- Так не этой ли компании вы и боитесь, когда не все говорите?..
- Этой...
- А кто вас бил: евреи или русские?..
- Русские...
Шмаков поднимает голову и недовольно шевелит усами.
- А не из этой ли компании Чеберяковой вас били?..
- Они и били...
- Они и били...- повторяет Карабчевский.
- За что же вас били?..
- Да, вот, за то, что следователю рассказал, что Андрюша здесь был, а во мне совесть заговорила, нельзя не сказать.
- А что вам Чеберячка говорила про Женю?.. Свидетель упорно молчит... Видно, он много бы рассказал, {60} если бы только его охранили от этой странной, столь могущественной компании госпожи Чеберяк.
При чтении многократных показаний Шаховского выяснилось, что несколько раз он подтвердил, что эта дама, встречаясь с ним, так изволила выразиться о своем собственном сыне:
- Из-за этого... - и тут эта дама изволила произнести про своего собственного сына некое слово, хотя дважды оглашенное в суде, но которое мы все-таки не решаемся воспроизвести. - Из-за этого... Женьки придется мне отвечать, говорила она Шаховскому.
Надо знать, что у этой чадолюбивой матушки ее сын неожиданно умирает...
А ведь Женя Чеберяк являлся одним из самых главных свидетелей по этому делу...
- Вы Женю получше расспросите, - твердил Шаховской следователю,-он вам не все показывает...
И здесь опять этот свидетель приглашает нас вновь и вновь устремить свой взор к квартире Чеберяковой.
Не забудьте, читатель: это все показал один из самых главнейших свидетелей обвинения...
А что же в это время, во время предварительного следствия, делают сыщики?
Они все время, особенно один из них - сыщик-ритуалист Полищук уговаривают фонарщика Шаховского показывать на Бейлиса...
XXIV.
Сказка о похищении Ющинского.
Приглашена жена Шаховского - простая, крайне ограниченная женщина, помогавшая ему зажигать фонари. Она молчит, как убитая, или совершенно невпопад говорит:
- Да-да! Нет-нет!..
И, наконец, после ряда попыток допроса председателем, прокурором, гражданскими истцами и защитой, удалось все-таки в отрывистых фразах, часто бессвязных, добиться от нее крайне загадочного рассказа:
- Оправляли это мы фонари, глянь - идет Волкивна, пьяна-распьяна, еле на ногах стоит... Подошла, это, она ко {61} мне, - она нищенка, бездомная, да и говорит: вот вы тут близко живете, да про Ющинского ничего не знаете, а я далеко - да все знаю... Шла это я снизу по Кирилловской, а смотрю, там, на горе, Ющинского тащат в печь... Сказала это она так да и умолкла... А потом говорит: прощай, будь здорова.... И пошла дальше...
Прокурор усиленно добивается от жены фонарщика: кто же это был? Не Мендель ли? Не Бейлис ли? Она категорически отвечает: нет! Когда ей напоминают, что она на Бейлиса показывала на предварительном следствии, изменив свое первое показание в худшую сторону - против Бейлиса, - Шаховская много раз подтверждает, что ее этому научили сыщики - Полищук и другой, которые приходили к ним, уводили их - ее и мужа - на поляну, поили водкой, кормили и получали, как показывать, и все время настаивали показывать против Бейлиса...
Показание Волкивны, конечно, само по себе не может иметь никакого значения, как женщины, бывшей в то время в состоянии полного опьянения, женщины крайне опустившейся и, вероятно, с пьяных глаз передававшей слухи, которые так усиленно распространяли тогда в Киеве среди простонародья. Однако ее считают, очевидно, за очень важную свидетельницу, и вот она в зале заседания суда.
XXV.
Волкивна.
Вот она, эта женщина, которая является истинным столпом обвинительного акта. Это она должна подтвердить, что своими собственными глазами видела, откуда-то снизу, с Кирилловской улицы, как Бейлис один-одинешенек тащил Андрюшу прямо в печь!.. Толстая, обрюзгшая, украдкой, бочком входит она в заседание суда, очевидно производящее на нее ошеломляющее впечатление: в таких хоромах она, вероятно, никогда и не предполагала, что может очутиться. Она озирается то туда, то сюда и застывает в полуобороте, приковавшись к эксперту лейб-медику Павлову, грудь которого сплошь залита учеными значками, крестами, звездами и иными знаками отличия. {62} - Что вы знаете по этому делу?
