— Девки твои что-нибудь откололи?
— При чем тут они, — я уже всерьез плакала, промокая глаза подвернувшейся под руку бумажной салфеткой с логотипом «свадебного» ресторана.
— И по какому же тогда поводу грусть-тоска? — не поняла подруга.
— По поводу душевного и физического одиночества.
— Приехали! Давно тебе говорю: заведи себе какого-нибудь, хоть мимолетного любовника.
— Алка, он ведь не кошка и не собака. На рынке не купишь.
— Положим, купить у нас теперь все можно, но в плане любовников это не вариант. Антисанитарно и ненадежно.
— И где, по-твоему, я должна его искать?
— Ты же каждый день с кучей людей общаешься. Неужто ни одного не встретила, на кого глаз бы лег?
— Во-первых, почти ни одного. А во-вторых, моему глазу лечь мало. Надо еще, чтобы и его глаз тоже…
— Для этого самой надо постараться. Мне ли тебя учить привлекать мужское внимание!
— Алка, меня до такой степени никто не зацепил, чтобы, как говорит моя Мавра, по его поводу париться. Сама ведь знаешь: мужиков нашего возраста или чуть постарше, чтобы был приличный, симпатичный и свободный, раз-два и обчелся.
— Запросики у тебя! Таких, как ты сказала, не раз-два и обчелся, а вообще в природе не существует. Обычно если приличный, то несимпатичный. Если симпатичный, то наверняка неприличный. А уж если свободный, то уж на все сто неприличный. Единственное исключение — вдовец, которого еще не успели снова захомутать.
— Видишь. Значит, для меня ситуация безнадежная.
— А ты попробуй планку снизить.
— Осетрина второй свежести? — невесело усмехнулась я.
— При чем тут свежесть. Обрати внимание на несвободных.
— Семью разбивать? Ни за что! — отрезала я.
— Вот чистоплюйка-то! Какое тебе дело до чужой семьи?
— Знаешь, когда у тебя Вовку уводили, по-моему, ты от радости до потолка не прыгала.
— Речь не о нас с Вовкой, — оскорбленно отозвалась подруга. — И вообще, я же тебя не уговариваю совсем мужика уводить. Просто попользуйся — как любовником.
— Нет, Алка, это нечестно. Я так не могу. На чужом горе счастья не построишь. Точно знаю.
— Да кто говорит о счастье! Хоть отвлечешься. Кровь разгонишь, и ладно. Сколько нашего с тобой бабьего века осталось? С гулькин нос. И никто, между прочим, не думает, честно это или нечестно. Мужик вон и в шестьдесят, и даже в восемьдесят может новую семью создать и даже ребенка родить. Посмотри на наших пожилых знаменитостей. У них как эпидемия началась. Женятся на молоденьких и клепают детей моложе внуков. И все нормально. А мы уже старые калоши. Вон у меня уже внучка.
— Ну, у тебя хоть Вовка есть, — я опять всхлипнула.
— Слушай! — вдруг с большим воодушевлением воскликнула Алла. — А ну их на фиг, наших ровесников. Может, тебе молодого завести?
— У Сашки, что ли, отбить? — сквозь слезы засмеялась я.
— Зачем отбивать? — на полном серьезе продолжала моя подруга. — Может, среди ее знакомых найдется пока еще бесхозный! Знаешь, бывают такие — робкие, но не в ущерб качеству. Как говорят, в тихом омуте черти водятся. Может ведь настоящий вулкан оказаться. И потом это сейчас вообще модно и в тенденции, чтобы женщина сама в возрасте, а мужик молоденький. Специалисты, между прочим, утверждают, что идеальное сочетание возрастов, это когда мужику лет двадцать-двадцать пять, а женщине сорок пять. У обоих пик сексуальности. Оба хотят. Мужик много может, а женщина все умеет. Говорят, самый смак.
— Что ж ты сама-то теряешься?
Слезы мои уже высохли, уступив место смеху, который я с трудом сдерживала, чтобы не обидеть подругу. Она вложила в свои слова столько страсти! Неужто саму на юношей потянуло?
— У меня Вовка есть, пока обойдусь. Но вот если он, сволочь, еще раз загуляет…
Прозвучало это скорее не угрожающе, а как затаенное желание, чтобы все именно так и случилось.
— Алка, неужели тогда молодого заведешь?
— Тогда и посмотрим! — рявкнула она. — И вообще, не заговаривай мне зубы. Мы сейчас твои проблемы обсуждаем.
— Нет, молодые меня не возбуждают. Педофильских склонностей не имею.
— Двадцать пять лет — это совсем не педофильские склонности.
— Да ну. Они и в двадцать пять еще какие-то молочные. Мои сексуальные рецепторы на них не реагируют.
