Звук скрипки, признаться, не поразил меня ни своей чистотой, ни богатством, хотя был довольно громким, даже немного резким. Я стал вести мелодию и вдруг почувствовал себя на седьмом небе от счастья. Мне показалось, что лучше меня никто в целом мире во все времена не играл! Я был гением, я был богом! Да, да, я кощунствую, но тогда испытывал только это сладостное и ни с чем не сравнимое чувство! Но вдруг все стало меняться. Я играл и понимал, что становлюсь все меньше, все ничтожнее. Вот я уже не человек, даже не животное, а какой-то жук или даже червь. Ужас охватил меня! Я понял: если не перестану играть, то сейчас же убью себя кинжал висел напротив. У меня хватило сил не только кончить игру, которую, признаюсь, мне было жаль бросать, но и, размахнувшись что было сил, хватить скрипкой об угол печи так сильно, что она разлетелась на части. Я бросил обломки на пол и кинулся вон из кабинета деда.

Болел я, наверное, не меньше недели. Говорят, в бреду я кричал: "Я Бог! Я создатель!" - а потом начинал плакать, кататься по кровати и рыдать: "Я ничтожный червь! Я пресмыкающееся! Дьявол, возьми меня к себе!" Только пиявки, которые ставили мне в часы успокоения, и священник, добрый и трезвый батюшка, привели меня в чувство, да и то накатывают и сейчас порой на меня страхи немалые. Что касается обломков разбитой скрипки, то я их потом подобрал и хорошенько рассмотрел, наживо склеив. Признаться, устройство сего инструмента меня поразило, и я сделал его чертеж, который посылаю тебе, зная, что в часы досуга балуешь ты себя творением музыкальных орудий, чаще всего скрипок. Но если сделаешь по сему чертежу скрипку, да захочешь на ней сыграть, не забудь завет синьора Орланди исполнить - уши по примеру Улисса воском заткни.

На сем пребываю любящий тебя Павел Крейнцвальд.

Июля 10 день 1833 года".

На лист рядом с датой упала капля, и Володя вначале не понял, откуда она взялась, лишь спустя пару мгновений, проведя рукой по лбу, почувствовал, что весь вспотел, пока читал это длинное письмо. Еще он вспомнил, что во время чтения его бросало то в жар, то в холод. Волосы его едва не становились дыбом, дрожали пальцы и тряслись колени. О том, чтобы звук скрипки мог наводить на людей вначале чувство блаженства, а потом навевать сильный страх, он никогда не слышал. Особенно жутким казалось ему то, что работа мастера Орланди совершалась, как говорили, не без помощи каких-то колдовских сил, и испытать на себе их действие довелось помещикам Крейнцвальдам, людям трезвым и по-немецки рассудительным.

"А может быть, - с некоторым облегчением подумал Володя, - и дед, и внук настолько уверили себя в том, что скрипка Орланди на самом деле обладает какой-то сверхъестественной силой, что, заиграв на ней, восприняли её звуки как необычные? Бывает же так, когда смотришь в темноту, и боишься, что вот покажется сейчас что-то страшное, и впрямь увидишь черта или мертвеца. Так и они - перенервничали..."

Его рука будто сама собой потянулась к конверту снова, и скоро Володя уже разворачивал большой лист бумаги, на котором увидел скрипку, как бы разобранную на несколько частей. Не усмотрев в изображении инструмента ничего интересного, Володя сложил чертеж и засунул его в конверт. Страшный рассказ о горбуне Орланди не выходил между тем из головы. Володя вообще любил такие жуткие, непонятные истории, которые не были выдумками, а имели связь с жизнью. Он больше не занимался бумагами, весь поглощенный восстановлением в уме картин этой истории - представить их не составляло труда. Виделся ему и седой длинноволосый горбун мастер, продавший душу дьяволу, и бегущие из зала слушатели, и Павел Крейнцвальд, со всего маху бьющий скрипкой по печке. Представил Володя и пиявок, поставленных на его затылок.

- Что-то интересное прочел? - раздался трубный голос старушки, и Володя, пугаясь, что кто-то может проникнуть в тайну, известную в этом мире, возможно, только ему одному, поспешил ответить:

- Нет, ничего интересного. Скучные деловые бумаги. Просто пришлось вчитаться, чтобы понять смысл документа. Можно немного отдохнуть?