- По какому?
- Да вот об убийстве Ющинского.
- Ничего, ничегосеньки не знаю...
- Все забыли?
- Ничегосеньки не знала и не знаю...
Председатель смотрит на прокурора. Товарищ прокурора спрашивает:
- Вы были на Слободке?
- Я-то?
- Вы-то!
- А кто ее знает, ходили везде.. - Вы нищенствуете, просите подаяние?
- Просим...
- Ночуете, где придется?
- Там и ночуем, где придется...
- Встаете рано?
- Рано, как из ночлежки выгоняют, так и встаем...
- Шаховскую вы знаете?
- Я-то?
- Вы-то!..
- Знаем, как не знать...
- Разговаривали с ней?..
- Разговаривали...
- Про Андрюшу?
- Про какого?..
- Да про Ющинского?
- Ющинского... Нет, такого не знаем...
- Да вы его видели?
- Кого?
- Ющинского?
- Ющинского никогда не видели!
- Как его Бейлис тащил, видели?..
- Куда тащил?.. Что вы, что вы!..
Волкивна полна недоумения.
- А вы пьянствуете, пьете?
- Мы-то?..
- Вы-то...
- Маненечько выпиваем,-говорит она сиплым густым басом. {63} - А вы болтливы, любите больше говорить или молчать?
- Мы-то?.. Задумалась.
- Мы больше молчим...
С ней устраивают очную ставку фонарщицы Шаховской - ничего не помогает. Она твердо стоит на своем, что ни с кем о Бейлисе не говорила, и даже мальчика Калюжного не видала.
Установлено, что она что-то говорила Шаховской в совершенно пьяном виде, но что именно, так и не доискались. Находившийся тут же при этом разговоре шустрый мальчик Калюжный, помогавший Шаховской оправлять фонари, знавший Андрюшу, никакого разговора об Ющинском не слыхал.
Соответствует ли это жизненной правде? Да, мы думаем, что вполне соответствует и утверждение мальчика крайне характерно. Представьте на минуту, что такой разговор был бы: как навострил бы уши этот мальчуган! И нет сомнения, что вся уличная детвора сейчас же бы знала, что их приятеля Андрюшу утащил еврей Бейлис, куда?.. В печку!.. Да, ведь, и Шаховская не молчала бы!.. Ведь, надо помнить, что это все представители именно той мещанской среды, где болтливость и сплетничество являются одним из главных основных признаков этого типа людей. Правда, Волкивна заявила на суде, что она больше любит молчать, но это, очевидно, столь же достоверно, как утверждение ее, что она "маненечко" пьет, а заявила это она и такой скромной, сладкой улыбкой, что, право, трудно было ей не поверить, но, к несчастью, произнесла эти слова таким хриплым глухим басом, что невольно закрадывается в душу сомнение: да так ли это? И в конце-концов выяснилось, что она пьет мертвецки...
И вот этот-то материал и послужил главнейшим основанием для утверждения легенды о похищении Андрея Ющинского Менделем Бейлисом.
Эту свидетельницу даже товарищ прокурора допрашивал в крайне насмешливом тоне, - чувствовалось, что она, эта Волкивна, носительница творимой легенды о похищении Ющинского, компрометировала его и он хотел от нее как можно скорее избавиться... {64} Так безвозвратно рухнул и этот козырь обвинения. Волкивна оказалась совершенно ненужной для процесса, а на нее возлагались, судя по обвинительному акту, такие большие надежды.
XXVI.
Опять прокламация.
Свидетель Прокофий Ященко, давая свои показания, вдруг заявляет суду:
- А на похоронах Андрюши Ющинского разбрасывали листочки, прокламации и призывали бить евреев, говорили, что это все евреи устроили...
Выясняется, что это все та же погромная прокламация, о которой мы уже упоминали...
- У меня она с собой, - охотно заявляет свидетель и энергично лезет в карман...