— Ведь ты же знаешь, я обязательно вернусь, — сказал он бодро.

"Я или Крылов", — мгновенно пронеслось у него в голове. "Он остался один… остался один… остался один…"

Нина еле слышно вздохнула.

— Ты ведь даже не успел съездить домой.

— Теперь уже не успею.

Нина зябко поежилась, и он обнял ее.

— А вот ему, наверное, еще тяжелее, — проговорила Нина. — Не только потому, что сейчас он один отвечает за все и за всех. — Она помолчала. Сергей Крылов — это ведь его сын.

— Сын? — переспросил Андрей машинально. — Чей сын?

— Генерального директора. — Нина хотела, вероятно, улыбнуться, но улыбка не получилась. — Только об этом очень немногим известно. Он считает, что детям только вредит, если их родители знамениты. Он считает, что дети сами должны идти вперед и что цену им должны знать, не оглядываясь на их фамилии. Особенно, если дети делают то же, что и родители… В Управлений об этом знают, вероятно, всего пять-шесть человек. Крылов не настоящая фамилия, псевдоним. Я бы тебе ничего не сказала, если б ты не летел именно с ним.

Андрей поднялся и прошелся по комнате. Перед его глазами встало как наяву лицо Сергея Крылова и рядом — добродушное, мягкое лицо генерального директора. Пожалуй, в лицах действительно было некоторое сходство. Хотя ростом сын явно отстал от отца.

— И он… он разрешил ему отправиться в экспедицию?

— Об этом ты сказал мне сам, — ответила Нина.

Перед его глазами опять стояло лицо Сергея Крылова, юного, застенчивого специалиста по оборудованию сверхсубсветовика, будущего его спутника.

— Его сын, — пробормотал Андрей. — Как же ты об этом узнала, если никто не знает?

Нина вздохнула.

— Обещала никому не говорить. Но сейчас, наверное, можно. Узнала случайно: я дежурила, когда в моем секторе садился одноместный тренировочный корабль. Кажется, он летал к Марсу или Юпитеру, не помню точно. Да это не важно. Редчайший случай: при посадке отказали тормозные двигатели. Пилот был очень юн и не знал, на что решиться. Как положено по регламенту, я тут же сообщила об этом в дирекцию Управления. Через несколько минут в мою диспетчерскую пришел сам генеральный. Он сам стал вести пилота, и я волей-неволей слышала весь разговор. Так вот: фамилия пилота была Крылов, но он однажды, видимо, растерявшись, сам того не желая, назвал генерального отцом. И уже потом генеральный директор мне все объяснил и взял с меня слово об этом не говорить никому.

Она замолчала.

— Расскажи, как корабль опустился, — напомнил Андрей.

— Вместо тормозных двигателей пилот использовал маршевые, но отрегулировал их так, чтобы они только гасили скорость. Это было очень трудно, все нужно было сделать с ювелирной точностью… Впрочем, ты легко это представишь. А когда корабль опустился, генеральный директор сел в кресло и долго молчал, а потом достал из кармана коробку с какими-то таблетками. Потом сказал мне, и эти слова я запомнила: "Если хочешь воспитать настоящего человека, надо с детства дать ему понять, что в первую очередь он должен рассчитывать только на себя самого. Сейчас я ему помог, но это сделал бы на моем месте любой знающий человек, любой специалист. И нет большей беды, когда кто-нибудь с детства усваивает то, что если его отец облечен доверием многих, от него зависят человеческие судьбы, у него много возможностей, то, значит, он должен помогать сыну пройти по жизни не так, как идут другие. Если человек усвоил это с детства, жизнь его может стать трагедией. И не только для него самого, для окружающих тоже". Вот, что он сказал… И еще о том, что Сергей Крылов его единственный сын.

Если бы пришлось выбирать мне, подумал Андрей, я бы, наверное, тоже выбрал Крылова.

Он сел на диван, усадил рядом с собой Нину и обнял ее за плечи.

— Ты считаешь, что тебе непременно надо лететь? — прошептала она.

— Непременно…

Плечи Нины дрогнули.

— Я это знала.

Он смотрел в ее глаза, и глаза были близкими, понимающими, надеющимися.

