Мы оглянулись и уставились на него. У Сенечки уже отросла щетина. В тени на ней висели сосульки, но когда он поворачивался лицом к солнцу, наледь мгновенно таяла, превращаясь в капельки влаги.

- Да вы не на меня! Кругом поглядите! - обвел он рукой в толстой меховой перчатке.

Вокруг корзины кружило, искрясь, белое облако. Оно состояло из крошечных невесомых игл, образовавшихся от нашего дыхания. Артур вытащил черный фанерный лист, выставил плашмя на теневую сторону. Шурша и позванивая, иголки стали ложиться на него. Когда Артур повернул фанеру к солнцу, иглы растаяли, остались капельки.

- Ну конечно же, это конденсирующиеся пары! - воскликнул командир.

- Но почему облако такое большое?

- Возможно, этот иней не только от нашего дыхания, но и от конденсации паров внутри аэростата. А может быть, наш сильно нагретый шар вызвал поток восходящего воздуха и при охлаждении влага превратилась в иглы... - Артур достал бортовой журнал, поглядел на приборы и стал записывать их показания. Потом он снова поймал иглы на фанеру и сфотографировал "явление" крупным планом.

Почувствовав, что замерзает, нервно замяукал Прошка. Теперь он сам просился под куртку, где ему было тепло и спокойно. Митька в своей длиннополой одежке, как в рясе, пока крепился, хотя дышал тяжело.

- Надо приучить его к маске, - озаботился Сенечка.

Словно кляпом, он заткнул собаке пасть резиновой маской, хотел прижать ремешками намордника, но пес подумал, что его собрались душить, и, конечно, стал сопротивляться. Он сначала подобру-поздорову хотел спрятаться в ворохе имущества, но Сенечка проявил настойчивость. Тогда Митька, как на борцовском ковре, рывком свалил Сенечку и прижал к полу.

- У-у, образина... Еще рычит, - обидчиво произнес Сенечка, признав поражение.

- Ему надо показать пример, - посоветовал Артур.

Мы надели кислородные маски. Собака озадаченно глядела то на одного, то на другого, узнавая и не узнавая нас. Потом нерешительно вильнула хвостом, подставила морду Артуру. Тот без труда надел маску и повернул вентиль баллона. Митька задышал, шумно втягивая воздух.

Сенечка, чувствовавший аэростат как ногу в сапоге, опять насторожился. Поглядел на оболочку, взглянул на приборы - ничего подозрительного не заметил. Свесил голову вниз - и окаменел. Мы проследили за его взглядом. На ослепительно клубящемся фоне облаков отражалась в непривычном ракурсе тень аэростата, а вокруг переливались, сияли радужные кольца. Их блистающая пляска не походила ни на привычную радугу, ни на полярное сияние. Это было явление другого порядка - таинственное, диковинное, бесовское.

Дрожащими от волнения пальцами я раскрыл футляр фотоаппарата, заряженного цветной пленкой, заменил "полтинник" "телевиком", стал снимать кадр за кадром.

Видимо, такое же наблюдал в 1872 году и Гастон Тиссандье. Это оптическое явление он назвал "ореолом аэронавтов".

В зоне равновесия радуга растворилась. Сенечка взглянул на Артура: не раздумал ли командир лететь выше?

- Давай, давай, - Артур похлопал рукой по мешочкам балласта. - В случае чего, есть чем задержать падение.

Вздохнув, Сенечка продел палец в петлю, дернул завязку, высыпал из мешка песок. Шар поднялся метров на триста и снова завис.

- Мандражишь? - спросил Артур ехидно.

- Боюсь за оболочку...

- Бояться волков - быть без грибов.

- Пусть Маркони запросит, где мы?

- Еще не время.

- На всякий опасный...

Отважный Сенечка, оказывается, опасался аварии всерьез. Оболочка была сильно нагрета. От напряженного внутреннего давления шар гудел, точно барабан. Лететь выше - означало терять балласт и газ. Не выдержит шов оболочки, тогда шар лопнет как мыльный пузырь - и ныряй с парашютом неизвестно куда.

У радиостанций я запросил пеленги. Мы находились километрах в тридцати юго-восточнее Пензы.

- Не боись, Сеня! "Смелого пуля боится, смелого штык не берет".

