Светлый, но мимолетный век авероизма, когда христианин, мавр и еврей свободно сходились в Кордове и могли неосужденно рассуждать об эманациях, пролетел, как метеор, и скрылся. Он не оставил никаких других последствий, кроме воспоминаний о возможности заниматься высшими вопросами духа без враждебного всякой истине раздражения. Но если бы вся свобода, какою жили тогда разноверные философские друзья и совопросники Ибн-Рашида, была уделом дней наших, то и в том случае это было бы не «совращение», а рассуждение. Однако времена так переменились и столь изменили нравы и интересы, что и этого опасаться напрасно. «Мудрецы и совопросники века cero» ныне заняты совсем не тем, о чем рассуждали во дни Авероэса: самая философия в ее господствующем направлении пришла к «теории бессознательного» и убеждает людей не алкать даже самого знания, ибо оно «усугубляет страдание». Что же касается религиозной пропаганды, то она потеряла свою средневековую страстность, и если еще держится, то разве в той мере, чтобы «не растерять своих».

Современный русский церковный писатель, епископ Хрисанф, в своем сочинении «История религий», для составления которого он пользовался лучшими материалами по данному предмету, отметил в высшей степени замечательный факт, что четыре великие религии: христианство, еврейство, магометанство и буддизм не обнаруживают почти никаких чувствительных завоеваний одна на счет другой. Приобретения их со стороны почти всегда исключительно происходят на счет исповедников религий менее совершенных, преимущественно язычников (фетишистов). Но и в этом случае подобные приобретения всего более делает христианство, имеющее официальных миссионеров, а всего менее еврейство, которое не может обещать никаких выгод своим прозелитам. Впрочем, можно думать и так, Что библейский Егова слишком требователен и суров для ума человека, взросшего в верованиях о спасающей силе сторонней заслуги. Бог, воплотившийся с тем, чтобы умереть за людей, — более близок сердцам «труждающихся и обремененных». В религиозном отношении все внимание евреев устремлено на то, чтобы уберечь своих в культе Еговы, но не вести опасной и безвыгодной для их племени ветхозаветной пропаганды между людьми иноплеменными.

Опасаться евреев как разрушителей христианской веры есть самая очевидная и самая несомненная неосновательность. И правительство русское, по-видимому, свободно уже от этого страха. По крайней мере, следы законоположений, предусматривавших этого рода опасность, видим только по отношению к слугам из христиан, которых запрещается иметь евреям, равно как и денщиков христианского исповедания не дозволено давать военным врачам еврейского происхождения. На этом стоит на минуту остановиться.

Быть в прислугах у еврея не стойло запрещать христианам, потому что это и без того ни для кого из них не находка. Всякий крестьянин и крестьянка всегда охотно избегают службы у жида, если только избежать этого есть какая-нибудь возможность. Прислушаемся к малороссийской народной и очень любимой песне «Взлитыв орел по пид небо». Чтобы представить томящемуся на чужбине казаку самую плачевную весть, песня представляет, что «сестра его риднисенька у жидови служит». Это высший ужас положения, какой могло придумать народное песнотворчество, и ужас этот не напрасен: жид не только умерен в своей жизни, но он часто просто скареден. Жид морит себя и всех в доме самою невозможною пищею; жид-хозяин рано встает, поздно ложится, он ведь день тормошится и не дает посидеть сложа руки прислуге. О нем сказано, что он «на? до всем трясется», и это правда, и только этими скаредными способами он и делает кое-какие сбережения. Что же за охота кому-нибудь жить и служить у такого хозяина?

В самом деле: кто «у жидови служит»?

По преимуществу в мелких городах и местечках это «покрытки», т. е. девушки, имевшие несчастие сделаться жертвою какого-нибудь неверного сельского обольстителя.

