— Синьора Татьяна Храбростина с особым качеством юмора, свойственным только женщинам, разрядила напряженную и наэлектризованную обстановку в этом зале, вызвав смех и улыбки. Но вернемся к серьезным вопросам. Как и с помощью каких средств ученые могут вскрыть аппарат, не повредив его содержимое?

Ответ академика К. М. Донкина:

— Средства могут быть самыми разными: от архаичной пилы-ножовки до, например, плазменной горелки с регулируемой глубиной резания. Впрочем, пила-ножовка названа скорее в шутку. Внешняя оболочка оказалась очень твердой, потребуются более совершенные методы.

Вопрос корреспондента канадской газеты «Глоб энд мейл»:

— Космический аппарат приземлился на территории определенной страны. Если он действительно содержит ценнейшую научно-техническую информацию, позволившую бы совершить невиданный технологический скачок, не означает ли это, что одна из стран получит невероятное и дарованное свыше преимущество над другими?

Ответ академика К. М. Донкина:

— Мне кажется, ответом на вопрос служит уже и само создание экстренной международной научной Комиссии. Знания, конечно, будут принадлежать всему человечеству. Замечу только, что если речь пойдет именно о знаниях, посланных нам в подарок, на мой взгляд, вероятно, очень и очень нелегко будет понять язык, на котором к нам обращаются, иными словами, расшифровать информацию.

Вопрос корреспондента итальянской газеты «Стампе»:

— Среди четырех людей, ставших очевидцами падения внеземного космического аппарата, кроме синьоры Храбростиной, синьора космонавта и синьора школьного учителя, был синьор художник. Каковы впечатления у человека искусства?

Ответ художника Гелия Команова:

— Несмотря на естественное изумление… Все было очень неожиданно… В общем, я сделал ряд набросков в блокноте. Может быть, когда-нибудь я нарисую картину. Она будет единственной в своем роде.

Вопрос корреспондента индийской газеты «Таймс оф Индиа»:

— Председатель экстренной международной научной Комиссии дал понять, что нелегко будет вскрыть оболочку космического аппарата. Может ли случиться так, что Комиссии так и не удастся выяснить назначение космического аппарата, несмотря на все усилия и современную научно-техническую оснащенность?

Ответ академика К. М. Донкина:

— Можно вполне допустить, что задача на данном этапе окажется неразрешимой, что современный уровень науки не позволит решить космическую загадку. Но что это значит?.. Я ждал такого вопроса и теперь ответом на него хотел бы завершить данную пресс-конференцию, потому что, по-моему, все другие вопросы, которые только могли быть, достаточно полно освещены… Так что же будет, если современная наука остановится перед неразрешимыми трудностями, если космический аппарат не пожелает открыть своих секретов? Что ж, тогда человечество подождет своего часа, подождет того момента, когда новые знания, приобретенные самостоятельно, помогут ему справиться и с этой задачей. И вот тогда-то, наверное, а не сейчас, если речь действительно идет о посланной нам научно-технической информации, люди окажутся более достойными того подарка, что упал с неба.

Все было приготовлено еще накануне вечером, члены Комиссии собрались к восьми утра и теперь о чем-то тихо переговаривались, стоя тесной группкой в углу; начало было назначено на девять, но Донкин все еще медлил. Он большими шагами ходил взад и вперед по просторной лаборатории, хмуро поглядывал то на членов Комиссии, то на толстое стекло-иллюминатор большой герметической камеры, за которым застыли готовые к работе механические руки-манипуляторы.

Ночью Константин Михайлович плохо спал — впервые за многие годы, утром проснулся разбитым, обычная получасовая зарядка не помогла, и сейчас председатель экстренной международной научной Комиссии пытался разобраться в себе. Нервничал? Да нет, вряд ли. За многие годы он полностью научился владеть собой. Вот и тогда, после сумасшедшего телефонного звонка космонавта Кирилла Храбростина, отдав все необходимые распоряжения, он вернулся к работе и написал еще две страницы своей научно-популярной книги о новейших исследованиях комет. Научился-таки отключаться от всего, что в данный момент могло помешать, научился думать только о том, что сейчас, в эту минуту, было главным. Так почему же тогда он так долго не мог уснуть накануне?

