— Как это? — не поняла Чума. — Чтоб у Андрея, и не встал? Не гони, Татьяна?

— У него встал, — усмехнулась она. — У меня не стояло.

Чума даже рот округлила.

— Чего?! — спросила она тихо, но в голосе ее чувствовалась скрытая угроза.

— Что слышала.

— Ты что ж, — грозно свела брови Чума, словно не веря своим ушам. — Ты что ж — не дала ему?! Так?!

— Так, — дословно повторила за ней Татьяна. — А в чем дело, собственно?

— Собственно?! — рассвирепела Чума. — Ты что это погнала, подруга?! Я тебе как говорила, забыла?

— Ты не ори на меня, Чума, — спокойно ответила Таня. — Не надо на меня орать.

— Да не орать, тебя бить надо по жопе до тех пор, пока не поумнеешь. Мы ж одно дело делаем, дура, и нельзя, чтобы Андрюха тут проблемы имел с тобой, понятно? Он не проблемы с тебя должен иметь, он тебя должен иметь, понятно тебе? И в хвост, и в гриву он тебя иметь должен! Ты чего кочевряжишься? Самая центровая, что ли?

— Слушай, Чума, — сказала ей Таня. — Это мое дело, ясно? Кому хочу, тому и даю!

Я уже совсем на их языке разговариваю, промелькнуло у нее в голове, совсем уже я ИХ стала. Ну нет, не совсем еще, не совсем, есть у меня еще кое-что, не все им отдано, так что пусть делают со мной что хотят, но с этой минуты я делаю только то, что хочу, а не то, что принято у них.

— Ты хоть понимаешь… — снова начала Чума, но Таня перебила ее.

— Понимаю. Все понимаю. Но вот что я хочу тебе сказать, причем так, чтобы ты запомнила на всю жизнь и больше чтобы мы к этой теме не возвращались: моя личная жизнь — это МОЯ личная жизнь. И больше она никого не касается. Я ведь тебя ни о чем не спрашиваю. Я же тоже давно могла сказать, что лично мне двух тысяч долларов достаточно, и больше я никого не хочу грабить. Но не говорю — из-за тебя. Тебе нужно двадцать тысяч долларов, а я даже не могу спросить, зачем. Не хочешь говорить — не говори. Я, так сказать, уважаю твою тайну и твое право на личную жизнь. Но и ты уважай, понятно? Я имею право, такое же, как и ты, на свои тайны. Ты не одна у нас такая исключительная. И если ты думаешь, что нужно всегда давать тому, с кем встречаешься, то я думаю по-другому. Я тебе своего мнения не навязываю, но и ты мне не навязывай своего. Понятно?

Чума опешила. Причем не столько ее поразило сопротивление Тани-тихони, сколько правота ее слов.

— Ну что ж, — проговорила она наконец. — Может быть, ты и права.

И снова замолчала — теперь уже надолго.

Таня была довольна. Она впервые выиграла в споре с Чумой, и это показалось ей хорошим предзнаменованием, она решила и дальше придерживаться избранной политики с Андреем.

Что-то до этой минуты мучившее ее, какой-то дискомфорт отступил, и только теперь, когда она одержала, как ей казалось, моральную победу над Чумой, она поняла, в чем дело.

Поняла и испугалась.

Да, она вышла победительницей в споре с Чумой. Но она совсем не была уверена, что больше не позволит Андрею дотронуться до себя. Она привыкла к нему, к его сильным рукам, она вспомнила свое разочарование, когда он так легко и быстро заснул в ночь йх ссоры. Не так-то легко ей будет постоянно отказывать ему.

Но что сделано, то сделано, а что сказано, то сказано, и она будет держаться до конца. Она должна заставить их уважать себя, и в первую очередь — Андрея. Иначе потеряет уважение к самой себе, а это уже совсем плохо.

После возвращения ребят Чума нет-нет да и поглядывала на Андрея — внимательно и сочувственно. В конце концов он не выдержал и грубо спросил ее:

— Что ты на меня пялишься, Чума?

— Да так, — сказала она. — Ничего.

Андрей пожал плечами, отвернулся, а

Генка спросил:

— А действительно, чего уставилась, а?

Чума метнула на него такой взгляд, что

он тут же махнул рукой и заржал:

— Да пялься, пялься, жалко, что ли? За кого, за кого, а за Андрюху я спокоен.

— А за меня? — поинтересовалась Чума — она уже пришла в себя.

— И за тебя спокоен, — ответил ей Генка.

