Джейс все еще находился около дома, когда на небе появилась странная туча. Она нависла над аллеей, темная и продолговатая, похожая на дракона, разинувшего пасть с высунутым языком. Драконья когтистая лапа готовилась к смертельному удару...

Джейс через ветровое стекло «кадиллака» встретился взглядом с воображаемым чудовищем и мысленно оседлал его. Дорога, ведущая ко входу в ресторан, шла поверху и как бы входила в пасть дракона.

Там наверху жила Франсуаза, там она работала, и сейчас, наверное, очень ждала ответа, который был дан ему доктором.

Короткая неоновая вывеска «Голубой Джек» сияла на белом, двухэтажном ухоженном здании, построенном в колониальном стиле; отделанный деревом фронтон с голубоватыми окнами красиво выделялся на фоне темнеющего пейзажа. В глубине, поодаль за садом, проходила аллея. «Голубой Джек» считался местом, где можно было хорошо поесть; деревенский ландшафт из окон бара и ресторана был восхитительным. Для избранных посетителей на втором этаже располагалось прекрасно оборудованное казино. Владельцем заведения был Джордж Кивер.

Джейс Коннерли завел машину на стоянку и, послав дружеское приветствие бармену, направился к боковому входу, потом проследовал по ступеням вверх. Он пересек верхний этаж и постучал в белую дверь, ведущую в комнаты Франсуазы. Не дождавшись ответа, повернул дверную ручку и вошел.

— Хэлло! — громко сказал он при входе.

— А, привет! — ответил ему приятный женский голос из спальни.

Франсуаза Бриджеман, изящная женщина, с прекрасной фигурой и непринужденной осанкой, с безукоризненными чертами лица и умными глазами, бросилась навстречу Джейсу и обняла его.

Франсуаза была одета в темно-синее вечернее платье, которое ей очень шло. Указав Джейсу на кресло, взяла со столика бутылку, на маленьком баре смешала виски с содовой, положила лед.

— Договорился? — спросила она, облокотившись на спинку кресла.

— Пока не окончательно, — ответил он. — Но это очень милый и деликатный молодой человек. Мне он понравился. Он сказал, что хочет увидеть Риту...

Они пили виски, одновременно обсуждая детали свидания с доктором Вайтом. Вскоре Франсуаза опять обняла Джейса в ожидании его поцелуя.

— Мне всегда так хорошо с тобой, — прошептала она.

— Да?! — пробормотал он, улыбаясь и обнимая Франсуазу. — Ты для меня единственная в этом мире, я люблю в своей жизни только тебя. Я хочу, чтобы тебе всегда было хорошо со мной. Ни о чем другом не думаю, только как жить с тобой вместе. Хочу, чтобы ты все оставила, вышла за меня замуж и была со мной, только рядом со мной. Ну хотя бы ради того, чтобы у нас было больше клиентуры. Я шучу, но, серьезно, ведь ты сохранила бы свою должность. Поженимся, дорогая!

Джейс замолчал, и тут он почувствовал, что женщина выскользнула из его объятий. Она выпрямилась, села боком к нему, отвернулась, но ее пальцы остались у него в руке.

— Нет, любимый, я не хочу выходить замуж. Ты же обещал мне, что мы не будем больше говорить об этом. Я хочу всего того, о чем ты думаешь и говоришь, чего, желаешь, но мы не должны говорить о браке. Мне трудно тебе объяснить...

Она встала, чтобы приготовить новую порцию виски, но Джейс схватил ее за запястье и держал до тех пор, пока она не повернулась к нему. Его щеки посерели от сдерживаемого волнения, взгляд стал суровым, даже свирепым.

— У тебя другой мужчина?! — воскликнул он.

— Не говори так, этого еще не хватало! Оставь, пожалуйста, не надо говорить на эту тему. Ты же знаешь мои чувства к тебе. Или тебе этого недостаточно? Скажи тогда, что мне делать?

Пока он пил, она продолжала успокаивать его. Джейс смотрел на женщину, но не слышал ее слов.

Она восхитительна, но недосягаема, и в то же время все сделает для него. Желание и одновременно гордость мучили его, еще никогда его мужское тщеславие не было так задето. Он поставил стакан на стол — каждый глоток комом вставал у него в горле. Франсуаза тоже перестала пить виски, взяла его руку и поцеловала. Еще вчера она была в его объятиях и говорила, что не может без него жить. Сейчас же он не ощущал ее любви, зато ясно понял, что Франсуаза явно опасалась замужества и всеми способами уходила от этой темы, что, конечно, было подозрительно.

