Ну что же, вполне приличный парк. Есть где погулять технокрысе.

Через десять минут, поблагодарив Евгению Федоровну и получив в ответ очаровательную кроваво-красную улыбку, я уже сижу в дисплейном классе.

Программы-убийцы, подобно хищным птицам, одна за другой срываются с выделенной мне консоли, бит за битом проверяя ячейки памяти компьютеров. И через некоторое время возвращаются, не неся в когтях никакой добычи. Видно, придется запускать громоздкие эвристические программы, способные обнаруживать новые штаммы — да и то не все — «хамелеонов». Но делать это лучше в период минимальной загрузки машин, то есть — ночью. А пока продолжим соколиную охоту. Любимейшее, после турнирных боев, занятие средневековых рыцарей. И тоже — небезопасное. Ведь каждую секунду из какого-нибудь малозаметного овражка «операционки» может показаться голова огнедышащего дракона. И тогда…

Кто-то, незаметно подкравшись сзади, наклоняется над моим плечом, и я вздрагиваю от испуга.

— Михаил Олегович уже пришел, — тихо говорит Евгения Федоровна заново накрашенными кроваво-красными губами. Я поспешно встаю.

Кажется, я понравился этой вампирше. Наверное, потому, что у меня кровь первой группы.

На директора, высокого сухощавого мужчину с прокуренными усами точно такими же, как у вахтера! — моя красная книжица действие произвела магическое. Он сразу же стал ниже ростом, засуетился, и даже кончики усов его выразили неописуемый восторг по поводу визита инспектора. Как хвост у собаки. В предписании, естественно, умалчивалось об истинной цели моего прибытия. Наивная предосторожность. Компьютерные бандиты прекрасно знают имена охотников. А лучших из нас — и визуально. Сему Малышева убили в Ростове на другой день после прибытия. И за двое суток успели замести все следы. Так до сих пор и неизвестно, что за программа-вирус там работала и с какой целью.

— Говорят, вчера у нас уже был инспектор Управления, — осторожно сообщает Михаил Олегович. — Я, правда, временно отсутствовал, поэтому…

— Григорий Андреевич, который у вас был — специалист по болтам, а я по гайкам, — поясняю я, принимая папки с документацией. — В память «Эллипса» описание сети что, не введено?

— Введено-то введено… Только вот изменения, насколько я помню, внесены не все. Последний инцидент так точно не отражен. Все равно ведь придется скоро демонтировать, — оправдывается Михаил Олегович.

— Далеко не все, — холодно поправляю я.

— Кабель, который перебили в последний раз, в «Неводе» задействован не будет. Вот мы и не стали… лишнюю работу… Как нам тогда казалось, поспешно добавляет директор, наткнувшись на мой удивленный взгляд.

Интересно, интересно. И Гриша мне ничего об этом не сказал. Не знал, что ли? В Управлении переполох, Крепчалов готов подозревать самое худшее, а здесь — просто авария на линии связи… Программу-протокол, обеспечивающую работоспособность сети, естественно, малость подрихтовали, но где-то допустили ошибку. Вот и получился «эффект веника».

Я облегченно улыбаюсь. Это Гриша на всех страху нагнал. Все-таки ему еще рано самостоятельно охотиться. Только услышал шорох в кустах, и сразу в панику: медведь! А на самом деле…

Где-то крыса перегрызла кабель. Система переключилась на резервный. Его зацепил пьяный экскаваторщик. На складе кабеля не оказалось. Вообще-то он есть, и много, но не тот, который нужен. А нужный сняли с производства. И трубы все переполнены, а рыть новую траншею нечем: экскаватор сломался. И денег нет. Какой там бюджет у мэрии… И наверняка нашелся талантливый системщик, взявшийся перестроить обмен в сети так, чтобы можно было обойтись без оборванного кабеля. Превратить, скажем, «эллипс» в «полуэллипс». Кого-кого, а талантливых инженеров у нас хватает. Трезвых экскаваторщиков — явно меньше. И если бы не ошибочка…

— А что с ним случилось, с кабелем-то? — спрашиваю я, все еще улыбаясь.