И вдруг Донкин отчетливо понял, что мешало ему, что заставляло его сейчас тянуть с началом и что ночью заставляло ворочаться с боку на бок, считать до тысячи, потом включить свет и наугад открыть «Сагу о Форсайтах», потом снова считать до тысячи, до двух тысяч, до пяти…

Досада! Досада!!

Подсознательная досада на то, что не нашлось, не смогли они найти какого-то другого решения, кроме плазменной горелки и этих вот железных рук, которые сожмут сейчас ярко-желтый шар и подставят его ослепительному, разрушающему тонкому жалу.

Точно так же, наверное, дикарь из каменного века, увидев перед собой, скажем, сейф с цифровым набором, открывал бы его дверцу, колошматя по ней каменным топором, вместо того чтобы набрать код. Да они такие же дикари, только вместо каменных топоров, рубил, скребков, что там еще, — плазменная горелка. Дикари, не знающие, каким другим способом открыть дверь. А возможно, решение здесь простейшее, ведь и дикарь смог бы своими грубыми, неуклюжими пальцами повернуть наборный диск, если кто-то ему подсказал бы. Но кто подскажет сейчас дикарю из Калифорнии Джону Саймону, парижским дикарям Жану Марке и Мишелю Салопу, еще десятку дикарей из других мест, в том числе и собственных соотечественников самого главного дикаря, вождя остальных, академика Константина Михайловича Донкина?

Председатель экстренной международной научной Комиссии оценивающе взглянул на сухопарого, длинного как жердь и немного развязного американца, своего давнего друга. Хорош же он был бы в набедренной повязке, с каменным топором! Французы тоже были бы ничего себе в таких одеждах: маленький, круглый, совершенно лысый дикарь-астрофизик в золотых очках Марке и, напротив, с густой черной шевелюрой, с мушкетерскими усиками и бородкой знаменитый дикарь Салоп, недавно выступивший с новой умопомрачительной гипотезой о пульсарах. Ну что, дикари, беритесь за топоры, вождь приглашает всех к нашему сейфу, в котором скрывается…

Так что же в нем скрывается?

Донкин поднял руку. Этого жеста ждали: за стеклянным окном герметической камеры вспыхнул свет. Рядом с камерой, вмонтированной в стену, засветился большой телеэкран; на нем должен был пойти уникальный телерепортаж о вскрытии ярко-желтого шара, прилетевшего из неизвестности. За спиной Донкина началось движение: члены Комиссии гурьбой потянулись к экрану, и, пожалуй, это и впрямь напоминало толпу первобытных охотников, вышедших за добычей. Вдобавок профессор Рене ван дер Киркхоф — Донкин узнал его по голосу — на ходу пробормотал про себя какие-то заунывные голландские слова, прозвучавшие точь-в-точь, как заклинание шамана перед началом охоты. Но теперь — все ненужные мысли прочь, теперь нужны спокойствие, сосредоточенность, уверенность. Надо будет только потом поинтересоваться у остальных: не было ли у них такого же ощущения досады, бессилия…

Человек в белом халате, сидящий у окна-иллюминатора, положил пальцы на ручки пульта управления и взглянул на Донкина.

— Начали, начали! — быстро сказал председатель международной научной Комиссии по-английски — рабочим языком Комиссии был принят английский, — и на телеэкране тотчас появилось крупное, больше натурального, изображение Посылки, лежащей на дне камеры.

Подчиняясь человеку за пультом, к ярко-желтому шару медленно двинулись две механические руки. Все ближе, ближе… Стоп! Железные руки, действуя с величайшей осторожностью, с двух сторон обхватили шар и медленно стали поднимать его вверх.

Человек за пультом надел темные защитные очки.

Ярко-желтый шар теперь был точно в центре камеры. В левом углу телеэкрана появились цифры: температура внутри камеры, температура поверхности шара… Поверхность шара была на десять с лишним градусов ниже температуры воздуха. Все присутствующие уже знали эту удивительную особенность: материал, из которого был изготовлен шар, имел постоянную, строго определенную, до тысячных долей градуса, температуру, которая никогда не менялась.