Синдзабуро. И она стала обижать вас?

О-Цую. О, нет! Отец слишком любил меня, чтоб дать в обиду… Нет, она замыслила недоброе на него самого.

Синдзабуро. На вашего отца?

О-Цую. На него. Она польстилась на наше богатство. Впрочем, не одна она. Батюшка был уже в годах, и у нее вскоре оказался сообщник: молодой племянник моего отца, Дайскэ, живший у нас же в доме.

Синдзабуро. Негодяй!

О-Цую. Они и сговорились умертвить отца, чтобы потом завладеть его имуществом. Он бы наследовал по закону, а она вышла бы за него замуж.

Синдзабуро. Гнусные преступники!

О-Цую. Она решила… Я не могу, Синдзабуро-сама… Я не могу вспоминать обо всем этом спокойно… Подумайте… Она решила отравить отца… (Заливается слезами.)

Синдзабуро (в волнении). О-Цую-сама! Не плачьте! Я не могу видеть ваших слез… О-Цую-сама! Что мне сделать, чтоб вам стало легче? О-Цую-сама! (Приближается к ней.)

О-Цую (сквозь слезы). Нет, мне не станет легче! Нет. На моей жизни – проклятье! Не касайтесь меня: оно перейдет на вас.

Синдзабуро. Пусть, пусть! О-Цую-сама… Вы не знаете еще… Я не в первый раз вас вижу… то есть в первый… но знаю уже давно. Вы слышали, доктор сказал, что встретил меня там внизу, у реки? Вы думаете, что я там делал? Ловил рыбу? Нет, О-Цую-сама… Я знаю вас давно. Знаю ваш голос и вашу игру на кото… Уже с начала весны, когда в первый раз выехал сюда на лодке, я услышал ваш голос. Он наполнял собою чащу вишневых деревьев. И мне казалось, что каждая капля, каждый лепесток дрожит от упоения вашим голосом. О-Цую-сама!

О-Цую. О, как сладостны ваши речи! Мой слух впервые слышит такие слова. О, Синдзабуро-сама! Говорите еще!

Синдзабуро. Я не знал, чей это голос, кто это поет. Не знал ни вашего имени, ни вашего лица, ни даже где вы находитесь. Но твердо верил: этот голос принадлежит прекраснейшей девушке, чистейшей, неясной… и несчастной… Потому что такая печаль была в ваших песнях. Такая невыразимая печаль звучала в них, что я готов был на все, чтобы хоть одна нота счастья проникла в эти звуки.

О-Цую. Она уже проникает! Мое сердце озарено радостью. Освещено ее лучами. Синдзабуро-сама!

Синдзабуро. О-Цую-сама!

Мгновение смотрят друг на друга, потом она, залившись густым румянцем, приникает к его коленям.

Ты ли пришла?

Иль я у тебя?

То сон ли иль явь?

Все равно: ведь с тобой я!

О-Цую.

Пауза. Постепенно сумрак густеет. Ложатся вечерние тени. Серп луны.

(Приподнимается, оглядывается по сторонам.) Темнеет. Постой! (Освобождается от его объятий.) Подожди. (Делает шаг в сторону.) Иди за мной! (Берет его за рукав.)

Синдзабуро следует за ней. Темнеет.

Я зажгу фонарь. (Подходит к фонарю и зажигает его.)

Шелковый фонарь загорается мягким, но ярким огнем.

Синдзабуро (проникновенно). Свет.

О-Цую. Свет…

Оба приникают друг к другу.

(Слегка отстраняется от Синдзабуро, срывает ветку красного клена и подает ему.)

Синдзабуро (беря ветку).

Пауза.

О-Цую. Синдзабуро-сама… Ты уйдешь. Но ведь мы снова встретимся. Я хочу тебе дать на память одну вещь. Как залог нашего будущего свидания.

Синдзабуро. Как залог нашего будущего свидания, О-Цую-сама!

О-Цую (открывает ларчик и вынимает оттуда буддийскую курильницу; снимает крышку и подает ему). Вот самая дорогая мне вещь! Ею всегда пользовалась моя мать. Это ее любимая курильница для жертвенных благовоний. Видишь, я даю тебе крышку. У себя оставляю нижнюю часть. И как две половинки этой курильницы, мы будем вечно стремиться друг к другу…

Синдзабуро (беря крышку). Сердце мое благодарит тебя… Но уста не в состоянии передать счастье, которое меня охватило. О-Цую-сама, я все время, не зная тебя, стремился к тебе.

О-Цую. Будешь стремиться и в грядущем, не так ли, мой милый!

Слышен шум внутри дома. Потом дикие возгласы, глухие удары, стоны. В дверях показывается Хэйдзаэмон с всклокоченными волосами, в разодранной одежде, с блуждающим взором; в руках у него окровавленный меч. Синдзабуро и О-Цую цепенеют от ужаса.

Хэйдзаэмон. Так! Так вам и надо! Злодеи! Прелюбодеи! Я поклялся найти и нашел! Настиг и прикончил. Убил как собак! Эту мерзавку, эту подлую. И его – змееныша. А! (Вдруг замечает Синдзабуро и О-Цую.) Как? Вы еще живы? Разве не вас я проткнул мечом? Не вас поверг там на землю? Вы еще живы? А, попались!

Бросается на них. Синдзабуро обнимает О-Цую, стараясь защитить ее. Хэйдзаэмон заносит меч. Мгновенно темнеет. Тишина.

Обстановка, на которой закончилась первая картина: река, лодка; Ю сай с удочкой, слуга Томадзо, Синдзабуро стонет во сне. Солнце давно зашло. Заброшенный дом на противоположном берегу весь залит лунным светом. На корме лодки – зажженный фонарь.

Юсай. Синдзабуро! Синдзабуро! Очнись!

Синдзабуро (просыпаясь). А… я, кажется, заснул?

Юсай. Да, ты несколько минут дремал. Я разбудил тебя, потому что ты уж очень стал метаться.

Синдзабуро. Я видел ужасный сон… (Вздыхает; вдруг замечает освещенный луной дом и, пораженный, начинает рассматривать его.)

Юсай. После болезни это бывает… Снится всякая всячина.

Томадзо. Синдзабуро-сама, ну что? Вам теперь лучше?

Синдзабуро (с трудом отрывая взгляд от дома). Да, теперь хорошо.

Томадзо. Ну, слава богу! А то, когда вам стало дурно, я подумал: неужто болезнь опять вернулась? Что ж, поехали, что ли, обратно?

Синдзабуро (вдруг замечает на дне лодки крышку курильницы, хватает ее и подносит к фонарю). Это что? Откуда?

Юсай. Где? А… Это когда ты заснул, смотрю: удочка за что-то зацепилась. Я рванул – оказалось, не рыба, а вот эта штучка.

Томадзо. Юсай-сама говорит, что вещь ценная. Только – одна крышка. На что она?

Синдзабуро (внезапно). Скажите, учитель, здесь не было доктора Ямамото?

Юсай (удивленно). Доктора Ямамото? Что ты? Никого здесь не было, кроме нас.

Томадзо. Это лекарь-то? Откуда же ему тут взяться?

Синдзабуро. Значит, нет. (Опять погружается в задумчивость.)

Юсай. А почему ты о нем спрашиваешь?

Синдзабуро. Ничего… так…

Томадзо. Ну, прилив начался! Вот теперь покатим! (Гребет.)