— Добро пожаловать в Египет, — повторил дядя. — Тебя зовут Ахмет. Подай мне завтрак.

На одной из жаровен стояла сковорода. Я прошел по турецкому ковру и взял ее.

— Постой! — закричал дядя. — Сперва выпусти рубашку из брюк.

— Что?!

— Египетские крестьяне называются как феллахи, — пояснил дядя. — Они носят свои рубашки навыпуск, невежественный ты мальчишка. Это их характерная особенность. Мои семейные обязанности не позволяют мне отлучиться и потому я вынужден путешествовать мысленно. Итак, Ахмет, подай мне tiffin.

— Что? — переспросил я. Насколько мне было известно, «tiffin» — слово индийское, а не египетское.

— Рубашку навыпуск!

Я вытащил рубашку из брюк. Дядя таращил на меня свои голубые глаза, пока я размещал блюдо из жаровни между схемой египетских пирамид и краткой биографией предка, который модернизировал водопровод Александрии.

— Ты должен называть меня «эфенди».

— Эфенди.

— Ты подаешь мне завтрак.

Я поднял глаза. В дверях стояла Дервла. Ее рот был прикрыт рукой. Глаза лукаво блестели, вся видимая часть лица раскраснелась от смеха.

— Скажи: tiffin, эфенди, — настаивал дядя.

«Моя рубашка, — подумал я. — И Дервла наблюдает меня в эдаком виде! Милый Боже, пожалуйста, забери меня отсюда!»

— Говори же, — упорствовал дядя. — Ну!

Я попробовал, но у меня ничего не вышло. И дядины вопли потрясли каменные своды башни. Я хотел было крикнуть, чтобы он заткнулся, поутих, перестал вести себя как сумасшедший. Но дядя Джеймс являлся главой рода, непосредственно ответственным за меня, как он утверждал. И мои родители говорили то же самое. Стало быть, так оно и было на самом деле. И если дядя желал совершить свой мысленный вояж в Египет, он имел на то право.

— Вот ваш tiffin, эфенди, — наконец выдавил я.

В дверях раздалось презрительное фырканье. Дервла ушла. Дядя Джеймс приступил к трапезе, я глазами скользил по объемам египетских пирамид.

Униженный, я вылетел из комнаты, заправил рубашку в брюки, сел на велосипед и порулил через бесхозный лес домой, подальше от разваливающегося замка.

Удалившись, я позволил себе возроптать. «Тоже мне, фараон нашелся, — размышлял я. — Считает себя фараоном, моих родителей — придворными, а меня — рабом». Я ненавидел всю эту компанию с чистой, бескомпромиссной страстью тринадцатилетнего подростка.

Я вновь воззрился на папки с документами. Ознакомившись с ними, я понял, почему Тибо просил Бьянку утаить их от ока судебного исполнителя. Там были документы, устанавливающие или подтверждающие права на что-то, пара банковских книжек и сертификат страховки агентства «Джотто». Последний был выдан на яхту, носящей название «Аркансьель». Две недели назад Тибо застраховал ее на двести тысяч долларов и уплатил вперед ежемесячный взнос.

Покупная цена «Аркансьеля» была сто двадцать тысяч фунтов стерлингов плюс-минус десятифунтовый банкнот. Из них Тибо уплатил мне восемьдесят. Это означало, что он имел бы даже небольшой навар в случае какой-либо трагедии, к примеру, если бы яхта пошла глубоко-глубоко на дно оттого, что кто-то произвел творческую сварку кингстона.

«Постой, — укорил я себя. — Тибо Леду — твой старый Друг, а не какой-нибудь грек-судовладелец, пытающийся вернуть свои платежи».

Я аж вспотел. И вновь уставился в окно, на мигающие буи. Голова трещала. Однажды в гонке «Бауле-Дакар» с шедшей впереди яхты упал за борт Джеми Арбатиот. Он, вероятно, не продержался бы в воде и двух часов, но Тибо спас его, проплыв шестьдесят миль вне своего курса, потеряв на этом двенадцать часов и в результате проиграв гонку, к негодованию своего спонсора. Я хорошо помню, как Тибо, с головной болью от ослепительного блеска на воде тропического солнца, метался туда-сюда, высматривая среди волн темную точку и видя лишь солнечные отблески. А когда мы наконец повернули и направились на юг, я увидел иной блеск: слез крушения надежд на лице Тибо.

А сейчас Мик Сэвидж пытался убедить себя, что этот самый Тибо готов разрешить свои финансовые затруднения, отправив на дно двух старинных друзей.

