Затем командующий фронтом начал расспрашивать о состоянии войск, их нуждах, интересовался настроением конармейцев, просил рассказать о начдивах и начальниках штабов дивизий.

Выслушав нас, он заметил:

- У нас Первая Конная на хорошем счету. Но в центре по чьим-то недобросовестным докладам о ней сложилось неправильное мнение.

- А какие к нам претензии? - поинтересовался я.

- Да вот, говорят, что конармейцы разграбили Новочеркасск. И вообще, мол, из-за низкой дисциплины армия потеряла боеспособность.

- Но ведь это же клевета! - воскликнул Ворошилов.

- Мы знаем и сами не меньше вас возмущены, - отозвался Тухачевский.

- И что особенно неприятно, - Орджоникидзе поднял глаза от документов, которые рассматривал, - ложно информировали даже Владимира Ильича. Вы помните, еще при первой нашей встрече в Батайске я говорил вам о телеграмме Ленина, в которой выражалось беспокойство "полным разложением у Буденного".

Видно, Григорий Константинович заметил мое волнение. Он обменялся взглядом с Тухачевским, улыбнулся в усы и подошел ко мне:

- Не волнуйтесь, дорогой Семен Михайлович. Все будет в порядке. Мы с Михаилом Николаевичем опровергли эти нелепые утверждения ваших и наших недоброжелателей. Вот познакомьтесь, - и протянул копию письма В. И. Ленину и главкому С. С. Каменеву.

- "Со слов Лебедева, - прочитал я, - нам стало известно, что в РВСР благодаря неточной информации создалось неправильное представление о Конной армии и об ее командарме... Конная армия в смысле боеспособности выше всяких похвал. Отличается дисциплиной в бою и чрезвычайной смелостью... Ни одна кавчасть противника, даже сильнейшая, не выдерживала стремительных атак частей Конной армии. Начдивы очень способные и смелые начальники... Неправда абсолютная, будто бы 11-я кавдивизия разгромила Новочеркасск. Ни одна часть Конармии в Новочеркасск не заходила. ...Начиная с Воронежа Конная армия не получала жалованья и не имела надлежащего продовольственного аппарата. Почему и приходилось заниматься самоснабжением, что при условии обычной скученности Конной армии, конечно, не могло пройти безболезненно для населения"{2}.

Все же мы были серьезно встревожены. Еще неясно, удалось ли Реввоенсовету фронта разбить сложившееся в Москве предвзятое мнение о Конармии? Как-то нас встретит главком? Но М. Н. Тухачевский и Г. К. Орджоникидзе успокоили нас, заверив, что они еще переговорят с С. С. Каменевым.

- Теперь о цели вашего вызова в Москву, - сказал Тухачевский. Вероятно, речь будет идти о способе переброски Конармии на запад. Главком запросил наше мнение. Мы ответили, что целесообразнее всего двигаться походом. У нас нет подвижного состава, чтобы за короткий срок перебросить такую массу конницы по железной дороге. Командующий Юго-Западным фронтом согласен с нами и свое мнение тоже сообщил главкому.

В этом мы были единодушны с Реввоенсоветом фронта. Действительно, из-за малой пропускной способности железные дороги юга не могли обеспечить своевременную переброску армии. Кроме того, и это являлось не менее важным, на станциях не было запасов фуража, продовольствия, а подчас и воды.

- Революционный Военный Совет Республики.

Когда мы уже уходили, пожимая нам на прощание руки, Орджоникидзе сказал:

- Завидую вам. Едете в Москву. Там сегодня открывается девятый съезд партии.

- А вы, Григорий Константинович, почему не на съезде? - удивился я.

- Нельзя, Семен Михайлович. С Деникиным надо кончать, да и в Закавказье неспокойно. Меньшевики, дашнаки и мусаватисты не сидят сложа руки.

В 8 утра 30 марта тронулись в путь. С нами в Москву выехал секретарь Реввоенсовета армии С. Н. Орловский. Наш поезд "особого назначения" представлял собой большой состав цистерн с нефтью. В конце его прицепили два вагона - один для нас, служебный, другой с мукой и сахаром - подарок Владимиру Ильичу от конармейцев.