Идет дело обыкновенно так: у девушки рождается ребенок, в котором никто не хочет принимать никакого участия. Родная христианская среда оказывает несчастной только один вид внимания: девушке «покрывают голову». Коса, как знак девства, убрана под повязку; после этого несчастная, по пословице, становятся уже «ни девушка, ни вдова, ни замужняя жена», — она «покрытка». Среди своих крещеных односельчан покрытка встречает большее или меньшее пренебрежение; нередко ей остается в удел одно: выселиться в убогую хатку «на задах» и начать открыто промышлять своим позором. Во многих случаях так и бывает, но в других случаях, где есть недалеко жид, иногда устраивается и иначе. Жид не горделив и не переборчив, он смотрит на все с точки пользы и выгоды и «не любит упускать то, что плывет ему в руки». У «покрытки», которую нестерпимо унижают свои, есть сердце; дитя, ею рожденное, ей мило и жалко, она не всегда решается его «известь», а часто хочет его воспитать. Ей было бы где работать, чтобы за ту работу ей дали приют с ребенком и кое-какую пищу, а притом не обижали ее попреками за прошлое. Жид тут и есть к ее услугам: он берет покрытку в дом с тем, чтобы она ему служила. Правда, он берет ее очень дешево или часто вовсе задаром, или даже за один «покорм», — и он ее тоже немилосердно томит работою и худо кормит. Это уже у него такой домашний порядок, но все-таки он позволяет ей сажать ее приблудного ребенка в одном «кутке» с его собственными детьми и никогда не попрекнет ее ее проступком.

Да, никогда!

Почему жид так снисходителен — это другой вопрос, но только известно, что «жид срамом не урекает». А это избавляет проступившуюся девушку от нестерпимых нравственных мук, которых она никак не надеется избежать в своей, христианской среде.

Вот что ведет христианскую девушку в услуги к еврею, и запрещать это напрасно, потому что есть такие условия в простонародной христианской жизни, при которых даже служба у еврея является спасением от погибели. Условия эти создает не еврей, но еврей ими только пользуется, и надо сознаться, что это не самое худшее из того, что могло ожидать женщину.

Под Москвою, где народ несравненно бойче и находчивее, а также и менее разборчив на средства, подобные случаи с девушками, как известно из литературы и из живых наблюдений, находят другой исход: проступившиеся подмосковные девушки в изобильном числе приходят по зимам в город и предлагают в банях свои услуги мужчинам в качестве «мыльщиц», но малороссийская девушка к таким смелым услугам не способна, да и самое это занятие не в обычаях ее родины.

Жить таким ремеслом для малороссиянки наверно показалось бы далеко хуже, чем служить у еврея. Но в чем же, собственно, вред такой службы? Отговаривает ли еврей свою христианскую служанку отречься от Христа и принять закон Моисея?

Этого не бывает, да и не может быть. А если случалось, что наймычка-христианка сживалась с хозяевами-жидами и даже начинала не любить своих, христиан (на что бывали примеры), то это, конечно, создавало то горе, какое она приняла от жестокости своих единоверцев и от которого спаслась у жида. Со стороны расчетливого еврея ему нет выгоды, чтобы его наймычка принимала еврейскую веру. Мало того, что ему за это может достаться, как за «совращение», но это и совершенно противно его хозяйственным соображениям и интересам. Если бы его наймычка или наймит приняли закон Моисеев, то они, как дети избрания, тоже стали бы подчиняться таким самым обрядовым правилам, как их хозяин и его семейство. А тогда кто же стал бы обирать гроши с христиан, заходящих «погулять» в его корчму в еврейские праздники, когда жид молится Богу в своем пестром талосе; кто гасил бы недогарки его моканых, сальных свеч в тот священный час, когда сам жид, вкусив шабашкового перцу с рыбою, ляжет по патриархальному обычаю на одну перину со своею женою?

С «совращением» слуг исчезли бы все эти большие удобства, ради которых еврей только и дорожит присутствием в его доме слуги другой веры.

Такого рода вполне несостоятельные опасения религиозного характера получили. начало в России во времена «тишайшего» Алексея Михайловича, который сам был вечно погружен в церковные заботы и склонен был думать, что и все другие более всего озабочены тем же. Тогда это было и очень понятно, ибо евреи встречались тогца в России за редкость; но после присоединения Малороссии и Польши знакомство с ними в России сильно увеличилось, и теперь держаться старых суеверий совершенно напрасно. Теперь, если уместно было бы о чем позаботиться насчет христиан, ищущих места в еврейском доме, то это, может быть, надо бы склонить как-нибудь православное духовенство, чтобы оно внушало сельским христианам, что преследовать девушку за грех ее юности есть дело нехристианское и что «покрытие головы» у женщины, по изъяснению апостола Павла, есть знак ее «покорности», а отнюдь не знак позора, как думают невежды.