– Трудно высказывать мнение по впоросу, с которым совершенно незнаком, – сказал я, – знаю только одно, что обязан вам жизнью. Не знаю, что он возразил бы мне на это, но в этот миг мы услыхали два пистолетных выстрела, гулко раздавшихся в тишине ночи.

Мы остановились на несколько минут, но все уже смолкло. – Они, вероятно, напали на след Туссака, – сказал мой спутник, – боюсь, что он слишком смел и хитер, чтобы эти разини могли поймать его. Я не знаю, какое впечатление он произвел на вас, но я могу сказать, что трудно встретить более опасного человека, чем Туссак!

Я сознался, что по возможности желал бы избегнуть подобной приятной встречи, и громкий смех моего спутника указал мне, что он хорошо понимает и разделяет мои чувства.

– Это абсолютно честный человек, которого трудно найти в наше время. Один из лучших, которых увлекла революция. Он слепо верит в слова ораторов, увлекался идеями революционных мыслителей и был убежден, что после волнений и необходимых казней, Франция сделается раем земным, центром тишины и спокойствия и братской любви. Многие пылкие головы увлекались теми же мыслями, но, увы! время жестоко разочаровало их. Туссака следует причислить именно к этому разряду людей. Бедняга! Вместо любви и полного уравнения всех – возникновение и укрепление деспотической императорской власти. Ничего нет удивительного, что от всех этих неожиданностей он словно обезумел. Он перестал быть человеком и сделался диким животным, готовым отдать всю свою гигантскую силу, чтобы уничтожить разрушивших созданный им идеал. Он не знает страха, настойчив и почти неодолим. Я не сомневаюсь, что он убьет меня за мою измену, если только догадается, что эта ночь – плоды моих трудов!

Это было сказано самым спокойным тоном, который заставил меня понять, что Карл ле лгал и не преувеличивал, говоря, что надо много, много мужества, чтобы предпочесть роль сыщика, шпиона блестящей карьере кавалериста. Он помолчал немного и потом продолжал, как будто говоря с самим собой.

– Да, – сказал он, – я ошибся. Надо было убить его во время его борьбы с собакой. Но если-бы я промахнулся и только ранил его, он разорвал-бы меня в клочки, как цыпленка. Да, конечно, лучше так, как есть! Мы уже давно оставили соляное болото позади, и я только изредка ощущал под своими ногами мягкую торфянистую почву. Мы то поднимались, то спускались по низким прибрежным холмам. Мой спутник, не обращая внимания на темноту, шел вполне уверенно, не колеблясь ни минуты, самым быстрым равномерным шагом, который согревал мое закоченевшее в подвале тело. Я был так неопытен, когда покинул родную страну, что вряд-ли даже и при дневном свете мог-бы ориентроваться в этой местности, но в окружавшей меня тьме, я совершенно не представлял себе, где мы были и куда направлялись. Некоторое беспокойство овладело мною, когда я видел, что путешествие наше затягивается, меня уже пугала эта бесконечная дорога к какому лбо убежищу, в котором я так нуждался. Я не знал, сколько времени мы шли, знаю только одно, что по временам я почти терял сознание, снова приходил в себя, идя рядом с моим спутником, автоматически неуклонно двигавшемся вперед, пока наконец я совершенно не очнулся при его внезапной остановке. Дождь прекратился, и хотя месяц еще скрывался за тучами, небо стало значительно светлее, так что я мог видеть все окружающее меня на небольшое расстояние. Обширный белый водоем показался прямо против нас, это была покинутая ломка мела, густо обросшая по краям терновником и папортником. Мой спутник, пристально осмотревшись по сторонам, желая убедиться, не следят-ли за нами, стал продираться через эту чащу, пока наконец не добрался до меловой стены. Плотно прижимаясь к ней, мы прошли еще некоторое расстояние, сжатые скалой с одной стороны и густой чащей терновника с другой, пока наконец не дошли до места, откуда, по-видимому, дальнейшее движение было невозможно.

– Вы не видите света позади нас?

Я осмотрелся, но нигде не заметил света.

– Тем не менее, идите вперед, а я пойду сзади.

В мгновение, которое понадобилось мне, чтобы повернуться назад, он как то раздвинул в сторону ветви терновника или сломил одну из преграждавших наш путь ветвей, – я не видел этого, – но, когда я обернулся, в яркой белизне стены прямо перед нами, зияло черное четырехугольное отверстие.

– Вход очень тесен, но дальше проход расширяется, – заметил он. На мгновение я стоял в нерешительности. Куда вел меня этот странный человек? Неужели он жил в этой пещере, подобно дикому зверю, или-же он готовил там мне ловушку? При свете месяца, показавшегося из-за тучи, освещенное его серебристыми лучами, это черное отверстие казалось таким неприветливым и угрожающим.

– Вы слишком далеко зашли, чтобы идти назад, мой друг, – сказал он, – вы должны или вполне поожиться на меня, или уже вполне не доверять мне. – Я в вашем распоряжении!

– Если так, смело ползите вперед, а я вслед за вами!

Я вполз в отверстие настолько узкое, что должен был продолжать путь на четвереньках. Оборачиваясь назад, я видет тень моего спутника, двигавшегося за мной. При входе он несколько замешкался, и вскоре слабый свет, достигавший до меня, исчез: Карл загородил вход ветвями, и мы остались в полной темноте. Я слышал шум его движения за мною. – Идите до тех пор, пока коридор не начнет понижаться, – сказал он, – вскоре проход будет свободнее, и мы будем иметь возможность высечь огонь. Потолок был так низок, что я коснулся его головой при одной попытке разогнуть спину, а мои локти постоянно цеплялись за стены, но в то время я был ловок и гибок, и поэтому без особого труда подвигался вперед, пока наконец, пройдя около ста шагов, я почувствовал, что передо мною находилось углубление. Скользнув туда, я по притоку свежего воздуха понял, что нахожусь в пещере больших размеров. Я слышал удары о кремень, когда мой путник высекал огонь; наконец, он зажег свечу.

Сначала я мог видеть только его истощенное лицо, резкое и грубое, точно грубая резьба по дереву, с неперестававшими дергаться челюстями. Свет падал прямо на него и окружал его мутной дымкой. Вскоре он поднял свечу и медленно обвел ею вокруг себя, точно желая осветить место, на котором мы стояли. Я решил, что мы находились в подземном туннеле, который, казалось, шел в глубь земли. Здесь я мог совершенно свободно выпрямиться, настолько значительна была высота его; стены, поросшие мхом, указывали на свое давнее существование.