Михаил Олегович, чувствуя, что настроение мое по непонятным причинам улучшилось, улыбается в ответ.

— Ну что с ним могло случиться? Линия связи была проложена с небольшими отклонениями от проекта. Один смотровой колодец перенесли на десяток метров в сторону, да и сделали его… тяп-ляп. Поэтому, когда в центральной котельной заснул дежурный и в трубах поднялось давление… В общем, этот колодец залило горячей водой. Стоял-то он не на месте! Его, конечно, быстро осушили, но разъединять оптические соединители не стали понадеялись на их герметичность. И напрасно. Через месяц из-за коррозии все восемь каналов вышли из строя. Привезли запасной кабель, но сразу проложить не успели, а ночью у него конец отрубили, метров пятьдесят. То ли шланговая оболочка кому-то приглянулась огород поливать, то ли пацанам на дубинки понадобился. Кабель стал короток, а нарастить нечем да и нельзя: муфта в трубу не пролезет. И купить негде. Его, оказывается, два года назад с производства сняли. А к тому, что выпускается взамен, старые оптические соединители не подходят. А чтобы новые использовать, нужно проект откорректировать. А институт, который…

— Достаточно. И тогда вы решили…

— Есть тут у нас один способный системный программист, Петр Васильевич Пеночкин. Вернее, не у нас, а на «Микротехнологии». Большой энтузиаст компьютерных сетей. Он-то и предложил изменить протокол обмена так, чтобы резервный вариант мог стать основным. Ну, то есть постоянно работать с поврежденным кабелем, как будто он и не нужен вовсе. Скорость передачи информации падает на чуть-чуть, а выигрыш времени получается солидный…

Выложив самый сильный аргумент в пользу своей бездеятельности, директор замолкает.

— И как, удалось вам?

— Вполне! — снова оживляется Михаил Олегович. — Все задачи решаем в срок, у заказчиков — никаких претензий.

Ага. Значит, никаких. Интересно. А может, и приступов по ночам никаких нет? И Грише все это приснилось?

— Когда залило кабель?

— Чуть больше полугода тому назад.

— И до сих пор «Эллипс» разомкнут? И даже изменения в документации не все отражены? — укоризненно спрашиваю я.

— Откорректированный проект ждем со дня на день.

— Можете уже не ждать. Поскольку в «Неводе» оборванный кабель не используется, — жестко говорю я. — Но это, насколько я понимаю, не снимает с вас ответственности. Полгода работаете в нештатном режиме и до сих пор не удосужились поставить об этом в известность Управление… Вам придется представить по данному вопросу объяснительную записку.

Кончики усов директора перестают радостно вилять и уныло повисают. Спросить у него про «эпилепсию» сейчас или при следующей встрече? Судя по всему, этого не избежать.

— Впрочем, назовем ее пока докладной. Подробно изложите все ваши действия. Куда обращались, что вам — отвечали, и так далее. И как, проявив находчивость, временно вышли из положения, — смягчаю я тон.

Кончики усов Михаила Олеговича тут же воинственно задираются вверх.

— Да, решение проблемы оказалось весьма нетривиальным, — с гордостью говорит он.

Это для кого как. Для меня, кажется, совсем наоборот. Значит, Петр Васильевич Пеночкин — кстати, уж не наш ли это Петя? — отладил работу сети в нештатном режиме, им перестало припекать, и начался вялый обмен бумагами с поставщиком кабеля и проектной организацией, копия — в Комитет. Клерк в Комитете исправно подшивал письма в соответствующее дело, палец о палец не ударяя, чтобы помочь… «Караул» ведь не кричат — значит, можно спать спокойно. А и кричали бы — что с того? У чиновников бессонницы не бывает…

Да, но почему директор молчал о приступах? Что-то тут все-таки нечисто. Хорошо, если он просто пытается скрыть еще один вопиющий пример собственной бездеятельности. Вызванной, очень даже может быть, некомпетентностью. А если дело все-таки не в ошибке? И под носом у директора действительно отрабатывают опаснейшую версию вируса? При его молчаливом попустительстве и, быть может, даже участии? Нет, рано мне успокаиваться. Я должен сам пронаблюдать приступ. А уж потом задать разящий вопрос директору.