Спустившись в центральный отсек, я увидел выстроенных немцев под охраной двоих наших с пистолетами. Среди пленных находился и фон Шенворц. На полу лежал стонущий Бенсон, рядом с ним с револьвером в руке стояла Лиз. Я с удивлением обозревал эту сцену.

- Так что же, собственно, произошло? - спросил я. - Расскажите кто-нибудь.

- Вы сами видите, сэр, что произошло, - ответил Брэдли, - но результат мог бы быть совсем другим, если бы не мисс Ларю. Мы все спали. Бенсон еще в начале вечера снял посты, так что за ним некому было наблюдать - кроме мисс Ларю. Она почувствовала начало погружения и вышла посмотреть как раз вовремя, чтобы заметить Бенсона у насосов погружения. Увидев ее, он выхватил пистолет и выстрелил в упор, но промахнулся, а она - она не промахнулась. Выстрелы всех разбудили, ну и конец был ясен - мы-то все с оружием. Но если бы не мисс Ларю, боюсь, все было бы совсем по-другому. Это она закрыла клапаны и заставила нас с Ольсоном пустить насосы для откачки воды.

А я - то осмелился подумать, что она заманила меня на палубу! Я готов был пасть перед ней на колени и умолять о прощении, и сделал бы это, не будь я англосаксом. А так я только сорвал с головы промокшую фуражку, поклонился и промямлил, как я ей признателен. Она не ответила мне - отвернулась и быстрыми шагами удалилась к себе в каюту. Не обманул ли меня мой слух? Действительно ли до моих ушей донеслись по узкому коридору подлодки ее рыдания?

Бенсон умер в ту же ночь. Почти до самого конца он отказывался отвечать, но незадолго до смерти все же подозвал меня. Склонившись над ним, я с трудом разбирал чуть слышный шепот.

- Я один все сделал, - сообщил он. - Я сделал это потому, что ненавижу вас - весь ваш род. Меня вышибли с вашей верфи в Санта-Монике. Меня выдворили из Калифорнии. Я ведь был иммигрантом без вида на жительство. Я стал германским агентом, но не потому, что люблю немцев, нет, а потому, что хотел причинить вред американцам, которых ненавижу еще сильнее. Это я бросил за борт радиопередатчик. Это я испортил хронометр и секстан. Я придумал, как заставить компас давать неверные показания по моему желанию. Я сообщил Уилсону, что видел девушку разговаривающей с бароном и вбил в его тупую башку уверенность, что и он видел то же самое. Жаль, очень жаль, что мои планы не осуществились. Ненавижу вас.

Он прожил еще полчаса и больше не сказал ни слова. Лишь за несколько секунд до встречи с Создателем губы его раскрылись, и, наклонившись к умирающему, я услышал:

- Теперь я... положите меня... спать... - Это было все. Бенсон умер. Мы бросили его тело за борт.

Этой ночью погода испортилась. Небо заволокло массой низких черных облаков. Такая погода держалась несколько дней. Мы не знали, каким курсом идти, так как показаниям компаса, испорченного Бенсоном, нельзя было доверять. Короче говоря, все это время мы бесцельно топтались на месте и ждали появления солнца. Я никогда не забуду тот день и те сюрпризы, которые он нам преподнес. Мы предполагали, а вернее, строили догадки, что находимся где-то вблизи побережья Перу. Ветер, упорно дувший с запада, внезапно сменился южным, и вскоре мы почувствовали резкое похолодание.

- Перу! - фыркнул Ольсон. - Когда ж это около Перу пахло айсбергами?

- Айсберги! Тебе приснилось! - воскликнул один из матросов. - В этих водах они не поднимаются выше четырнадцатой параллели.

- В таком случае, парень, - отвечал Ольсон, - ты торчишь гораздо южнее четырнадцатой, можешь мне поверить.

Нам казалось, что Ольсон сошел с ума, но в тот же день мы увидели огромную ледяную гору к югу от субмарины. Нетрудно понять наше разочарование. Ведь мы были уверены, что в течение долгих дней двигались на север. Следующее утро принесло нам проблеск надежды, когда впередсмотрящий, просунув голову в открытый люк, выпалил: "Земля! Земля на северо-западе!"

