Представим, что вы едете в поезде. Что происходит с вами? Кажется, ничего особенного. Вы слышите стук колес, но думаете о чем-то другом, читаете какую-то книгу, в соседнем купе плачет ребенок, в окне проезжают мимо деревья, вы слышите разговор соседей по купе, но не понимаете, о чем идет речь, потому что они разговаривают, кажется, по-эстонски. Вас раздражает, что по радио передают какую-то идиотскую передачу. У вас болит голова, в купе душно, ваше лицо в зеркале напротив вам решительно не нравится. Вот маленькая модель семиотической реальности. Очень много информационных сигналов совершенно различной природы, часть из которых вам совершенно не нужна, а часть просто мешает. Но вот все меняется. Ребенок перестает плакать, соседи переходят на русский язык и предлагают вам чаю, по радио слышна хорошая музыка, поезд останавливается в каком-то неизвестном городе. Вы перестаете читать, начинаете разговаривать с соседями, голова проходит, вам хочется умыться. Соседи спрашивают, куда вы едете, и конечно от того, куда вы едете, откуда и зачем, все, что находится вокруг, будет приобретать или утрачивать значение.

Конечно, это только пример. Здесь не содержится никакого метода изучения реальности как знаковой системы. Возможно, что такого метода никогда не удастся разработать, возможно, что он и не нужен, как не нужна карта, полностью совпадающая с реальностью.

Но эта карта, если говорить о реальности, и невозможна. Попытка картографировать хотя бы один момент во всей реальности, как мы это сделали в примере с поездом, обречена на провал. Нельзя одновременно и равнодоступно охватить и описать все точки внутреннего и внешнего пространства пусть даже одной нашей планеты. И поэтому нельзя сказать, что сейчас, в данную минуту, что-то точно существует, а чего-то нет. Потому что люди поминутно рождаются и умирают, а те, кто живы и дееспособны, все время вольно или невольно вводят друг друга в заблуждение. Если в данную минуту мое сознание располагает некой суммой информации о мире, содержащейся в виде пропозициональных установок, то только это говорит об определенной стабильности мира во мне и вокруг меня. Это те самые границы моего мира, которые совпадают с границами моего сознания, и о которых писал Витгенштейн.

Можно ли сказать, что если человеку, находящемуся в глубокой депрессии, мир кажется ужасным, то он в действительности ошибается? Можно ли сказать, что умирающему только кажется, что мир уходит, но в действительности он остается? Можно ли сказать, что, если ребенок плачет, то ему только кажется, что все так непоправимо, а на самом деле в действительности все хорошо?

Представим себе психотика-параноика. Он идет по улице, как по минному полю. Ему кажется, что отовсюду ему угрожает смертельная опасность. Проходящий человек как-то странно посмотрел (конечно, следят!), вот-вот из-за угла вынырнет машина (надо быть начеку, ведь все подстроено!). Дорожки специально не посыпали песком (ведь ясно, что все сговорились!). Эта прогулка по психотической улице [10] очень красноречива. Конечно, это все ему кажется. Но реальность для него такова, какой он ее видит. И в более или менее мягком варианте для каждого сознания улица будет другой, хотя почти каждый, возможно, будет знать, что это улица Качалова. И стабильность улицы будет заключаться именно в ее названии, то есть будет носить семиотический характер.

Рассмотрим теперь еще более простую ситуацию - ситуацию поездки в троллейбусе. Но в отличие от примера с поездом здесь мы будем рассматривать неконкретную поездку, а поездку как некую системную целостность с точки зрения того, какие семиотические закономерности здесь можно выявить. Понятно, что в троллейбусе что-то принято делать, а что-то не принято, что-то разрешено, а что-то запрещено. Например, в троллейбусе не принято есть, но обязательным считается покупать билет (дома можно есть, но платить за проезд не надо). В троллейбусе нельзя лежать (в поезде можно), но и в троллейбусе, и в поезде, и дома можно читать. Но спать в троллейбусе хотя и можно (сидя), но это совсем не то, что спать дома. В троллейбусе не здороваются с незнакомыми людьми, а если они пришли в дом, то здороваются. В троллейбусе нельзя петь, а разговаривать можно, но желательно не слишком громко. Но даже громко разговаривать в троллейбусе более обычно, чем тихо напевать (в последнем случае могут принять за сумасшедшего). Что еще можно в троллейбусе? Смотреть в окно, уступать место старушке, думать. Думать, кажется, можно всегда. Нет, Малкольм считает, что в состоянии сна человек не может думать [11]. Не здесь ли границы семиотической реальности?

