Таким образом в несколько минут он переходит от вопроса о миллиардах к вопросу о копейках, и от вопросов государственного устройства к лошадиному стойлу. Время от времени он вопрошающе взглядывал на меня, точно спрашивая мое мнение обо всем этом, и меня поражало, почему ему нужно было мое одобрение. Но вспомнив, скольких представителей старого дворянства мог соблазнить пример моего поступления к нему на службу, я понял, что он смотрел на все гораздо глубже, чем я.

– Хорошо, monsieur де Лаваль, – вы несколько познакомились с моей системой. Достаточно ли вы подготовлены, чтобы поступить ко мне на службу? – Вполне уверен в этом, Ваше Величество, – сказал я.

– Я умею быть очень строгим хозяином, когда я этого хочу, – сказал он, улыбаясь. – Вы присутствовали при нашей ссоре с Брюиксом. Я не мог иначе поступить, потому что для нас прежде всего необходимо исполнение долга, требующего дисциплины в высших и низших классах. Но мой гнев никогда не может заставить меня потерять самообладание, потому что он не доходит досюда, – при этом он рукою указал на шею, – я никогда не дохожу до исступления. Доктор Корвизар может сказать вам, что моя кровь очень медленно обращается в жилах!

– И что вы слишком быстро едите, Ваше Величество, – сказал широколицый добродушный человек, шептавшийся до того момента с Бертье. – Ах вы, негодник этакий, еще клевещет на меня! Доктор не может никак простить мне однажды высказанного мною мнения, что я предпочитаю умереть от болезни, чем от лекарств! Если я слишком мало трачу времени на еду, то это уже не моя вина, а государства, которое уделяет мне всего несколько минут на еду. Ах! да, я вспомнил, что верно сильно запоздал обедом, Констан?

– Уже четыре часа прошло сверхположенного для обеда часа, Ваше Величество.

– Давай сейчас!

– Слушаю, Ваше Величество! Осмелюсь доложить, в дверях ожидает monsieur Изабей со своими куклами!

– Ну тогда погоди, – я сначала взгляну на них. Позвать его сюда! Вошел человек, по-видимому, прибывший из дальнего пути. На его руках висела большая, сплетенная из ивняка корзина.

– Я посылал за вами два дня тому назад, m-r Изабей!

– Курьер был у меня третьего дня, Ваше Величество! Но я только что приехал из Парижа.

– С вами модели?

– Да, Ваше Величество.

– Разложите их на столе.

Я ничего не понимал, видя, что Изабей раскрыл свою корзинку, наполненную маленькими куклами, не больше фута величиной, разодетыми в самые яркие шелковые и бархатные костюмы с отделкой из горностая и золотых шнуров. И пока он размешал их на столе, я догадался, что император с его необыкновенной любовью к тщательной разработке мелочей, с его привычкой контролировать все при дворе, пожелал видеть и эти модели, чтобы судить об эффективности ярких костюмов, которые были заказаны для его двора на случай каких-либо церемоний, парадов и т.п.

– Что это такое? – спросил он, протягивая маленькую куклу в красном с золотом охотничьем костюме, с током из белых перьев.

– Это охотничий костюм императрицы, Ваше Величество!

– Талия слишком низка, – сказал Наполеон, имевший строго-определенные взгляды на дамские платья. – Эти проклятые моды, кажется, единственная вещь, которой я не могу управлять. А это кто?

Он указал на фигурку в зеленом сюртуке, отличающую особенно торжеественным видом.

– Это заведующий мператорской охотой, Ваше Величество! – Значит это вы, Бертье! Как вам нравится ваш новый костюм? А кто вот этот в красном?

– Это главный канцлер!

– А в лиловом?

– Это камергер двора!

Император занялся все этим, точно дитя новой игрушкой. Он формировал из кукол группы, чтобы иметь понятие о том, как они будут все вместе; затем он сложил их обратно в корзинку.

– Очень хорошо, – сказал он, – вы и Давид превзошли самих себя в этой работе. Потрудитесь доставить эти модели придворным поставщикам и получить там вознаграждение за издержки. Но вы скажите, Ленорман, что если она осмелится подать такой же счет, какой она недавно прислала императрице, я заставлю ее познакомиться с внутренним расположением Венсеннской тюрьмы. Я думаю, что выбросить 25 тысяч франков на одно платье, хотя бы оно было для madtmoiselle Евгении де Шаузель, покажется вам непростительной глупостью, m-r де Лаваль? Правда?

Он знал имя моей невесты! Неужели могло что-нибудь укрыться от глаз и ушей этого удивительного человека? Какое ему дело было до моей любви, ему, погруженному в решение судеб всего мир? И когда я смотрел на него, частью с удивлением, частью со страхом, та же детская улыбка озарила его бледное лицо. На мгновение жирная рука императора легла на мое плечо; его лголубые глаза светились теперь удовольствием. В зависимости от душевных настроений Наполеона, его глаза принимали разные оттенки; они темнели в минуты задумчивости, делались стального цвета в минуту гнева и раздражения. – Вы очень удивились тому, что мне известны подробности вашего приключения в Ашфордском кабачке? Теперь вы еще более изумлены, слыша известное вам имя из моих уст! Вы могли бы быть очень плохого мнения о моих агентах в Англии, если бы они не сумели мне доставить таких важных подробностей, как эти!

– Я не понимаю, почему такие мелочи были донесены вам или, вернее, почему вы их не забыли тотчес же, Ваше Величество?

– Вы очень скромны m-r де Лаваль, и я не хотел бы, чтобы вы утратили это редкое качество, ознакомившись с придворной жизнью. Итак, вы полагаете, что ваши личные дела не могут иметь существенной важности для меня?

– Не знаю, почему они могут быть важны, Ваше Величество? – Как зовут вашего дядю?

– Он кардинал Лаваль де Монморанси!

– Совершенно верно! Где он?

– Он в Германии.

– Ну, да, в Германии, а не в Notre Dame, куда я помести бы его! Кто ваш кузен?

– Герцог де Рогань.

– Где он?

– В Лондоне.

– Да, в Лондоне, а не в Тюльери, где он мог бы достичь всего, чего бы только хотел. Я удивляюсь, если после моего падения у меня найдутся столь же верные подданые, как у Бурбонов. Вряд ли люди, которых я обрек на изгнание, будут отказываться от всех предложений, ожидая моего возвращения! Пожалуйте сюда, Бертье, – он взял своего любимца за ухо с ласковым жестом, столь характерным для Наполеона.