— Вот и молодец, — сказала Чума. — А то я уже волноваться собралась. Может, с головой у тебя что случилось, может, еще что…

Андрей и Таня старались не смотреть друг на друга.

Всю дорогу до Москвы они молчали, как чужие. Выбирая телевизор, они перекинулись двумя-тремя фразами, дотащили огромный ящик до выхода, снова поймали такси, погрузили в него телевизор и снова замолчали, теперь уже до самого Барыбина.

Отпустив такси около подъезда, Андрей взвалил на плечи тяжелый ящик и легко поднял его на пятый этаж. Было видно, что его мучает какая-то мысль, о которой он до

поры до времени не хочет распространяться.

Когда телевизор установили и улеглись все страсти и восторги по поводу покупки, Андрей в наступившей тишине четким и размеренным голосом заявил:

— Завтра я иду с Генкой.

Поначалу они даже не поняли, о чем

идет речь.

— Куда ты со мной идешь? — глупо улыбаясь, переспросил Генка.

— В кассу, — сказал Андрей. — Надоело мне сидеть за баранкой. Завтра я иду с тобой.

Чума внимательно смотрела на него.

— Почему? — коротко спросила она.

— Потому, — ответил Андрей. — Ты, Чума, конечно, девка что надо, но в таком деле и мужик не лопухнется.

— Это смотря какая девка, — резонно заметил Генка. — И смотря какой мужик.

Андрей надменно на него посмотрел, и Генка вдруг подумал, что никогда не видел у своего друга такого взгляда.

— А что? — спросил Андрей. — Кто-то

во мне сомневается?

Таня вдруг поняла, почему именно сегодня, именно сейчас Андрей завел об этом речь. Ну вот, сказала она себе, ты этого добивалась? Когда ты наконец вобьешь себе в башку, что здесь совсем не так думаю i и поступают, как ты привыкла читать про это в своих проклятых книжках?

— Никто в тебе не сомневается, ответил другу Генка. — Но у нас ведь так классно распределены все роли. И потом, кого за руль-то сажать? Чуму нельзя.

— Почему нельзя? — возразил ему Андрей. — Она классно ведет машину, я знаю.

— Да ее из-за руля не видно! — возмутился Генка. — Любой мент нас остановит.

— Так мы ему и остановились, — усмехнулся Андрей. — И потом, ты что так и будешь продолжать на этой тачке разъезжать?

— В каком смысле? — не понял его Генка.

— В прямом, — сказал Андрей. — Мы на этой машине три раза дело делали. Как нас во второй раз не повязали — до сих пор не пойму. Я только сегодня об этом подумал. Когда ты нас за телевизором на такси послал, помнишь, что ты сказал: не «светитесь». Короче. Тачка нужна другая. Я тут одну заприметил, на завтра вполне сгодится. Делаем завтра последнюю кассу, уезжаем на той, которую я сегодня сделаю. И все. О кассах пока забудем. Будем думать, как дальше жить. Может, на дно заляжем. В Горек поедем, пока успокоится все. Там видно будет. Но завтра я иду с Генкой. Чума будет ждать нас в машине. Я все сказал.

Генка подумал, что его авторитет лидера стремительно падает. Надо же, подумал он, только недавно я об этом подумал, и вот — пожалуйста. Теперь и Андрюха командовать решил. Семья, е… его мать.

— Нет, — решительно заявил Генка. —

Насчет тачки ты прав, но в кассу со мной пойдет Чума.

— Как хочешь, — сказал ему Андрей. — Но в тачке я вас ждать не буду.

— Как это — не будешь?! — взъярился Генка. — Оборзел совсем?!

— Сказал, не буду, значит, не буду, — твердо смотрел на него Андрей. — Ори не ори, Ген, а будет так, как я сказал. Пусть бабы один раз нас подождут. А мы будем вместе дело делать.

— Да мы и так вместе! — чуть не взвыл Генка. — Что это с тобой, Андрюха?!

— Короче! — почти заорал на него Андрей. — Сказал, нет, значит, все! Понятно?

Чума, до поры помалкивавшая, подсознательно надеялась на то, что здравый смысл восторжествует и затея Андрея провалится. Но тот был упрям, как стадо баранов, и Чума, которая, как и Таня, сразу поняла, чем вызван этот бунт, со вздохом произнесла:

— Ладно, Генка, — сказала она. — Пусть идет.

— Ты то чего?! — заорал тот. — Ты не понимаешь, что ли?!