— Ну?

Эрншо кивнул на окна гостиной:

— Не возражаете, если я загляну?

— Нисколько. Я не полицейский.

Шагая на цыпочках, видимо со смутной мыслью об уважении к мертвым, Эрншо приблизился к правому окну и заглянул внутрь. Загородив глаза шляпой, он изучал экспозицию. Потом повернулся, сложив губы в приличную возмущенную гримасу и хмурясь в связи с подтвердившимися подозрениями.

— Предполагаемый убийца, — рассуждал он, указывая на стену через аллею, — прятался за той стеной, чтобы точно выстрелить в цель. Кто-то включил свет в гостиной. Хорошо! Тогда вся суть вот в чем: человек с ружьем видел, кто находится в комнате…

Дик Маркем медленно поднялся на ноги.

— Это, — объяснял Эрншо, — свидетель. С одной стороны, он может сказать: «Да, сэр Харви был один. Я не знал, что он себе вводит в вену синильную кислоту, и поэтому пустил в него пулю». А теперь с другой стороны: «Нет, сэр Харви был не один, с ним был еще кто-то». В любом случае это решило бы дело. Согласны?

Иногда встречаются столь очевидные вещи, что их не сразу видишь. Дик кивнул, разозлившись, что сам об этом не подумал.

Эрншо теперь проявил прирожденную осторожность.

— Не думайте, будто я что-нибудь утверждаю, — неловко рассмеялся он. — Вообще детективом быть не собираюсь, большое спасибо, да и не гожусь для этого. Говорю только, что сделал бы на месте того детектива, который, но словам Миллера, едет из Лондона. Попросил бы явиться этого свидетеля…

— А если он не пожелает явиться? Его ведь обвинят в покушении на убийство.

— Разве не может полиция дать обещание не возбуждать дело?

— Отказавшись в награду от судебного преследования? Эрншо надел шляпу а-ля Энтони Иден, приладив ее не на щегольской, залихватский манер, а как-то по-кавалерски, слегка набекрень. И отряхнул руки от пыли.

— Не знаю я всех этих юридических терминов, — объявил он, и желваки заиграли на его острых скулах. — Лучше… майора Прайса спросите, — предложил с легким замешательством банковский менеджер. Потом бросил прямо на Дика горящий решительный взгляд темных глаз. — Только меня особенно интересует то самое ружье, если оно то самое. Где оно теперь?

— В гостиной. Миллер должен его осмотреть.

— А мне можно взглянуть?

— Безусловно. Есть какие-то соображения?

— Во-первых, — ответил Эрншо, — это мое ружье. Помните, Прайс ходил по округе и у всех одалживал ружья для тира?

— Да.

— Во-вторых, занимая определенное положение в здешнем обществе… — Эрншо не совсем убедительно издал дипломатический дружелюбный смешок. — Ну, не важно. Опустим.

Эхо смешка, столь часто звучавшего в кабинете управляющего городским и окружным банком в Шести Ясенях, в этой гостиной казалось еще менее убедительным.

Висячая лампа над письменным столом давно была выключена, поэтому мертвец сидел в играющих солнечных бликах и тенях. Хотя Эрншо привел себя в состояние вежливой индифферентности, ему не удалось скрыть определенных эмоций, когда он осторожно обошел вокруг стола и встретился с сардоническим взглядом мертвого полуоткрытого глаза. Он поспешно отвернулся, и тут Дик предъявил ружье:

— Не бойтесь прикасаться к нему, Билл. Я сам уже впотьмах стер все возможные отпечатки. Это ваше ружье?

— Да, мое, — подтвердил Эрншо. — Ну, слушайте!

— Обождите минутку, — устало попросил Дик. — Если вы собираетесь спрашивать, кто украл вчера это ружье, я уже говорил лорду Эшу: не знаю!

— Но…

— С уверенностью могу сказать лишь одно, — напористо продолжал Дик, — его не брали ни Прайс, ни Миддлсуорт, потому что я помню, как они унесли сэра Харви. Этого, безусловно, не делали ни я, ни Лесли, потому что мы были вместе. А больше там никого не было, пока вы не пришли, пообещав присмотреть за оружием.

Хотя Эрншо по-прежнему улыбался, в глазах и улыбке исчезло всякое веселье.

— Если кто-нибудь взял ружье, то сам Прайс.

— Черт возьми, Билл, он не брал его! Ружье не сунешь ни в карман, ни за пазуху.