В этом не могло быть и грана правды.

Я сидел, ожидая, когда успокоится сердце и обсохнут вспотевшие ладони. Обретя душевное равновесие, я позвонил в Англию, своему секретарю Мэри.

— Я уже пыталась связаться с вами, — сообщила она.

— Я был на месте.

— Вероятно. У нас тут затруднения с телефоном.

— Ты раскопала наряды?

— Угу.

— И что?

— Новые стапятидесятимиллиметровые кингстоны монтировал Дик Барнз в начале июня.

За три недели до спуска яхты на воду. Дик был сыном Чифи Барнза и старшиной спасательной шлюпки Пултни, который в свободное время подрабатывал инженером. Он, надо полагать, монтировал бракованные кингстоны не чаще, чем я пересекал Атлантику в раковине для умывания. Вероятно, инспектор, осматривавший яхту, пренебрег проверкой кингстона.

— Мэри, не могла бы ты составить мне список посетителей верфи за две недели перед спуском «Аркансьеля» на воду?

— Но у нас их тут с полтысячи перебывало, и, если помните, мы не вели журнала регистрации, — преувеличенно терпеливым тоном пояснила Мэри. — Что же я могу поделать?

— Ничего, — согласился я. Тупик.

— Не будет ли каких поручений?

— Нет.

— Я тут заходила в банк, — сухо поведала Мэри. — Проклятый Ленин сказал, что ничем не может помочь.

Под «Лениным» она подразумевала господина Макленнана, управляющего банком.

— Что ты имеешь в виду?

— Он отключает нас. Затруднения с телефоном вызваны тем, что они его отключили.

Я догадывался, что это произойдет, но все еще никак не верилось.

— Кто же вновь подключил его?

Наступила пауза. Затем Мэри сказала:

— Я тут нашла немного денег.

— Вы заплатили свои деньги?

— О да, в моем возрасте их не на что тратить, — скороговоркой объяснила Мэри и повесила трубку.

Я сидел и глазел на страховой сертификат.

Никто не заплатит Мику Сэвиджу по страховке на имя Тибо Леду. Стало быть, Тибо сам должен был подать исковое заявление. Но он его не подал, и потому мне необходимо связаться с ним. Но где сейчас Тибо, никому не ведомо.

А раз это никому не ведомо, то никто не узнает, что и мне сие неизвестно.

Стало быть, если я сделаю исковое заявление от имени Тибо, подделав его подпись и указав в качестве адреса квартиру над рестораном, то смогу перехватить чек, подтвердить его еще одной подписью Тибо и отправить господину Макленнану.

Конечно, это мошенничество. Род той самой маленькой лжи «во спасение», с которой, работая на Джастина Пибоди, я имел дело куда чаще, нежели теперь в состоянии припомнить. Незаконные действия. Но мне еще никогда не приходилось нарушать закон.

Точно так же, как Тибо за всю свою жизнь никогда и никого не подвергал опасности, кроме самого себя.

Вероятно, каждому когда-нибудь приходится начинать. Становись практичным, Сэвидж. Подделай подпись и оплати свой счет. В сущности, это не имеет значения ни для кого, кроме тебя.

Я глубоко вздохнул.

Мне уже попадалась на глаза подпись Тибо на лежавшем в папке контракте, когда девушка в магазине канцелярских принадлежностей делала копии. Я быстро пролистал документы.

Контракта не было.

Банкротство, тем более усугубленное дракой, не способствует сосредоточению. И потому я решил, что случайно просмотрел листок. Я отправился на кухню, заполучил там бокал живительного бургундского и вернулся к документам.

И все же: контракта как не бывало.

День выдался долгим и трудным. Я поднапряг глаза и вновь просмотрел папку. Это не помогло.

Девушка в магазине вынула документы из папок и сунула в ксерокс. Когда она достала их из копировального устройства, то положила на прилавок текстом вверх. Контракт определенно находился в папке, когда я принес ее домой.

Он исчез вместе с Бьянкой в течение сегодняшнего дня.

Я разорвал конверт, который привез с вокзала, и вынул копии. Там был этот наполовину оформленный контракт с подписью Тибо. Я положил на него чистый белый лист тонкой бумаги, взял ручку и обвел подпись. Чтобы уцелеть в войне, Сэвидж влезает в шкуру противника. Фальшивомонетчик из меня получился вшивый, копия не имела ничего общего с оригиналом. «Попробуем еще разок, — подумал я. — Совершенство требует навыков».