- Конечно, Володя, - прогудела старушка. - Если хочешь, пройди по экспозиции. Там много интересного. Жаль, у меня нет времени, я бы провела тебя по залам...

- Ничего, ничего, - с радостью поднялся Володя и снял с себя халат. Я сам разберусь!

"Нет, уходить отсюда рановато", - подумал он, взбегая по лестнице наверх, к залам, и ему сейчас казалось, что именно звуки скрипки синьора Орланди влекут его туда.

3

НАСЛЕДИЕ ПРОКЛЯТОГО ГОРБУНА

Чонгури, дала-фандыр, пандурим, сааз, тар, уд, чанги, дудастон, блул, ачарпан, скудичай, стабуле, гану-раги и ещё много-много всяких чудных, смешных слов прочел Володя на этикетках, предназначенных донести до посетителей музея названия разных инструментов. Выполненные из дерева, рога, меди, кожи, бересты, камня, они хранили в себе звуки. Еще час назад Володя бы прошел мимо этих красивых и уродливых, больших и маленьких, примитивных и сложных инструментов, на которых играли люди на праздниках и поминках, когда шли в бой и женились, когда радовались или скучали.

На большую витрину со скрипками Володя набрел как-то неожиданно и почему-то испугался. Тела скрипок тускло лоснились лаком и были янтарно-желтыми, пурпурно-красными, коричневыми, как скорлупа лесного ореха. Здесь висели скрипки разных мастеров, принадлежавшие разным музыкантам, и Володя с жадностью стал рассматривать их, читая подписи под инструментами. Скрипки Орланди среди них не было.

Мальчик обошел витрину ещё раз, страстно желая найти скрипку синьора Орланди - напрасно! Вдруг его взгляд остановился на одной довольно крупной скрипке светло-коричневого цвета с прекрасными очертаниями корпуса. Что-то притягивало его к этому инструменту. Он жадно вглядывался в очертания скрипки, зная, что недавно видел где-то этот инструмент. И Володя вдруг вспомнил, где он мог видеть его, ну, конечно - только на чертеже из архива! Но тогда получалось, что скрипка Страдивари была выполнена не им, а Орланди!

- Что ты здесь делаешь, мальчик? - вывел Володю из состояния тревожной задумчивости чей-то резкий вопрос.

Володя обернулся - рядом с ним стояла Адельфина Кузьминична, сложив на животе руки и немного откинувшись назад. Сейчас она очень напоминала дурашливого морского конька, застывшего на месте.

- Я? Смотрю вот, изучаю экспозицию, - пролепетал Володя, у которого душа так и ушла в пятки.

- Как, в рабочее время? Но ведь ты же на службе, тебе, не забывай, деньги за труд платят, да и немалые!

Володя хотел было сострить по поводу последнего замечания, но лишь сказал:

- Вероника Мефодьевна позволила мне сделать перерыв, через полминуты я уже бегу назад в архив. А вы мне не можете сказать, кто изготовил эту скрипку? - И Володя пальцем показал на скрипку Страдивари.

- Какую-какую? - приподняла очки Адельфина Кузьминична и согнулась крючком в пояснице, чтобы приглядеться не к скрипке, а к надписи. - Вот эту? Ну так здесь же сказано - скрипка великого итальянского мастера Антонио Страдивари. Черным по белому. Мастеров было много - Амати, Страдивари, Гварнери, ещё Якоб Штайнер в восемнадцатом веке прекрасные инструменты делал.

- А о Пьетро Орланди вы что-нибудь слыхали?

Хранительница посмотрела на мальчика с некоторым опасливым удивлением:

- Орланди? Никогда не слышала о таком скрипичном мастере. Ты что-то путаешь, мальчик, сочиняешь. Так, - её голос стал деревянным, - ты на рабочее место идти намерен?

И Володя, не ответив, пошел к лестнице, ведущей его в "могилу". В архиве он снова облачился в свой таджикско-узбекский халат, сел за стол, хотел было заняться сортировкой документов, но мысли заняты были только таинственной скрипкой, это делало его движения вялыми, а взгляд безучастным ко всему, кроме письма Крейнцвальда.

- Володя, - послышался голос старушки, - я вижу, состояние твоей души тенебросо, что в переводе с итальянского означает "таинственно и мрачно". Что-нибудь случилось?