Молодая женщина опустила руку.
– Чарли.
Катсук ничего не ответил.
Она поглядела на Дэвида, потом снова на Катсука.
– Не думала, что это сработает.
Катсук пошевелился. Голос его звучал странно.
– Песня.
– Ты считаешь, я пришел сюда из-за песни?
– Почему бы и нет.
Катсук ослабил зажим на плече Дэвида.
– Хокват, это Тсканай… старая знакомая.
Направляясь к ним, девушка возразила:
– Меня зовут Мэри Клетник.
– Ее зовут Тсканай, – повторил Катсук. – Лунная Вода.
– Ой, Чарли, брось ты эти глупости, – сказала девушка. – Ты…
– Не называй меня Чарли.
Хотя говорил он и мягко, что-то в его тоне остановило ее. Она опять поднесла руку к щеке.
– Но ведь…
– Сейчас у меня другое имя: Катсук.
– Катсук?
– Тебе известно, что оно обозначает.
Девушка замялась.
– Центр… что-то вроде того.
– Что-то вроде того, – осклабился индеец. Он указал на мальчика. – А это Хокват, Невинный, который ответит за всех наших невинных.
– Но ведь ты же не думаешь взаправду…
– Я покажу тебе правду, и только она будет правдой.
Ее взгляд остановился на ноже, висящем у Катсука на поясе.
– Так что ничего сложного, – продолжил индеец. – А где остальные?
– Большая часть ушла еще до зари… искать.
– Меня?
Девушка кивнула.
При этих словах сердце Дэвида забилось сильнее. Племя Катсука находилось здесь, чтобы помочь. Они были частью поисковой группы. Он сказал:
– Меня зовут Дэвид маршалл. Я…
Резкий удар сбоку чуть не сбил его с ног.
Тсканай поднесла руку ко рту, сдерживая вскрик.
Своим обычным тоном Катсук заметил:
– Тебя зовут Хокват. Не забывай об этом. – Он повернулся к девушке. – Мы провели ночь на старой шахте, даже развели там костер. Как же ваши следопыты не заметили этого?
Она опустила руку от губ, но не ответила.
– Неужели ты считаешь, что меня привела сюда твоя несчастная песня?
Тсканай конвульсивно сглотнула.
Дэвид, у которого щека горела от удара, злобно поглядел на Катсука, но страх удержал его на месте.
– Кто остался в лагере? – спросил Катсук.
– Насколько мне известно, – отвечала Тсканай, – твоя тетка Кэлли и старый Иш. Ну, может еще пара ребят. Им ее захотелось выходить на утренний холод, так рано.
– Вот вся история ваших существований, – вздохнул Катсук. – Радио у вас есть?
– Нет.
Лосиная шкура позади девушки поднялась снова. Из хижины вышел старик – с длинным носом, седыми волосами до плеч и птичьей фигурой. На нем был нагрудник и зеленая шерстяная рубаха, свободно болтающаяся на его тощем теле. На ногах были заплатанные ботинки. В правой руке он держал ружье стволом вверх.
При виде ружья надежды Дэвида вспыхнули снова. Он внимательно изучал старика: бледное, все в морщинах лицо, глаза утонули за высокими скулами. Во взгляде чувствовалось присутствие какого-то мрачного, первобытного духа. Волосы его растрепались и напоминали комок иссохших на берегу старых, гнилых водорослей.
– Услышал, услышал, – сказал старик. Голос у него был высокий и чистый.
– Здравствуй, Иш, – сказал Катсук.
Старик вышел из дома, отбросив шкуру. Передвигался он боком, волоча левую ногу.
– Так значит, Катсук?
– Да, это мое имя. – В голосе Катсука чувствовался оттенок уважительности.
– А зачем? – спросил Иш. Сейчас он занял место рядом с Тсканай. Между ними и Катсуком с мальчиком было футов десять.
Дэвид почувствовал, что эти двое – соперники. Он поглядел на Катсука.
– Мы оба знаем, что открывает разум, – ответил тот.
– Ага, отшельничество и размышления, – сказал Иш. – Так ты считаешь себя шаманом?
– Ты воспользовался правильным словом, Иш. Я удивлен, мальчик.
– Я следовал древним путям, – объяснил Катсук. – После размышлений в горах, в холоде и посте, я нашел себе духа.
– И теперь ты стал лесным индейцем, а?
Жестким, холодным голосом Катсук заметил:
– Не называй меня индейцем.
