Порядок все это время был неправильный. Только теперь все обрело смысл.

Шацар вспомнил ужасы, которые творили на войне обычные люди, вспомнил собственного отца, который не был Инкарни. Все встало на место. Шацар мог защитить себя, предателя, только одним способом — открыв охоту на Инкарни. Чтобы они рот раскрыть боялись. Если он, Шацар, возглавит службу по отлову шпионов в послевоенной Халдее, никто и никогда не заподозрит, что он Инкарни. Если отрекся от своего народа — режь до конца.

Шацар не думал о том, как захватит мир и отправит под расстрел всех людей в Государстве. Нет, он сделает это с Инкарни, преследуя мирные цели, как и всякое настоящее чудовище. Потому что настоящему чудовищу нужно, чтобы ему поверили. Чтобы встали на его сторону.

А потом, когда Инкарни не останется, люди сожрут друг друга.

Не стыдно спасать свою шкуру, стыдно не спасти ее и не попытаться уничтожить Государство, как и полагается Инкарни. В этом заключается верность Матери Тьме. Сжечь ее народ на алтаре ее дела.

Шацар тогда вскочил с кровати, принялся составлять план действий. Весь день он провел ни капли в рот не взяв, а ночью вылил все спиртное, что было дома в раковину.

План был идеален.

Сегодня был праздник Мелама и Митанни, разумеется. Но и Шацару было что отметить. В этот памятный день он планировал переход от пункта один к пункту два. Если первая часть плана состояла, в основном, в привлечении внимания к проблеме, то вторая заключалась в предложении выхода и демонстрации решения.

Сейчас Шацара считали чокнувшимся в многолетней бойне парнем, который всюду видит врагов, когда война уже закончилась. Слишком параноидальный, чтобы представлять серьезную конкуренцию — это часть имиджа. Чокнутый, дурачок, которому никто не говорит об этом только потому, что он — Герой Халдеи. Его медали за убийство себе подобных позволяли проявлять некоторую эксцентричность.

Взлет должен был быть молниеносным. Таким, чтобы его не успели воспринять всерьез и устранить.

Шацар затушил сигарету, выбросил ее и, чуть помедлив, вернулся в зал. Гости ели и пили, веселились, смеялись. Всем здесь было плевать на Мелама и Митанни. Кроме Шацара. Впрочем, он брезгливо оглядел нескольких режиссеров, которым Митанни так и не досталась. Теперь они волей неволей были в одной лодке с Шацаром. Отвергнутые поклонники, слюнявые завистники и Шацар.

Он подошел к Митанни и Меламу. Мелам был уже явно навеселе и его занимала логистика бутерброда с икрой через стол. Шацар протянул руку Митанни.

— Не хочешь потанцевать?

Митанни чуть склонила голову набок, рассматривая его. Потом ее красиво очерченный рот обнажился в улыбке, которая была призывнее обнаженного тела. Шацар прекрасно знал, что Митанни делает это не специально. Просто не может по-другому.

— Да. Разумеется. Мелам, ты же не против?

— О, нет. Если я и доверю свою невесту какому-нибудь мужчине, то только ему.

Опрометчиво, подумал Шацар. Впрочем, он ведь в действительности никогда не показывал силы своего желания обладать Митанни.

Некоторое время они танцевали молча, Шацар вел уверенно, близко прижимая Митанни к себе. Гости расступались перед ними, кто-то слишком пьяный или слишком мало осведомленный о событии мог принять их за жениха и невесту.

Митанни погладила Шацара по щеке, движение чуть слишком вызывающее для чужого мужчины на собственной свадьбе.

— Я слышала, как ты выступаешь по радио, — промурлыкала Митанни. — Так горячо и страстно. Я от тебя подобного не ожидала, обаяния и яркости в тебе никогда не было.

— Просто эта тема меня действительно волнует. В отличии от того, о чем мы разговариваем обычно, — ответил Шацар.

— Ты о моих фильмах?

Она засмеялась, смех у нее был колкий. Одна из причин, по которой Шацар ненавидел ее так же сильно, как и любил — Митанни почти невозможно было обидеть. И все колкости, принятые между ними, для нее как будто не значили ничего.

Она гибко прижималась к нему, улыбалась, обнажив белые и острые жемчужинки зубов.

— Конечно. Но не говорить же об этом Меламу — он уверен, что женится на характерной актрисе.

— Не беспокойся, Мелам и не заметит. Он ведь столько лет не замечает, что его друг — психически больной убийца.

