— Боже мой! Мой друг Джильберто! Сант`Антимо, кто бы мог подумать! А ведь я полагал, что он будет если не папой, то кардиналом точно! Впрочем, — помрачнел толстяк, — сегодня монастырь — единственное безопасное место в этом безумном мире.

Альбино кивнул, но ответить не успел: из-за книжных полок вышел раскормленный чёрный кот. Тонди заулыбался, назвав кота Бариле, Бочонком, и Альбино против воли улыбнулся: если кот Гауденция Пилигрим острой мордочкой, лукавыми глазами и худобой поразительно походил на хозяина, то библиотечный кот, длинношёрстый, лохматый и круглый, был копией самого Тонди — толстым, вальяжным, изнеженным.

Гость вежливо спросил библиотекаря, что происходит в городе?

Тонди, лаская кота, вздохнул и отвёл глаза.

— Я мало интересуюсь тем, что творится там, — он махнул рукой за окно, — хоть и поневоле слышу многое. Я всегда мечтал о Риме, и сколько надежд породило во мне восшествие на папский престол моего покровителя дона Франческо! И вот… такое разочарование.

Альбино знал об этом. Франческо Тодескини-Пикколомини, племянник папы Пия II, кардинал Сиены, полгода назад, в 1503 году на конклаве, собравшемся после смерти Александра Борджа, был избран папой. Коронация состоялась 8 октября, но Пий III правил всего двадцать семь дней.

— Но отчего он умер?

— По некоторым сведениям, от язвы на ноге, — пожал плечами Тонди, — а по другим, — он оглянулся по сторонам и, хотя они были в огромной библиотеке одни, наклонился к Альбино и понизил голос, — был отравлен по приказу нашего правителя Пандольфо Петруччи.

Трудно было сказать, верил ли Камилло Тонди в отравление своего патрона, но страх, промелькнувший на его лице, был совсем непоказным, а так как он, судя по выговору, был коренным сиенцем и знал местные нравы, всё сказанное наталкивало Альбино на мысли тягостные и сумрачные.

— Он способен на это?

— Пандольфо очень влиятелен, — не отвечая на его вопрос, проронил Тонди, — лет двадцать назад он стал предводителем новески, позже — капитаном народа. Потом умер его бездетный брат Джакоппо, один из самых богатых сиенцев, и Петруччи стал единолично распоряжаться семейным капиталом. Женился на Аурелии, дочери Никколо Боргезе, при его поддержке страшно усилился, расставил на все посты своих людей, но тут его усиление испугало многих, включая и его тестя.

Из дальнейшего рассказа Тонди Альбино узнал, что Никколо Боргезе и другие влиятельные граждане Сиены сговорились убить Петруччи, но тот раскрыл заговор, и Боргезе был убит. После расправы с ними последние три года Петруччи прекратил распродавать должности и ныне, хоть является сторонником жёсткой руки, пытается умиротворить сиенцев, улучшая дела города и поддерживая искусства. Он сумел избежать войны с Флоренцией из-за спора о Монтепульчано, влез в доверие Чезаре Борджа, дипломатично обеспечивая ему контроль над Пьомбино, однако тайно составляя заговор против гонфалоньера. Борджа, впрочем, никогда не доверял Петруччи и хотел уничтожить вместе с другими врагами в Сенигалии. Пандольфо, однако, подозревая, что его жизнь в опасности, сбежал из Сиены и скрывался в Лукке, но с помощью союзника, Людовика XII, вернулся два месяца спустя, а так как сегодня дела Борджа далеко не блестящи, — ведь у него больше нет поддержки отца, Петруччи вообще может спать спокойно и затевать новые интриги.

Франческо Фантони не явился ночевать к матери, но это никого в доме не обеспокоило. Как выяснил Альбино у принёсшей ему ужин кухарки Лауры Моско, мессир Фантони, несмотря на то, что имел в материнском доме спальню и чулан для учёных занятий в подвале, часто ночевал у своих знатных приятелей. Порой же он останавливался на ночь у звонаря церкви Сан-Доминико Бруно Кьянчано по прозвищу Божья коровка или ещё Бог весть где.

Кухарка умолкла, не закончив перечень ночных притонов мессира Фантони, но от рассерженной монны Анны мессир Кьяндарони почерпнул и другие сведения. Оказалось, что каждую третью ночь потаскун проводил в блудном доме синьора Песко с девками Чильеджиной и Фарфалиной, а по выходным с тремя своими дружками-шаромыжниками Душкой, Мушкой и Чушкой шлялся по ночному городу и непристойные песни под окнами честных людей горланил.