— Я именно это имею в виду, старина. Пока я сторожил, никого рядом не было. Я не брал его, хотя Прайс так считает. Свистнуть собственное ружье? Абсурд. Я вас умоляю! Надеюсь, вы не думаете, будто оно исчезло по волшебству?

Дик едва не ответил, что не удивился бы этому. Но ему осточертели ружья, смертельно, до тошноты надоело ждать прибытия суперинтендента Дэвида Хэдли. Поэтому он только что-то согласно промямлил и снова поставил ружье, прислонив к стене у камина.

Эрншо рассмеялся, демонстрируя, что не испытывает никакой неприязни.

— Надеюсь, вы не считаете, будто я делаю из мухи слона, — сказал он. — Но извините за выражение, должен вести себя соответственно своему положению. А все это дело будет иметь дурные последствия.

— Какие?

Эрншо очень тихо сказал:

— Этот тип никогда не совершал никакого самоубийства, Дик. Вы должны не хуже меня понимать.

— Можете объяснить, каким образом его мог кто-то убить?

— Нет. Видите ли, тут начинаются всякие детективные штучки. Труп найден в запертой на ключ и на засов комнате. Рядом с телом, — кивнул Эрншо, — шприц. С другой стороны, — он еще раз кивнул, — коробочка с кнопками. — И призадумался. — Кнопки, конечно, особой загадки не представляют. Я имею в виду то, как они тут оказались. Наверно, в доме подобных коробок полным-полно. Вас ведь тут не было во времена полковника Поупа, да?

— Нет.

— Полковник Поуп, — сообщил Эрншо, — всегда ими пользовался против ос.

Дику показалось, будто он ослышался.

— Кнопки против ос?

— Тут целые тучи ос, — объяснил Эрншо, кивая в сторону фруктового сада. — Полковник Поуп говорил, что летом не может держать окна открытыми, иначе его искусают до полусмерти.

— Ну и что?

— Кто-то рассказывал об американских москитных сетках. У нас в Англии ими не пользуются, хотя надо бы. Знаете, такая проволочная сетка в съемной деревянной раме. Вставляется в окно, предохраняет от насекомых. Полковник Поуп нигде не мог их раздобыть, но у него возникла идея. Он брал обычную сетку из какой-то марли и прикреплял кнопками к оконным рамам. Торжественно совершал это каждый день. — Эрншо указал на письменный стол. — Наверняка найдете кучу коробочек в ящиках, — продолжал он. — Но почему кнопки лежат под рукой мертвеца…

Дик удержался от импульсивного ответа, что острие кнопки оставляет точно такой же след, как неумелый укол иглы шприца, и в этом весь смысл. Впрочем, это была лишь бессмысленная, ничего не значащая чепуха. Запах синильной кислоты, до сих пор источавшийся порами мертвеца, окрашивал нараставшую жару гостиной. Эрншо тоже его чувствовал.

— Пойдемте отсюда, — коротко бросил он.

А когда они вновь оказались в саду, полюбопытствовал:

— Видели утром Лесли?

— Нет еще. — «Опять то же самое, — безнадежно подумал Дик, — клянусь Богом, сотворенной Им землей и Его алтарями, опять то же самое». — Почему вы спросили, Билл?

— Просто так. Я имею в виду, — рассмеялся Эрншо, — она рада будет услышать, что это не ее вина… — и кивнул на гостиную. — Кстати, Дик, не хочу, чтоб вы думали, будто я обращаю какое-нибудь внимание на сплетни. Можете не беспокоиться!

— Нет-нет, конечно.

— Хотя порой не могу избавиться от ощущения, что есть у Лесли какая-то тайна.

— Какая тайна?

— Помню, — задумчиво продолжал Эрншо, — как я с ней в первый раз встретился и поговорил. Знаете, она наш клиент.

— Как и все. Что тут такого особенного?

Эрншо пропустил вопрос мимо ушей.

— То, что я вам скажу, разумеется, не секрет. Она приезжала в Шесть Ясеней примерно за две недели до переезда, сняла «Фарнем-Хаус». Пришла ко мне в контору выяснить, не соглашусь ли я перевести ее счет из нашего лондонского филиала на Бейсингхолл-стрит сюда. Я, естественно, говорю, с удовольствием, — самодовольно рассказывал Эрншо. — Тогда она спрашивает: «У вас здесь есть депозитные сейфы?»

Он снова рассмеялся. Дик Маркем вытащил пачку сигарет, предложил Эрншо, но тот отрицательно помотал головой.