«Если я узнаю, кто этот человек, я убью его!» — подумал Коннерли, глядя на любимую женщину и ничего не видя от бешенства. Слепой гнев овладел им, он решительно поднялся, но вдруг почувствовал в сердце какую-то тяжесть и снова сел.

Кто — то постучал в дверь.

Франсуаза быстро привела себя в порядок, открыла.

Через полуоткрытую дверь Джейс Коннерли увидел лицо своего сына Джона.

— Подождите минуту, — сказала Франсуаза, закрывая дверь.

Она повернулась к Джейсу и посмотрела ему прямо в глаза, в глубине которых Коннерли прятал свое смущение, вызванное внезапным появлением Джона.

— Это твой сын. Почему он здесь? Что ему нужно? Коннерли молчал, лихорадочно соображая, что могло привести сюда Джона.

Франсуаза кивнула ему на дверь, ведущую в холл. Джейс рванулся, зацепился за ножку кровати и сам не заметил, как оказался в вестибюле у выхода.

В доме Коннерли имелось помещение, переоборудованное в спортивный зал, где молодой Джон Коннерли проводил большую часть своего времени. Этот день он завершал отработкой своего коронного удара под названием «укол». От могучих ударов трещали стойки.

Думая о следующей серии ударов, он подошел к окну и стал выжимать гантели. Из окна виднелись автостра да, черепичные крыши домов, трубы и флюгер «Голубого Джека».

Он там, размышлял Джон об отце, он всегда там, его ни минуты не бывает дома. Он готов растратить все свое состояние, стоит лишь этой женщине взглянуть на него. Даже когда он дома, то совсем не думает обо мне. Шесть лет я готовился к встрече с Максом Малоне, а сейчас мой отец говорит, что не хочет иметь со мной ничего общего. Мне уже двадцать восемь, молодость пройдет напрасно, если я упущу удачный момент и не вложу деньги в дело, ничем больше мне отец помочь не сможет. Раз ему на меня наплевать, прекрасно, мне — тоже. Кто в этой семье самый гордый? Кто игрок? А кто бабник? Кто бросает свое дело? Он или я? Нет, не я. Я хочу сразиться с Максом. Отец может финансировать любой бой, какой захочет. Если захочет... Но он ничего не будет делать, пока с ним эта женщина.

Пока он так размышлял, бледный от негодования, к нему бесшумно подошел его дядя Стентон.

— Чего тебе надо? — с раздражением спросил молодой человек.

— Твой отец не придет, я видел его машину. А ведь он мне обещал обязательно принести деньги, — невнятно прошамкал дядя Стентон, худой и угловатый человек с белыми, будто выцветшими волосами, похожий на своего брата Джейса, словно карикатура. Его запавшие голубые глаза искательно бегали по сторонам. Плаксивым голосом он продолжал:

— Мои артисты уже пришли, но они не сыграют ни единой ноты, если им не заплатить. Джейс обещал рассчитаться с ними сегодня вечером. Мы уже на середине «Опуса 90». А эти свиньи, наши слуги, не хотят одолжить мне ни доллара.

— Не рассчитывай на его помощь! — закричал Джон. — Отец тебе сказал, чтобы ты прекратил заниматься вымогательством. Ты прекрасно знаешь, что он тебе это запретил. Будь ты проклят вместе со своей музыкой! Сейчас же убирайся отсюда!

Мощная мускулистая рука замахнулась на композитора. Дядя Стентон съежился, вжал голову в плечи, отпрыгнул, и, жалобно причитая, выскользнул за дверь спортзала.

Стиснув зубы, Джон Коннерли смотрел в окно. Дядя Стентон, по-видимому, поверил всему, что он ему сказал, и в панике бегал около дома.

Джон, не обращая на него никакого внимания, перепрыгивая через несколько ступеней, спустился по лестнице этого большого нескладного дома и вошел в ванную. Он долго стоял под душем, потом тщательно вытерся и поспешно оделся.

Джон пересек травянистый газон, расстилавшийся между его домом и «Голубым Джеком». Он шел, раздумывая, что сказать, и вспоминал имя этой женщины: Франсуаза Бриджеман. Дойдя до лужайки, разбитой перед казино, он перепрыгнул через ограду и направился по дорожке к зданию. Бармен сказал ему, что Франсуаза находится наверху, и объяснил, как ее найти.