Но, видимо, в эту ночь мессир Фантони был трезвенником, потому что утром опохмелиться в родной дом не пришёл.

Сам Альбино в половине двенадцатого направился в палаццо Петруччи. У него было мутно на душе и тяжело на сердце. Ночью ему снились вязкие, путаные сны, в которых Пандольфо Петруччи отдавал приказ Франческо Фантони отравить несчастного Камилло Тонди, но жертвой отравления становился почему-то толстый кот Бочонок, который от яда на глазах худел, истончался и начинал прыгать на задних лапках по книгам, играть на гитаре и мяукать на разные лады, его пытались поймать семеро людей в одинаковых плащах, но он словно просачивался сквозь них и продолжал свои мартовские рулады. Потом сон сменился. На кривой осине теперь болтался висельник, ветер шелестел в листьях, у древесных корней ползали змеи. Альбино то и дело просыпался, в итоге плохо выспался и дурно себя чувствовал.

Элиджео Арминелли встретил его у входа и проводил в большой зал приёмов — роскошное помещение с позолоченной лепниной и помпезными колоннами. Хозяин города Пандольфо Петруччи, носивший скромное звание капитана народа, восседал на подобии трона, за его спиной темнела роспись, изображавшая какую-то аллегорию — не то Помону, не то Персефону.

Альбино представили Пандольфо Петруччи, и тот, услышав от Арминелли, что этот молодой человек прочёл его аморейский пергамент, поднял седеющие брови, повернул к нему голову и сказал нескольких тёплых слов. Монах внимательно вгляделся в облик властителя: лицо с узкими глазами и широким крупным носом пересекали на переносице две резкие продольные морщины. Две другие глубокие морщины, шедшие от крыльев носа вниз, точно отделяли от лица властный жёсткий рот. В былые годы, отметил Альбино, мысленно стерев с лица капитана народа следы времени, оно могло быть даже красивым.

Рядом с Петруччи стоял благообразный человек лет сорока пяти. То был советник Петруччи Антонио да Венафро, профессор Сиенского университета. Элиджео Арминелли тихо сказал монаху, что это человек большого ума, и Альбино склонен был согласиться с мессиром Элиджео: лицо Венафро несло печать здравомыслия и спокойствия. Таких людей обычно отправляли с дипломатическими поручениями.

Сам монах осторожно огляделся, ища глазами Фабио Марескотти. Как он выглядит?

В зале приёмов толпилось около двадцати человек, среди которых особо выделялся вошедший за Альбино высокий дородный мужчина в дорогом бархатном плаще. Чёрный креп, знак траура, скорбно облегал тулью шляпы в его руках. Петруччи поднялся, едва увидел его на входе в зал, негромко приветствовал, назвав Одантонио, потом обнял и высказал слова горячего соболезнования.

— Это невосполнимая утрата, Одантонио, просто невосполнимая, бедный мальчик, такой молодой. Я не спал ночь, когда узнал, просто не мог вначале поверить! Какое горе, какое горе! Но нельзя отчаиваться, нужно продолжить поиски.

Тут Альбино с удивлением разглядел траур ещё на нескольких шляпах, причём как у пожилых, так и у молодых людей. Дамы, а их было совсем немного, сидели у стены также в чёрных траурных платьях. Неожиданно в толпе мелькнул и Франческо Фантони, тоже, к изумлению Альбино, с чёрным крепом на шляпе и чистейшим платком в руках. Где бы он не провёл нынешнюю ночь, сегодня на лице гаера не замечалось следов блудных увеселений и винных возлияний, он держался скромно и учтиво, выглядел подлинным аристократом.

Фантони кивнул нескольким знакомым, однако не остановился, а торопливо подошёл к мессиру Одантонио в числе соболезнующих, проговорил несколько подобающих слов, и монах видел, что в глазах Франческо стояли слёзы. Отойдя от неутешного отца, Фантони, заметив Альбино, галантно раскланялся с ним, а на осторожный вопрос монаха, что случилось с сыном мессира Одантонио, тихо ответил, что несчастный Микеле Ланди пропал на охоте неподалёку от Сан-Джиминьяно. Местность там болотистая, есть и трясина, её называют Дымящейся топью, там вечно туман стоит в низине, пояснил Фантони, а за ней место и вовсе непролазное, местные туда ходят за травой, что помогает от змеиных укусов. Вот там-то и нашли арбалет бедняги Микеле, а его самого разыскать так и не смогли.