Все мы рвались бросить взгляд на сушу, по Крайней мере, за себя я ручаюсь, но мое ликование было внезапно омрачено странной болезнью германских моряков. Почти одновременно у них началась сильная рвота. Причины они не знали. Я спросил, что они ели, оказалось, то же, что и весь экипаж.

- А что пили? - спросил я, зная, что на борту есть спиртное и медицинские средства, хранившиеся в одном месте.

- Только воду, - простонал один из них. - Мы все пили воду сегодня утром. Мы начали новую цистерну. Может быть, это вода?

Вскоре обнаружился ужасающий факт: кто-то, вероятно Бенсон, отравил всю оставшуюся воду. Конечно, все могло быть гораздо хуже, но близость суши вселяла обновленную надежду.

Мы изменили курс и быстро приближались к обрывистым утесам вырастающего из воды массива. Эта земля напоминала материк, если судить по протяженности береговой линии, но в то же время мы знали, что ближайшая суша таких размеров - Австралия или Новая Зеландия - отстоит от нас на тысячи миль к западу.

Мы определили координаты с помощью своих самодельных приборов, чуть не под микроскопом разглядывая карты и напрягая все свои извилины в поисках ответа. Единственно приемлемое предположение высказал Брэдли. Он находился в рубке и следил за стрелкой компаса, обратив на нее и мое внимание. Стрелка показывала прямо на сушу. Брэдли сделал поворот влево, и я почувствовал реакцию судна. Стрелка же продолжала упорно показывать на отдаленные утесы неизвестного побережья.

- Что ты думаешь по этому поводу? - спросил я.

- Вы когда-нибудь слышали о Капрони? - задал он встречный вопрос.

- Итальянский мореплаватель?

- Да, он повторил плаванье Кука в 1721 году. Его имя почти не упоминалось даже в трудах современных ему историков, возможно потому, что по возвращении в Италию он впутался в какие-то политические дрязги. Было модно смеяться над его открытиями, но я припоминаю, что читал в каком-то труде - единственном его сочинении, думается мне, - описание нового материка в южных морях, материка, целиком состоящего из "странного металла", отклоняющего стрелку компаса: "скалистое, негостеприимное побережье без гаваней и пляжей, протянувшееся на сотни миль". Он не мог высадиться на берег и за несколько дней плавания не заметил никаких признаков жизни. Он назвал эту землю Капроной и отплыл восвояси. Я полагаю, сэр, что перед нами побережье Капроны, не нанесенной на карты и позабытой в течение двух столетий.

- Если ты прав, это объясняет отклонение компаса в последние два дня. Капрона заманивает нас на свои смертоносные скалы. Что ж, мы принимаем вызов. Мы высадимся здесь. Вдоль такого длинного берега обязательно должно быть удобное для этого место. И мы найдем его, Брэдли, мы обязаны его найти. Если мы не найдем воду на Капроне, мы умрем.

Итак, мы двигались вдоль берега Капроны. Прямо из океанских глубин возвышались отвесные скалы, покрытые кое-где коричневыми, голубыми и зелеными пятнами - высохшими водорослями, лишайниками, природными окислами меди - и повсеместно бурыми ржавыми потеками выходов железной руды. Вершины утесов, хотя и неровные, в целом были

почти одинаковы по высоте, что позволяло предположить о существовании внутри этой страны огромного плато. То тут, то там нашим глазам открывались островки растительности на вершинах этой скалистой крепости, как бы сообщая нам о наличии в глубине страны более пышных и разнообразных форм жизни, чем можно было бы предположить при первом взгляде на этот суровый и отталкивающий берег.

Однако ни одна метафора, даже очень поэтичная, не способна промочить высохшее горло. Чтобы насладиться предполагаемыми видами центральной части Капроны, нам была позарез необходима вода. Поэтому мы держались так близко к берегу, как только возможно, постоянно промеряя глубину и стараясь отыскать хотя бы крошечную брешь в неприступной береговой стене. С наступлением темноты мы удалились от берега и легли в дрейф на ночь. Муки жажды еще не начали терзать нас, но я знал, что ожидать этого уже недолго, так что с первыми лучами солнца мы вновь принялись за исследование недоступного берега.