Частенько они переходили от язвительных комментариев в банальнейшим оскорблениям. Тем не менее Митанни все так же ласково прижималась к нему, а Шацар так же нежно и аккуратно ее вел.

Секунд за десять перед тем, как песня закончилась, Митанни вдруг перестала источать яд и прошептала ему:

— Ты ведь помнишь, что я безумно благодарна тебе за Мелама? И всегда буду. Спасибо, Шацар. Ты настоящий друг. Потрясающий друг.

— О, разумеется.

Шацар проводил ее. Струящийся шелк ее платья, его зимняя, свежая белизна почти заставили его облизнуться. Она выглядела такой невинной. Шацар поцеловал ее руку, и коснувшись губами костяшек пальцев почувствовал почти физическую боль от невозможности ей обладать.

Заиграла следующая песня, какой-то развеселый джаз, где певец азартно выводил куплет о том, как он покорит Вавилон и лучшие девушки, лучшая выпивка, лучшие машины большого города будут принадлежать ему.

Митанни без стеснения и громко запела. Мелам поправил очки, наблюдая за ней со счастливой улыбкой. Митанни родилась в какой-то деревне, она и рода-то своего не знала, не все понимала в приличиях, оттого не стеснялась в голос петь любимую песню.

Песня, впрочем, отчасти была про нее — это она покоряла столицу, это она добивалась своего, приехав из поселка, который сложно найти на карте.

Когда песня закончилась и музыка смолкла, Митанни выразила недовольство громким «у-у-у-у». Мелам засмеялся, а потом сказал торжественно:

— Спасибо всем, что пришли пришли посмотреть на нас с невестой. Если честно, не знаю, на что еще здесь можно смотреть, потому что сама свадьба вышла не очень.

Мелам смутился от такой самоуничижительной шутки, но тут же продолжил что-то весело рассказывать. Шацар не слушал. Он смотрел на Митанни. Она видела это, удерживала его взгляд. В какой-то момент она что-то прошептала. Шацар уловил по губам что-то вроде:

— Твоя очередь.

Он резко поднялся, все смотрели на него. Шацар написал речь, но со злости порвал ее вчера, решив, что никуда не пойдет. Наутро резко стало лучше, однако речи уже не было.

Шацар смотрел на пьяные морды гостей, кое-кого он знал по фронту, кое-кто раздражал его еще в университете. Шацару бросилось в глаза, что почти не было людей в возрасте. Отец Мелама, как и многие другие, погиб на Войне, а его мать не одобряла мезальянс своего единственного сына и предпочла лишить его своего присутствия. Митанни своим родителям даже не сообщила, она не хотела, чтобы хоть что-то связывало ее с прошлым.

— Господа, — начал Шацар, хотя здесь не к кому было так обращаться. — Сегодня счастливый день для меня, ведь мой лучший друг и моя лучшая подруга, наконец, празднуют главнейший праздник для их любви и переходят к новой, более радостной странице их жизней, которая, я надеюсь, принесет им только счастье и радость. Я знаю Мелама давно и хорошо, если уж кому-то и можно доверить расцветающий талант Митанни, так это ему. Он сумеет позаботиться о ней, вместе они смогут дать друг другу многое, что, я уверен, приведет к успеху их обоих. Я надеюсь, что каждый из них многого добьется в жизни благодаря другому, ведь брак, по моему глубокому убеждению, нужен для совершенствования каждого из участников. Но для меня их брак значит намного больше, чем может показаться. Эта свадьба, весь сегодняшний день, доказывает, что мы выстояли в Войне, мы выжили и мы будем жить дальше.

Шацар впервые увидел заинтересованность во взглядах гостей. Многие из них прошли Войну, они любили о ней слушать.

— Союз этих людей помогает нам перевернуть страницу нашей истории, потому что сегодня мы наглядно видим, что после всего еще существуют любовь, нежность и верность, что после всего мы еще можем улыбаться. Для меня союз Мелама и Митанни, символ возрождения, которое переживает и наша страна, наше Государство. Я не называю нашу страну — Халдеей, а столицу — Вавилоном, потому что у нас одна страна и одна Столица. Теперь, после того, как мы победили, воистину, мы должны понимать, что кроме нас нет никакой другой страны, и от нашей жизни, жизни нашего, единственного на свете Государства, зависит будущее человечества. Радостно видеть, что люди создают семьи и продолжают жить и работать во благо будущего. Я верю, что мы все снова научимся радоваться жизни, как научилась эта молодая пара, и все достигнем светлого и свободного будущего.