– Хорошо, – согласился Иш и перехватил ружье.
Дэвид перевел взгляд с ружья на Катсука, боясь вздохнуть, опасаясь, что тем самым привлечет к себе внимание.
– Ты и вправду считаешь, что у тебя есть дух? – спросил Иш.
– О, Господи! Какие глупости! – вздохнула Тсканай.
– Я не смог разминуться со своими соплеменниками на своей родной земле. И я знаю, почему вы здесь. Мой дух рассказал мне.
– И почему же мы здесь? – спросил его старик.
– Вы воспользовались охотой на меня, чтобы нарушить хокватские законы, чтобы настрелять дичи, необходимой вашим семьям для того, чтобы выжить, но которая по праву ваша.
Старик усмехнулся.
– Для того, чтобы сказать это, дух не нужен. Ты считаешь, что на самом деле мы за тобой не охотимся?
– Я слышал песню, – сказал Катсук.
– И это она привела тебя сюда, – заметила Тсканай.
– Вот именно, – согласился с ней Иш.
Катсук отрицательно покачал головой.
– Нет, дядя моего отца, ваша песня не приводила меня сюда. Я пришел к вам, чтобы показать нынешнее свое положение.
– Но ведь ты даже не знал, что я здесь, – запротестовал Иш. – Я же слышал, как ты спрашивал у Мэри.
– У Тсканай, – поправил его Катсук.
– Мэри, Тсканай – какая разница?
– Ведь ты же знаешь эту разницу, Иш.
Вдруг до Дэвида дошло, что старик, судя по бойкости его речей, перепуган, но пытается это скрыть. Почему он боится? У него есть ружье, а у Катсука только нож. Во всем был виден страх – в бледности старика, в его заискивающей улыбке, в напряженности старческих мышц. И Катсук знал об этом!
– Ну ладно, знаю я разницу, – пробормотал Иш.
– Я покажу тебе, – пообещал Катсук. Он поднял руки, обратил лицо к небу. – О Ворон! – сказал он низким голосом, – покажи им, что дух мой силен во всем.
– Черт подери, – заметил старик. – Мы посылали тебя в университет вовсе не за тем.
– Ворон! – произнес Катсук, теперь еще громче.
– Перестань звать свою проклятую птицу, – вмешалась Тсканай. – Ворон мертв уже, самое малое, сотню лет.
– Ворон!!! – вскрикнул Катсук.
В левой хижине открылась деревянная дверь. Из дома вышли два мальчика, приблизительно в возрасте Дэвида, и остановились, наблюдая за происходящим на поляне.
Катсук опустил голову, сложил руки.
– Я видал, как однажды он призвал птиц, – сказал Дэвид и тут же почувствовал, что сморозил глупость. Все присутствующие не обратили ни малейшего внимания на его слова. Неужели ему не верят? – Я видел, – повторил мальчик.
Тсканай снова поглядела на него и резко дернула головой. Дэвид видел, что она тоже не хочет поддаваться страху. А еще в ней была злость. Из-за этого у нее даже глаза заблестели.
– Я воспринял то, что дает Ворон, – сказал Катсук, а потом начал петь, очень тихо – странный мотив с резкими и щелкающими звуками.
– Прекрати, – сказал ему Иш.
Зато Тсканай была заинтригована.
– Ведь это всего лишь имена.
– Это имена его мертвых, – объяснил ей старик. Глаза его блеснули, когда он обвел взором всю вырубку.
Катсук прервал свою песню и сказал:
– Ты ощущал их присутствие, когда пел вчера вечером.
– Не говори глупостей, – вспыхнул было старик, но страх чувствовался в его голосе, потом Иш задрожал и смолк на полуслове.
– Что ощущал? – настаивала на своем Тсканай.
Холод сковал грудь Дэвиду. Он знал, что имеет в виду Катсук: Здесь, в этом месте, были духи. Мальчик ощущал погребальный гул деревьев. Он затрясся от ужаса.
– Когда вы пели призывную песнь, я слышал, что они здесь, – сказал Катсук и коснулся своей груди. – Они говорили вот что: «Мы – люди каноэ. Мы – китовые люди. А где ваш океан? Что вы делаете здесь? Это озеро совсем не океан. Вы сбежали. Киты насмехаются над нами. Они подплывают к самому берегу, чтобы пускать свои фонтаны. А ведь когда-то они не посмели бы так сделать.» Вот что сказали мне духи.
Иш прочистил горло.