Однако Шацар боялся своего соседа по комнате. Его вселили неделю назад, но сосед еще не появился. Ожидание было, вероятно, хуже самого соседа. Личное пространство Шацара ощущалось почти болезненно, ему не нравилась мысль, что кто-то будет жить с ним в одной комнате, что чье-то дыхание Шацар будет слышать в темноте, что кто-то, возможно, будет трогать его вещи, когда Шацар будет уходить. От одной мысли его передернуло. Мардих говорил, что, скорее всего, можно будет отгородить часть комнаты шторой, но Шацар видел в этом недопустимую инфантильность. Госпожа Айни не одобрила бы такой подход. Шацар должен был казаться и быть нормальным.

Общежитие пахло свежей штукатуркой и табаком. Высокое, светлое здание знало множество молодых людей, большинство из которых давным-давно умерли. Чем дольше история, тем больше мертвецов остается в ней.

Шацар поднялся на второй этаж, к тому времени, как он открыл дверь, в большое окно на лестничной клетке заглянуло солнце, однако и дождь зарядил сильнее. Парочка студенток смолили сигареты, сидя на подоконнике. Свет играл в их стриженных волосах. Шацару не нравился свет, ему нравилась темнота, однако с непривычки дни казались ему интереснее ночей. Одна из девушек открыла окно, протянула руку и длинными, ловкими пальцами сорвала горсть рябины. Шацар улыбнулся не обращенной ни к кому из девушек улыбкой, просто потому что это полагается делать, видя что-то красивое.

Когда Шацар вошел, Мардих сказал:

— Ну? Как дела? Все еще переживаешь по поводу своего соседушки?

— С чего ты решил? Его еще нет.

— С того, что я тебя хорошо знаю.

— Все эти годы ты просто смотрел, как я делаю уроки.

Шацар закрыл дверь на ключ изнутри, повесил пальто сушиться, поменял рубашку и лег на кровать.

Комнатушка была узкая, зато потолки — очень высокие, обои с загадочным орнаментом давным-давно потеряли свою былую красоту. Кровати стояли почти впритык, клетку с Мардихом Шацар поставил на подоконник. И хотя Мардих был чучелом птицы и пневмония ему не грозила, иногда он демонстративно покашливал. Свои вещи Шацар разместил как можно более компактно, чтобы не обсуждать с будущим соседом раздел места в шкафу. Вообще-то по-возможности Шацару хотелось как можно меньше обсуждать и все остальное.

Мардих сказал:

— Не переживай, может он умрет.

— И ко мне поселят другого.

— И тот умрет.

— Тогда меня начнут подозревать.

В этот момент в дверь постучали. Шацар резко вскочил с постели.

— Сейчас! — сказал он, и тихо добавил:

— Надеюсь, это пожар.

Он отпер дверь, на пороге стоял юноша, его ровесник. На нем были смешные круглые очки, без которых его остроносое, худощавое лицо казалось бы намного симпатичнее. Черные волосы были в беспорядке. Паренек напомнил Шацару безумных ученых из старомодных рассказов. Однако, вместо двоих полицейских, арестовывающих его за нарушение врачебной этики, за ним стояли родители. Пожилые мужчина и женщина аккуратно и достаточно элегантно одетые. Нить настоящего жемчуга на шее женщины и золотая цепочка от часов в кармане мужчины выдавали их хороший достаток. Женщина беспрестанно теребила в руках платок, а мужчина то и дело вздыхал. Они уже Шацара раздражали.

— Здравствуйте, — вежливо сказал он.

— Мы слышали голоса, — сказала женщина обеспокоенно. — Думали, что вы тут не один, и Мелам боялся вас потревожить. Компании уже водите?

— Компании здесь не поместятся, госпожа, при всем желании. То, что вы слышали — моя заводная игрушка, — Шацар показал на замершего Мардиха. Вот и пригодилась его способность сохранять полную неподвижность.

Шацар хмыкнул, предвкушая злость Мардиха. С другой стороны, сорокопуты ведь не разговаривают, что ему еще было сказать?

— Вы держите ее в клетке? — с интересом спросил мужчина.

— Да, — сказал Шацар так, чтобы было понятно, что пояснять он не планирует.

— Здорово! — сказал Мелам, он улыбнулся. Зубки у него были чуть кривоватыми, а прикус не совсем правильным, однако улыбка парадоксальным образом делала его симпатичнее. Он сделал шаг вперед, наткнувшись на Шацара, чуть развел руками, почти виновато.

