Замолчали. И следим, не двигаясь. Ваня тихонько говорит:
- Жалко мне его за что-то...
- Жалко! - тотчас вскипел Алексей. - Высчитывает человек, почём за голову людей продать, не ошибиться бы, - а ты жалеешь! Тюря с квасом!
- Бросьте, ну вас! - сказал Егор. - Вон Кузин прыгает около огородов, это он нас ищет, думаю. Конечно - сюда правит!
Качаясь, размахивая полами длинного кафтана, старик подошёл к нам и сейчас же заговорил, незаметно для нас усвоенным голосом начальника:
- Под вечер завтра к леснику придут мужики из Броварок, трое, насчёт Думы желают объяснения. Вы сначала Авдея им пошлите: парень серьёзный, язык-то у него привешен хорошо, и деревенскую жизнь до конца знает он. А после него - Алексея, этот озорник даже камень раздразнить может, а потом уж кого-нибудь из Егоров, для солидности. Вот так-то - к людям надо осторожно подходить-то, а не то, что после скобеля да топором. Вы глядите, как я вам народ сгоняю, а? То-то!
Снял шапку и гладит голый череп, отдуваясь, довольный собою, оглядывая нас по очереди хитрыми глазками.
Мы трое - я, Ваня и Егор - давно решили выспросить старого начётчика о боге - как он верует и верует ли? Нам казалось, что у него была с богом некая тёмная распря, видимо, мало понятная и самому старику. Говоря о боге, он всегда как бы требовал возражений наших, но сначала никому из нас не хотелось спорить с ним по этому вопросу, и, не встречая наших возражений, он всегда почти сам же срывался на противоречия себе. Рассказывает, например, о злых ухищрениях сатаны в споре с господом за власть - и вдруг скажет что-то чуждое строю мыслей своих.
- А вот, - таинственно звучит его голос, и глаза разбегаются по всем лицам нашим, зоркие, цепкие глаза, - однажды ехал я, ребятушки, по Каме и разговорился с одним сибирским жителем, лошадями барышничал он, и скажи он мне: "Сатаны - нету!" - "Как так?" - "Нету! А есть, говорит, князь подземного мира - Адам, первосозданный и первоумерший человек, и - больше никого нету!" - "Постой, говорю, Адам быша изведён из ада Исусом Христом?" - "Нисколько, говорит, не изведён, а остался в преисподней. Это, говорит, записано в одной древней индейской книге, мой знакомый бурят" - буряты, народ вроде мордвы - "бурят, говорит, книгу эту читал и тайно мне рассказывал, как было: сошёл Исус во ад и предлагает: ну, Адам, выходи отсюда, зря отец мой рассердился на тебя, и сидишь ты тут неправильно, а настоящее по закону место твое, человек, в раю. Нет, отвечает Адам, не хочу, не уйду отсюда, - у вас, дескать, в раю-то все равно святы, а у меня здесь - все равно грешны. Я, говорит, тыщи лет не напрасно здесь сидел, мною тут установлена настоящая справедливость, не как у вас на небе и земле. Так и не пошёл!"
Смотрит на нас старик острым взглядом, рассыпались его искристые глаза и скрытно смеются.
- Нет, что выдумывают люди-то, а?
Таких рассказов у него был неисчерпаемый запас, и, видимо, все их создало отчаяние мысли человеческой, неспособной помириться с двоебожием пагубным, ибо оно разрывает душу, лишая её целости. И, рассказывая такие сказки, старик всегда понижал голос до глухого, как бы из-под земли исходящего шёпота.
После одной из таких бесед, когда ушёл Кузин, Алёша, запустив пальцы рук в свои вихрастые волосы, задумчиво сказал:
- По-моему, он - провокатор!
- Полно, - говорю, - Лёнька, неужто не видишь, что человек искренно приобщается к нам?
- Нет, я не в том смысле, что выдать хочет, это уж пора бы!
И Алексей беззаботно махнул рукой.
- Мне, видишь, кажется, что не верит он в бога, а один не верить боится, вот и подстрекает всех к тому же, ища себе поддержки. Он мне нравится, интересный, ей-богу! Да и смел, старый чёрт!
Алёша радостно хохочет.
- Эх, с ёлки иголки! Всё тронулось, всё пошло к месту!
В тот вечер, после того как переговорили о делах и усталый Авдей ушёл спать, Ваня прямо и мягко, как только он один и умеет, сказал старику:
- Давно мы трое хотим спросить тебя, дядя Пётр Васильич, как ты о вере думаешь?
- О какой? О православной?
И, не ожидая ответа, как по книжке читает:
- Это есть вера денежная, вся она на семишниках держится, сёдни свеча, да завтра свеча, ан поглядишь и рубаха с плеча - дорогая вера! У татар много дешевле, мулла поборами с крестьян не занимается, чистый человек. А у нас: родился - плати, женился - плати, помер - тащи трёшницу! Конечно, для бога ничего не должно жалеть, и я не о том говорю, а только про то, что бог - он сыт, а мужики - голодны!
Шутит старичище, посмеивается, и смех его скрипит нехорошо, как пробка по стеклу.
- А ты с богом дружно живёшь? - спустя голову, спрашивает Ваня.
Кузин смотрит на него ласковыми глазами, смотрит на Егора, на меня, как бы молча измеряя и сравнивая нас, потом беззаботно говорит:
- О чём же мне с ним спорить? Ничего у меня нет да и не было, делить нам нечего!
- А ты Иова книгу читал?
- Как же не читать! Давно только...
Тихо вокруг нас. Зажигаются в небесах звёзды, играют с ними облака, скрывая и открывая звёздный блеск. И тихо звучит Ванин голос:
- Помнишь, как спрашивал Иов: "Почто же господа утаишася часы, нечистивии же предел преидоша, стадо с пастырем разграбивше? Под яремника сирых отведоша и вола вдовича в залог взяша" - словно вчера сказано!
- Ишь ты! - восхищается старик. - Наизусть знаешь, а-а!
Голос его звучит неискренно, мы слышим это, и, видимо, он понимает, что слышим, дёргается весь, беспокойно и быстро.
- И ещё, - вспоминает Ваня, - "почто нечестивиц живут обветшаша же в богатстве?.."
И вдруг, неожиданно и странно для нас, Кузин тихо, ворчливо вторит:
- "Домове их обильнии суть, страх же - нигде, раны же от господа несть на них..."
Тряхнув головой, он поднимает её и смотрит в небо, и, как бы вспоминая, медленно, громко и с упрёком в голосе говорит:
- "Воистину - не вем, како сие уразумети имам, егда суть дела лучшая вавилонская, нежели сионская". Это уж из Ездры книги! Спрашивали... да!
Ваня потихоньку разгорается:
- Ангел Уриил отвечает ему: "Понеже земля добра дана вам есть..."
- Дана! - ворчит Досекин, крякая.
- "И море волнам своим дано есть: так иже обитают на земли, только вещи наземные разумети могут..." Почему же, дядя Пётр, дано нам разуметь только вещи наземные?