- Смелого-то как раз и сбивает пуля первым, а осторожный живет, - возразил Сенечка, неохотно развязывая новый мешочек.

Мы забрались на девять тысяч метров. Барометр показывал 230 миллиметров ртутного столба, величину, не отмеченную в табличке, прикрепленной Артуром к приборной доске. Красная ниточка термометра примерзла к цифре 43,5 ниже нуля. Аэростат перемахнул высоту Эвереста (8848). Не скажу, чтобы мы в своей теплой одежде и меховых спальных мешках, вдыхая кислород, чувствовали себя сносно. Нет, мы дрожали от холода, и нам было плохо. И тут я вспомнил известную трагедию шведских аэронавтов, задумавших добраться до Северного полюса на аэростате. Пусть это была безрассудная затея, но сам полет следовало бы отнести к числу героических страниц в истории воздухоплавания, великих путешествий и покорения Арктики.

11 июля 1897 года Соломон Андре, Кнут Френкель и Нильс Стриндберг поднялись с одного из островов Шпицбергена на аэростате "Орел". Через несколько дней почтовый голубь доставил весточку от смельчаков: "Ход хороший. На борту все в порядке..."

Следующее известие об экспедиции было получено... через 33 года. Норвежские зверобои обнаружили трупы аэронавтов на острове Белом. Из дневника Андре выяснилось, что на третий день полета из-за обледенения клапана и оболочки аэростат отяжелел настолько, что подъемная сила оказалась недостаточной. Пришлось опуститься на лед, не одолев и половины расстояния до полюса. Хорошо сохранилась и заснятая фотопленка, ее осторожно проявили. На трагических фотографиях были изображены все трое: живы и здоровы. Они установили аппарат на треноге, навели на резкость и нажали кнопку автоспуска. Позади на льду лежал парализованный аэростат...

После съемки, уложив в сани снаряжение, они двинулись на юг. Сохранив бодрость духа после целого месяца пути, вышли к острову Белому. От продовольственных складов Шпицбергена их отделяло всего 50 миль. Кому-то посчастливилось убить белого медведя. К этому зверю и относилась восторженная запись в дневнике Андре: "Белый медведь - лучший друг полярного исследователя".

И в этот момент триумфа на них обрушивается таинственная беда. Первым умирает Стриндберг, через неделю - Андре и Френкель. В их дневниках нет ничего такого, что объясняло бы их гибель. Они находились во вполне сносных для опытных полярников условиях. Удушье, самоубийство, безумие? Ни одна версия не выдерживала критики. До последнего времени в книгах по истории Арктики присутствовала фраза: "Гибель Андре и его спутников необъяснима".

Тайну разгадал датский врач Эрпет Адам Трайд. Много лет датчанин затратил на поиски вещественных доказательств. На родине Андре, где в музее хранятся почти все вещи, найденные на месте гибели экспедиции, его внимание привлекла небольшая коробочка с обрезками кожи белого медведя. Ему показали также найденный около палатки медвежий череп, несколько позвонков и ребер животного. Трайд соскреб с костей четырнадцать крохотных кусочков высохшего медвежьего мяса и со своим драгоценным грузом, весившим всего три грамма, вернулся в Копенгаген. Там он передал кусочки мяса в бактериологическую лабораторию. И вот официальный ответ: в обрезках мяса найдены трихинелловые капсулы возбудители тяжелой болезни трихинелеза, вызванной употреблением в пищу плохо проваренного заразного мяса. Белый медведь, удостоившийся столь высокой похвалы Андре, оказался невольным виновником трагической гибели аэронавтов...

Мы продолжали полет на прежней высоте. Сенечку по-прежнему сильно беспокоила оболочка. На морозе прорезиненная ткань теряла эластичность, становилась хрупкой. Артур наконец закончил работу с уловителем космических лучей и кивнул пилоту. Тот с облегчением потянул белый конец клапанной стропы. Поближе к земле все же чувствуешь себя уютней, чем в далеких небесах.

По дороге вниз мы сняли кислородные маски, не забыв и Митьку. Уравновесились на трех тысячах метров. Можно было теперь и потрапезничать. В одном из термосов у нас хранился куриный бульон. Однако второе сублимированное мясо в целлофановых пакетах - так замерзло, что пришлось размачивать его в горячем чае и сосать как леденцы.