— Наверное, — сказал Андрей, — то, что я сейчас скажу, очень банально и известно всем; и все-таки это всегда справедливо. Без риска, без трудностей ничего не бывает, никак не обойтись без этого. Человеку всегда что-то мешает идти вперед. И, знаешь, такая мысль, наверное, уже многим приходила, но я открыл ее для себя сам, и потому знаю твердо — так оно и есть. Человеку, чтобы он шел вперед и вперед, обязательно что-то должно мешать. Трудности вроде бы — помеха, но без них и не уйдешь далеко.

Он тронул рукой волосы Нины, осторожно намотал прядку себе на пальцы и увидел тогда, что в ее глазах заблестели слезы.

8

…Слева, там, где к шоссе вплотную подходил лес, краски были уже желто-красными: надвинулась осень, хотя дни все еще были наполнены солнцем. Но воздух теперь был по-осеннему прозрачен, и звуки тоже стали осенними — гулкими и отрывистыми, и не похожими на приглушенные голоса лета.

На один короткий миг слева, в глубине леса, мелькнули здания научного центра и среди них — вросший в землю кристалл Института времени. Андрей еще глубже вдавил педаль, и тогда ему показалось, что машина не мчится по пустому шоссе, а, приподнявшись над ним, летит.

Он усмехнулся: машина как будто тоже стремилась к сверхсубсветовому пределу и никак не могла его перейти. А сам он это сделает. Поразительное чувство: знать, что совсем скоро Земля останется далеко, и само солнце станет звездой, ничем не выделяющейся среди тысяч других. И что еще немного, и он своими глазами увидит таинственный Теллус… должен увидеть.

Он сбавил скорость, потому что теперь шоссе должно было повернуть направо, и тогда сразу, неожиданно и резко, кончится лес, вместо него появятся длинные корпуса навигационной службы и громадное полупрозрачное здание Управления.

Машина миновала поворот, и все осталось позади: Город, лес, научный Центр, и еще очень многое осталось позади.

Въехав на территорию Порта, Андрей стал лавировать среди множества кораблей. У элегантного корпуса субсветовика экстра-класса «Москва» он на мгновение притормозил. Корабль, его прежний корабль, проходящий профилактику, был сегодня пуст, безмолвен. На несколько десятков дней вернулся он на Землю и вскоре снова уйдет в космос с прежним экипажем и другим командиром. Надежный, верный, испытанный корабль, характер которого он, Андрей Ростов, успел узнать так, как, может быть, никто другой никогда не узнает.

Он вновь нажал педаль, и «Москва» тоже осталась позади.

И вот он, самый дальний угол Порта, где уже столько времени ждет готовый к старту сверхсубсветовик «Альбатрос». Здесь, возле его невзрачного корпуса, стояли в ряд несколько машин, среди которых и машина генерального директора. Все обычно, буднично. И это хорошо, подумал Андрей, что ушла в прошлое традиция, когда каждый новый старт был настоящим событием, когда к кораблям собирались десятки тысяч людей, и все было торжественным, и всем участникам таких церемоний было, вероятно, немного не по себе. А теперь любой новый старт — это не праздник, а прежде всего дело, и поэтому все проходит буднично и по-деловому. Экипаж собирается прямо у корабля, корабль уже готов к старту, свидетели старта лишь несколько человек, без присутствия которых не обойтись. Не будь особых, исключительных обстоятельств, с которыми связан старт «Альбатроса», сейчас возле него было бы только пять-шесть человек… Но эти обстоятельства есть, хотя теперь, когда все решено, о них стараются больше не говорить и не думать.

Он выключил двигатель и шагнул на теплые плиты перрона. Сергей Крылов, его спутник, был уже среди маленькой группы провожающих. Андрей вздохнул и медленно, не спеша, пошел к ним. Нина осталась в городе, он просил ее не приезжать к «Альбатросу».

От плит перрона поднимались невидимые волны тепла. Земля дарила экипажу на прощанье прекрасный день, а завтра, быть может, уже начнется настоящая осень.

Шум еще одной подъехавшей машины заставил его оглянуться. Хлопнула дверца кабины, и Андрей вдруг увидел еще одного из экипажа «Альбатроса». Смущенный и растерянный, глядя куда-то в сторону, к нему шел Женя Пономарев.