– Что мы будет теперь делать? – спросила Рут.

Фурлоу прочистил горло. Что она имеет в виду? Может, искусственное дыхание? Но он чувствовал, что это бесполезно. Чем сам захотел умереть. Он посмотрел на Рут как раз вовремя, чтобы заметить, что в комнате появились еще два Чема.

Не обращая на него внимания, они подошли к кровати, на которой лежало тело Келексела.

Фурлоу поразило ледяное выражение их лиц. Одна из фигур, одетая в зеленый плащ, была лысой, круглолицей женщиной, ее коренастое тело напоминало бочку. Она с осторожной уверенностью профессионала склонилась над Келекселом и попыталась прощупать пульс. У второго существа, одетого в черный плащ, были резкие черты лица, крючковатый нос. Кожа у обоих была странного серебристого оттенка.

Пока женщина обследовала Келексела, они не обмолвились ни словом.

Рут наблюдала за ними, словно пригвожденная к месту. Женщиной была Инвик, и Рут вспомнила ее встречу с врачом корабля, так запечатлевшуюся в ее памяти. Чема-мужчину она знала лишь по разговорам, которые вел Келексел из ее комнаты. Это был Режиссер Фраффин, и когда Келексел разговаривал с ним, его тон заметно менялся. Рут знала, что ей никогда не забыть это высокомерное лицо.

Инвик выпрямилась и сказала на языке корабля:

– Он сделал это. Да, точно, он сделал это. – Равнодушие и пустота слышались в ее голосе.

Эти звуки ничего не значили для Фурлоу, но он почувствовал ужас.

Рут же, научившаяся языку с помощью корабельных обучающих устройств, поняла эти слова так же ясно, как и английский, но скрытый смысл сказанного ускользал от нее.

Инвик повернулась и посмотрела на Фраффина. Они обменялись взглядами, наполненными горечью поражения. Они оба знали, что же в действительности здесь произошло. Фраффин вздохнул с содроганием. Паутина Тиггивоф донесла до него слабый сигнал о смерти Келексела, и в ту секунду, хоть на мгновение, случилось невозможное – разрушилось единение Чемов. Ощутив его смерть, он понял с ужасающей ясностью свою идентичность с умершим. И каждый Чем во вселенной ощутил то же, но Фраффин знал, что лишь немногие смогли разделить с ним это понимание идентичности.

Умирая, Келексел нанес ему поражение, Фраффин понял это, еще когда стремительно несся на летательном аппарате вместе с Инвик сюда, в эту точку поверхности планеты. Все небо над этим домом заполонили летательные аппараты, покинувшие корабль историй, но пилоты боялись подлететь поближе. Фраффин вдруг понял, что пилоты догадываются о смерти Келексела. Они знали, что Первородные не успокоятся, пока не установят, кто именно здесь умер. И ни одному Чему там, в их вселенной, не будет покоя, пока не разрешится эта загадка.

А здесь – здесь умер первый бессмертный Чем, первый за все то бесконечное Время. Эту планету вскоре наводнят фавориты Первородных, и все секреты корабля историй станут известны.

Первобытные Чемы! Известие о них потрясет всю вселенную Чемов. И невозможно предсказать, что же произойдет с этими существами.

– Что… убило его? – рискнула спросить Рут на языке корабля историй.

Инвик повернулась к ней с безразличным выражением на лице. «Бедная глупышка! Что может она знать о путях Чемов?»

– Он сам убил себя, – ответила Инвик тихим голосом. – Только так способны умереть Чемы.

– Что они говорят? – спросил Фурлоу. Ему показалось, что его голос прогрохотал в комнате.

– Что он убил себя, – ответила Рут.

«Он убил себя», – мысленно повторил Фраффин и посмотрел на Рут – прекрасное, чистое, экзотическое создание. Неожиданно он почувствовал связь с нею и всеми остальными ее соплеменниками. «Они не имеют никакого прошлого, кроме того, которое давал им я», – подумал он.

Неожиданно он ощутил тот же самый приносимый бризом запах горьковатой соли, который он вдыхал в Карфагене. Вся его жизнь, он чувствовал это, идентифицировалась в его сознании с Карфагеном.