— Пропустите нас пожалуйста, — сказала его мать. — Мы хотим осмотреть комнату, где будет жить наш сын.

Шацар хотел спросить, неужели они не видят ее отсюда, однако вовремя прикусил язык. Он отступил, впуская их. И вдвоем-то было тесно, а вчетвером и подавно, но сверх того, отец Мелама затащил в комнату увесистый чемодан.

Шацар сел на одну кровать, остальные устроились напротив.

— Такая вот комната, — сказал Шацар.

— Да, — сказал Мелам. — Хорошая комната. До свиданья, мама и папа. Я напишу вам на следующей неделе.

— Ты напишешь нам завтра, — неожиданно жестко сказал отец Мелама, а его мать вдруг разрыдалась.

— Сынок!

— Мама, я не умру здесь!

— А если тебя здесь испортят!

— Мама, я приехал заниматься наукой. Ты имеешь какие-то превратные представления о биологии.

Мать Мелама утерла слезы надушенным платочком, а отец сказал:

— Но ты ведь показал один из лучших результатов на экзамене.

Да, подумал Шацар, потому что самый лучший показал я.

— Мы гордимся тобой, Мелам, мы готовы снять для тебя квартиру. Мы же говорили, что общежитие не место для тебя…

— Самое место, папа, — сказал Мелам. — Я хочу жить там же, где и остальные студенты.

— Да, но сынок, может быть здесь есть клопы.

— Или тараканы! — со всхлипом подхватила мать Мелама. Шацар молчал, смотря в стену над ними.

— Мама, папа, я рад, что вы приехали меня проводить, но вы наверное хотели бы навестить тетю до поезда…

— Я уже не знаю…

— А как же ты будешь питаться? Здесь ведь нет прислуги!

— Научусь сам!

— Ты отравишься!

— Мама, я будущий биолог, я представляю, что съедобно, а что — нет.

— Но мы же тебя знаем!

Наконец, Шацару это надоело. Он хлопнул себя по лбу, сказал:

— Мелам!

— Да? — с готовностью откликнулся он.

— Так тебя зовут, я сразу и не сообразил. В деканате сказали, если встречу тебя, передать, что ты им нужен.

— О! Мама, папа, мне надо быстро помыться, переодеться и уладить формальности в деканате. Я же не могу пойти к ним грязный.

— Определенно не можешь, — сказала мать Мелама. Она убрала платочек и кивнула его отцу.

— Мы поедем, пожалуй, к тетушке. Здесь есть телефон?

— В холле, — быстро ответил Шацар, потом, повинуясь неожиданной солидарности добавил. — Но он не работает.

— Плохо, — посетовал отец Мелама. Еще несколько минут родители горячо прощались сыном и, наконец, оставили его. Закрыв за ними дверь, Мелам привалился к ней, будто стараясь удержать ее на случай, если родители вернутся. Он вытер со лба несуществующий пот, сказал:

— Наконец-то! Наконец-то, я в Вавилоне!

Шацар так и не мог привыкнуть к названиям Государства и Столицы.

— Так, — сказал Мелам. — Спасибо тебе большое.

Он суетливо принялся разбирать вещи.

— Ты ведь никуда не уйдешь? Я схожу в душ и пойду в деканат, но у меня еще нет ключа, мне сказали, что выдадут только вечером, но ты уже вселился, так что…

От этой суеты у Шацара разболелась голова. Он сказал:

— Тебя не ждут ни в каком деканате.

— Но ты же сказал, что…

— Чтобы твои родители побыстрее ушли.

Мелам помолчал, закончил рыться в чемодане и без сил опустился на свою кровать.

— Спасибо, — сказал он.

— Тяжело тебе.

— Родители, — философски заметил Мелам. Он снял очки и положил их на тумбочку, потер глаза. — Твои таких концертов не устраивали?

— Определенно, нет.

— Везучий.

— У меня нет родителей. Я из детского дома.

— О, — сказал Мелам. Он снова надел очки, сел на кровати. Какой же он суетливый. — Извини, пожалуйста.

Он судорожно шарил глазами по комнате, взгляд его зацепился за Мардиха в клетке, наверняка очень недовольного своим положением.

— Хорошая игрушка, — сказал он, чтобы перевести тему.