Но нельзя ли более четко и типологизированно описать семиотическую морфологию поездки в троллейбусе? Попробуем.

Мы уже видели, что что-то в троллейбусе нужно делать обязательно, чего-то делать нельзя, а что-то можно делать и можно не делать. Эти три понятия (обязательно, запрещено, разрешено) составляют деонтическую основу любой ситуации, то есть ее кодификацию в плане норм и запретов (подробнее см. [12]). Мы также понимаем, что деонтика - совокупность норм, регулирующих поездку в троллейбусе - будет во многом совпадать с деонтикой более общего характера, скажем, с совокупностью норм, регулирующих поездку в городском общественном транспорте. Фактически в этом плане трамвай и автобус ничем не будут отличаться от троллейбуса (кроме цены билета, как было раньше), но метро будет достаточно значительно отличаться от них всех: там надо опускать жетон и можно пересаживаться с одной линии на другую, не выходя из всей системы в целом, что на порядок усложняет семиотику метро по сравнению с городским наземным транспортом (ср. известный рассказ Кортасара). Семиотическая сложность метро делает его удобной моделью реальности XX века, но в начале XX века такой моделью был именно трамвай, так как метро еще не было (см. об этом статью Р.Д.Тименчика [13]).

Исчерпав нормы, перейдем к ценностям, то есть к области аксиологии [14]. Хорошее и плохое, удачное и неудачное, удобное и неудобное - это едва ли не самая важная модальная категория в жизни каждого человека. Безусловно, она имеет непосредственное отношение и к поездке в троллейбусе. Хорошо, когда в троллейбусе мало народу и можно сесть; плохо, когда он набит битком и ехать приходится стоя. Хорошо встретить знакомого или познакомиться с незнакомым; плохо, когда начинают ругаться и хамить. Удачным также считается, когда человек, который едет без билета, нарушив (не слишком сильный, правда) деонтический запрет, не напорется на контролера. И так далее.

Теперь перейдем к третьей модальной сфере - эпистемической: знанию, полному отсутствию знания и неполному знанию ( полаганию). Для того, чтобы удачно прошла поездка, нужно знать как минимум три вещи: номер маршрута, в какую сторону ехать и на какой остановке выходить. Незнание или неполное знание хотя бы одного из трех пунктов может послужить основой для ошибочных действий, которые в зависимости от их интенсивности в состоянии резко изменить часть жизни (поэтому именно ошибочные действия являются основой сюжетной интриги [15]).

Деонтика, аксиология и эпистемика являются необходимыми тремя категориями, регулирующими как поездку в троллейбусе, так и любую другую обыденную или не обыденную ситуацию в жизни человека.

Сюда можно добавить еще три категории: время (не опаздывает ли троллейбус, или его долго нет, быстро ли идет, не стоит ли по десять минут на месте из-за заторов), пространство (куда идет троллейбус, где останавливается, по каким улицам он движется) и наконец то, что называется алетикой, то есть учением о необходимом, возможном и невозможном (так, на троллейбусе невозможно пересечь реку, если через нее не перекинут мост, и у него с необходимостью должны быть колеса).

Итак, что же такое хорошая, удачная поездка на троллейбусе, поездка со знаком плюс? С деонтической точки зрения это когда вы вошли с задней двери, взяли билет, сели, но потом уступили место старушке, пассажиры были тихи и их было мало, никто громко не говорил и не толкался; троллейбус шел быстро, ни разу в дороге не сломался (это уже аксиология). Эпистемически все тоже было благополучно: вы сели в свой маршрут, ехали в нужную сторону, водитель отчетливо объявлял остановки, и вы, не дергаясь, вышли там, где вам было нужно. Троллейбус не опаздывал, маршрута не менял, никаких неприятных чудес не происходило.