— Глаша, ты себе просто это внушила.
— И не думала внушать. Ну не возбуждает меня зеленая молодежь.
— Возьми чуть постарше, — деловито продолжила Алка. — Лет тридцати пяти. В этом возрасте иной мужик уже не очень хорошо сохранился и по виду тянет на сорок с гаком. Считай, твой ровесник, а значит, для твоих рецепторов вполне подходит. К тому же многие в этом возрасте теперь освобождаются. После первого брака развелись, а во второй еще не вступили.
— Этим я не подойду. Их как раз на двадцатилетних тянет. На свежачок.
— Глаша! Ну почему у тебя с мужиками вечно полная безнадега? — возмутилась Алла.
— Потому что чувства невозможно запланировать. Они или приходят, или нет.
— Глупости! Если ты хочешь влюбиться, то должна на это настроиться. А у тебя башка чем угодно занята: работой, девчонками, хозяйством. Всем, кроме дела.
— Дела? — переспросила я. — Мне кажется как раз наоборот: дело — это моя работа, мои дочери, хозяйство наконец.
— Именно в этом и заключается твоя глубочайшая ошибка, — назидательно произнесла Алла. — Чтобы заполучить мужика, надо как следует поработать. Не менее, между прочим, серьезное и трудное дело, чем организовывать наши праздники. Требуется полная отдача. Вот в двадцать лет ресничками хлопнешь, бедрышками поведешь, и мужик твой с потрохами. А когда сорок пять, сама понимаешь. Реснички могут и отвалиться, а бедрышком можно что-нибудь своротить.
— Алка, не путай меня с собой. У меня с объемом бедер пока порядок, нормы не превышаю, — на меня вдруг напала стервозность.
— Тугор все равно не тот, — оставив без внимания мой выпад, заметила Алка.
— Какой еще тугор? — не поняла я.
— Темнота. Тугор — это упругость кожи. И мяса тоже, — подумав, добавила она. — А уж о конкуренции в нашем возрасте вообще молчу. Хорошего мужика добиться — как войну выиграть.
— Знаешь, что-то мне не хочется кого-то с боем брать. И кроме того, ты, Алка, абсолютно не права. Вот я на Сашку и ее подружек гляжу. Двадцать с небольшим лет, ресницы, бедра и тугор твой — в полном порядке. Все при них. Умницы-красавицы. И почти все не замужем.
— Не путай Божий дар с яичницей, — устало выдохнула Алла. — Ты и меня не слушаешь, и у самой в голове полная каша. Давай-ка разложим по полочкам. Замужество, женитьба, жених, свадьба — это одна полочка. Любовник, чувства, секс — совсем другая. Пусть Саша и ее подруги не замужем, но у каждой из них, уверена, есть мужик. Хоть какой-нибудь, хоть завалящий. А у иных, может, даже два, а может, и больше. Иными словами, у них отношения, секс, а у тебя — вообще ничего и никого. И в этом твоя основная трудность. Сколько уже лет ты одна?
— Да лет девять… нет, десять, — посчитала я.
— Господи, неужели уже десять! — Алка присвистнула. — Надо же, время летит. Слушай, подруга, у тебя же тело — совсем не обихожено!
— У меня душа обихожена, — немного обиделась я.
— Душу пока оставим в покое.
— Считаешь, тело важнее?
— У тела времени меньше осталось, чем у твоей души. Она у тебя и в шестьдесят такой останется, а с телом — беда.
В железной логике Алке не откажешь. До чего четко сформулировала!
— Телом надо успеть попользоваться, пока еще есть чем, — добавила она. — Ох, где бы тебе мужика найти? Как же я раньше об этом не подумала.
— Раньше нам с тобой некогда было. Вели борьбу за существование, — напомнила я.
— Точно. Лучшие годы неизвестно на что угрохали.
— Зато мы теперь обе самостоятельные женщины.
— Твоя правда, — согласилась она. — Видимо, у тебя, Глаша, весь пар на это и уходил. А теперь жизнь устаканилась, девки подросли, вот ты и затосковала. Может, кого-нибудь из Вовкиных приятелей подкинуть? Но какие-то они все некондиционные. Да ты и сама их знаешь. Ну просто кривой, хромой и горбатый из анекдотов. Один пьет запойно, другой любит девочек не старше восемнадцати, любил бы и помоложе, но уверяет, что чтит уголовный кодекс, в чем я лично сильно сомневаюсь. Земсков — импотент. Это все знают, да он и сам об этом на каждом шагу говорит. Он даже на платонические чувства не способен. У него единственная любовь — деньги. У Карамышева жена — настоящая баба Яга, следит за каждым его шагом. И ростом он не вышел, на полголовы ниже тебя. На фига тебе такие? Кто еще остался? А-а, Лебедев!