«Первородные отправят его в изгнание, без каких-либо спутников. Лишение общения с другими Чемами – единственное наказание, которому подвергались Чемы, каким бы ни было их преступление».

«Сколько же времени я смогу выдержать это одиночество, прежде чем выберу тот же путь, что и Келексел?» – подумал он.

И снова он вдохнул этот соленый воздух, смешанный с пылью – запах Карфагена, сухой, зараженный, который совсем не приводил его в восхищение, как Като, – он помнил людей, ползавших по улицам погибающего города пораженных ужасом.

– Я же предупреждала, что все так и закончится, – произнесла Инвик.

Фраффин закрыл глаза, чтобы не видеть ее. В темных глубинах своего сознания он мог видеть свое будущее, одинокий дом, скрытый в палисаднике, дорогу в который другим закроет чувство стыда благодаря некоторым способностям своей крови, питавшей алчного оракула, сидевшего внутри него. Ему предоставят различные машины и устройства – чтобы сделать его жизнь комфортабельной и вечной – все, кроме общения с приятелями-Чемами или другими живыми существами.

Он мысленно представил, как ломается автоматический тостер, и ему приходится ремонтировать его. Его мысли прыгали, как камешек, отскакивающий от поверхности воды озера. Его воспоминания об этой планете не оставят его в покое. Ведь он – прыгающий камешек, в котором сконцентрировались целые эпохи. Он видит дерево, лицо… лишь на мгновение промелькнуло какое-то лицо, и вот уже его память воскресила фигуру дочери Каллима-Сина, выданную замуж (по указке Чемов) за Аменофиса III три тысячи пятьсот лет назад.

И еще: он помнит то, что некогда царь Кир предпочел археологию трону. Идиот!

Места: стена в грязной деревне, тянущаяся вдоль пустой дороги. Это местечко называлось Муквайяаром. Эта стена вызвала в памяти облик могущественного Ура, каким он запомнил его в их последнюю встречу… В его памяти живой, не мертвый, Тиглат-Пайлезер величественно проходил перед съемочной бригадой Чемов через Врата Иштара по Улице Процессий. В этом параде, не подвластном времени, он видел Сеннашериба, Шалмансера, Изем-Дагана, Синсарра-искуна, и все они танцевали под дудку Чемов.

Картины различных эпох и мест проносились сейчас в сознании Фраффина. На короткое время в его памяти вспыхнули картины Вавилона времен царя Линга, центра мировой торговли, существовавшего за две тысячи лет до того, как он начал создавать сюжет, который приводил в трепет Чемов, где героем был Иисус.

И в этот миг Фраффин понял, что его разум был единственным вместилищем для созданных им существ, единственным заповедником, где они сохранились – здесь хранились их желания, раздавались их голоса, он помнил их лица, все те расы, которые сгинули, не оставив и следа, кроме отдаленного неслышного шепота… и слез.

Мысли кружились в его голове. «Я смотрю на их жизнь их глазами!» – подумал Фраффин.

Воспоминания, связанные с Шебой, вернули его во времена и в город верблюдов, который смог противостоять легионам Аэлия Галла, но сейчас этот город также, как и Карфаген и он сам, был разрушен и остались лишь обвалившиеся стены, песок, молчаливые камни, ожидающие своего царя Кира, который откопает пустые черепа.

«Aurum et ferrum, – подумал он. – Золото и железо».

Интересно, откроется ли ему смысл бытия перед тем, как его поглотит темнота?

«У меня не будет больше никаких дел, которыми я мог бы занять свой разум, – подумал он, – не будет ничего, что могло бы отвлечь меня от скуки».

По распоряжению Первородных:

На период этого цикла отказать в выдаче разрешений желающим наблюдать первобытных Чемов в их естественной среде обитания. Заявки на следующий цикл будут приниматься только от специалистов в области генетики, социологии, философии и истории Чемов и смежных областях науки.

Разрешение на встречу с туземным знахарем Андроклесом Фурлоу и его женой Рут будут выдаваться лишь с учетом следующих ограничений:

1) Запрещается обсуждать тему бессмертия.

2) Запрещается обсуждать вопросы наказания Режиссера Фраффина, врача корабля Инвик или любого другого члена экипажа.