Грешнов Михаил Николаевич

ДОМИК И ТРИ МЕДВЕДЯ

Пришлось ночевать в лесу. Как потерял тропинку, где хоть убей! - Василий не помнит. Перебирает в уме распадки, ручьи, которыми шел, - тропинка была. И вдруг - нет. Там посмотрел, тут - неприятность!..

Но не такая уж большая беда, если тебе двадцать пять лет и успех сопутствует в жизни. Холост, здоров, аспирант Красноярского университета, заканчивает диссертацию, тема диссертации интересна: "Жизнь и язык животных". В поисках натуры пришлось забраться далековато от города, но и в этом нет особой беды: деревенька на речке Вислухе опрятная, хозяева попались хорошие, за постель и еду не дорожатся, и впереди четыре летних отличных месяца: отдыхай и работай.

Отдых и работу в лесу Василий любил. Часами мог наблюдать за хлопотливой белкой, бурундучком, рассматривать в бинокль волчье логово и волчат, черкать в блокноте карандашом. Блокнот полон записей: о призывном крике гиганта-лося, о предостерегающем щелканье филина. Правда, часть листов пришлось выдрать вчера, когда разжигал костер, но это были чистые листы, и их еще осталось много.

Съестного ни крошки - это хуже. Василий затянул ремень на все дырки. Подтянуть бы еще, но ремень не хочется портить. Василий пробирается сквозь кусты прямиком, в надежде наткнуться на речку, на лесную дорогу. Солнце уже высоко - десять часов. Часы Василий завел и тщательно бережет их. Часы - друг человека. Друг - но не человек: не поговоришь с ними, о дороге не спросишь. Несколько раз Василий принимался кричать - "гаркать" по-местному: может быть, кто откликнется. Никто не откликнулся.

Время от времени Василий поругивает себя: не новичок в лесу, а вот оконфузился. Ругань облегчения не приносит - одну досаду. Василий идет час и еще час и к обеду (надо же - к обеду) натыкается на поляну. Трава, цветы, на середине поляны - домик. С беленой трубою, с телеантенной на крыше. Рядом - пасека. Лесничество! - обрадовался Василий. Ускорил шаг, поглядывая, нет ли собак. Собак не было.

У крылечка Василий остановился. Дверь гостеприимно открыта, в комнатах никого, Василий постучал по перильцам, никто не ответил. Василий поднялся по ступенькам, вошел в комнату.

Большая русская печь, под окнами лавка, в простенке между окон картина Шишкина "Утро в лесу". Пахнет мятой и хлебом. Хлеб Василий увидел раньше всего: стол, в центре блюдо с горкой ржаных ломтей. Еще на столе три чашки с похлебкой: большая чашка, средних размеров и совсем маленькая. Возле чашек ложки соответствующих размеров - большая, чуть поменьше и маленькая. Вокруг стола три стула со спинками - тоже пропорциональных размеров: большой, средний и маленький. Видимо, хозяева приготовились обедать, но куда-то вышли. На загнетке печи стоял чугунок, с чуть приоткрытой крышкой. Из-под крышки парило, Василий втянул слюну: никогда он так не хотел есть. Глянул в окошко, в раскрытую дверь - никого нет. Куда запропастились хозяева? Посидел, еще с минуту, вышел на крыльцо - никого. Опять вернулся в комнату, но было невмоготу - ноги сами потянули его к столу. Василий сел на самый большой стул, взял самую большую ложку и стал хлебать из большой чашки. Похлебка была вкусна, и Василий думал: кончу большую - примусь за среднюю чашку. Потом - за маленькую.

Приуменыпилась горка хлеба, большая чашка показала дно. Василий не наелся. Выхлебал из средней чашки и наполовину из маленькой.

Вышел из-за стола. Посидел на лавке. Хозяев попрежнему не было. На стекле окна билась пчела. По жилам текла истома после еды. Жужжание убаюкивало. "Выпустить пчелу?" - подумал Василий, поднялся со скамьи. Но веки слипались, ногам не хотелось двигаться.

Сквозь раскрытую дверь смежной комнаты Василий увидел угол кровати. Спальня? Пошел к двери. В комнате три кровати: большая, средняя, маленькая. Василий не стал бороться с собой, скинул пиджак, сапоги и улегся на большую кровать. Не успел приклонить голову на подушку - уснул.

Пробуждение было неожиданным и нелепым.

Кто-то огромный, косматый навалился на него, рявкнул над ухом:

- Настя, веревку!

Василий попробовал сопротивляться, двинул ногами, но бурая шерстистая масса вжала его в подушку, в рот набилось жестких волос, Василий не мог вздохнуть. Не прошло двух минут, как он был связан веревкой. Большой бурый медведь сел в ногах у Василия, отдуваясь и удовлетворенно поглядывая на сделанную работу - Василий лежал как хорошо упакованный тюк. Тут же, опираясь о спинку кровати, стояла медведица, тоже глядела на связанного Василия. Из кухни, держась передними лапами за косяк двери, выглядывал медвежонок.

"Вот как!.." - подумал Василий, скорее удивленный, чем испуганный, и спросил:

- Зачем вы меня связали?

- Затем и связали, - сказал большой медведь. - Шкодить тут будешь.

- Не буду, - сказал Василий.

- Э-э... - возразил медведь. - Была тутодна шуструха. Чашки нам перебила, раму из окна высадила. Показывают ее теперь по телеку - в героини вошла. Смеются над нами. Мишуха как увидит - визжит от негодования.

Медвежонок полностью вышел из-за двери, присел на задние лапы.

- Так вы?.. - обалдело спросил Василий.

- Они самые, - кивнул сидевший у него в ногах. - Три медведя.

Михайло Иванович, Настасья Петровна и Мишутка!.. - думал Василий. Удивление его росло с каждой минутой.

- Ты зачем к нам пришел? - спросил тем временем Михайло Иванович.

- Заблудился я, - ответил Василий.

Михайло Иванович почесал за ухом:

- Заблудиться - оно нехитро. А если у тебя другая какая цель?

- Никакой другой цели! - Василий мог побожиться.

- Время такое... - продолжал между тем Михайло Иванович. - Беспокойное. Турпоходы разные, вылазки на лоно природы. Раньше этого не было.

Василий наблюдал троицу. Михайло Иванович вел себя спокойно, солидно, смахивал на деда Матвея - родного деда по матери Василия: косматый, большой. Цигарку в зубы - настоящий дед Матвей.

Анастасия Петровна молча держалась за спинку кровати, Мишутка сидел у двери, внимательно слушал.

- Как же тебя зовут? - спросил Михайло Иванович Василия.

- Василий Елшин.

- Кто будешь?

- Аспирант университета.

- Аспира-ант, - протянул Михайло Иванович. - Пишешь эту... как ее?