На преодоление пути от Ростова до Москвы ныне требуется часов около двадцати, а мы ехали несколько суток. Эшелон часто останавливался и подолгу стоял: то оказывалось неисправным железнодорожное полотно или чинили мост, то на станции не было топлива или воды для паровоза, а то просто пропускали встречный поезд.

Но вот наконец добрались до столицы. Остановились в гостинице "Националь", а через час уже были в полевом штабе РВСР. Там нас принял Главнокомандующий Вооруженных Сил Республики С. С. Каменев.

С Сергеем Сергеевичем я до того времени не встречался, а слышал о нем много хорошего. Мне было известно, что он - бывший полковник старой армии с первых дней революции встал на сторону Советской власти. Уже в борьбе против Колчака, командуя войсками Восточного фронта, показал себя талантливым военачальником. Ему принадлежали большие заслуги и в разгроме Деникина. Г. К. Орджоникидзе отзывался о Каменеве как о человеке, достойном уважения, пользующемся доверием Владимира Ильича.

Главком встретил нас приветливо, попросил рассказать о состоянии Конной армии. Выслушав мой краткий доклад, он пригласил к себе начальника полевого штаба Реввоенсовета Республики П. П. Лебедева и начальника Оперативного управления Б. М. Шапошникова.

Их я тоже видел впервые. Оба они - в прошлом офицеры русской армии после Октября преданно служили Советской республике. П. П. Лебедев отличился в боях против Юденича, затем служил начальником штаба Восточного фронта, а теперь успешно работал на высоком посту начальника полевого штаба РВСР. Б. М. Шапошников с отличием окончил Академию Генерального штаба, в звании полковника участвовал в первой мировой войне. В мае 1918 года вступил в Красную Армию и проявил недюжинные способности на оперативной работе.

Борис Михайлович вошел в комнату первым. Выше среднего роста, с крупными чертами лица, причесанный на пробор и почему-то одетый в штатский костюм, он вежливо поздоровался с нами и отошел в сторону.

В противоположность Шапошникову Павел Павлович Лебедев был невысок, подвижен, в тщательно выглаженном френче, с лицом, обрамленным коротко подстриженной русой бородкой, и волнистой шевелюрой. Встретил он нас довольно холодно. Возможно, все еще находился под впечатлением ложного доклада о Конной армии и обо мне. Резкий его тон в последовавшем затем разговоре оставил у меня неприятное впечатление, хотя после мы с ним были в самых дружеских отношениях.

Как только Лебедев вошел, главком спросил его:

- Павел Павлович, каково ваше мнение о порядке переброски Конной на Западный фронт?

- Считаю целесообразным направить ее по железной дороге в район Знаменки. Борис Михайлович может доложить расчеты потребности подвижного состава и времени.

- Ну что же, давайте посмотрим, - кивнул Каменев Шапошникову.

Тот, разложив перед главкомом бумаги, обстоятельно доложил.

- А теперь послушаем мнение Реввоенсовета армии, - обратился к нам Сергей Сергеевич.

Я ответил, что вопрос этот обсуждался нами детально. Из-за плохого состояния путей, неисправности водонапорных башен и, главное, из-за отсутствия на станциях баз с фуражом и продовольствием мы считаем переброску Конармии по железной дороге невозможной.

Лебедев недовольно поморщился:

- Что же вы предлагаете?

- Двигаться походным порядком.

- Но ведь сейчас не времена Чингисхана. Наш век - век техники, и ныне все цивилизованные войска перебрасываются с фронта на фронт железнодорожным транспортом. Марш потребует много времени... Да дело и не только в этом, продолжал Павел Павлович после небольшой паузы. - Движение походным порядком измотает армию, снизит ее боеспособность. И с подходом к фронту окажется, что ее не к операции надо привлекать, а выводить на отдых. Таковы мои соображения. Надеюсь, Борис Михайлович согласится со мной. Шапошников промолчал,

- Каждому понятны преимущества переброски войск по железным дорогам, ответил я. - Но это, если говорить вообще, не учитывая состояния транспорта. При существующем же положении на юге страны перевозка Конармии эшелонами займет в лучшем случае три с половиной - четыре месяца.