– Вы обслуживаете этот этаж?

– Так точно, сэр, – ответил он и встал. Я почувствовал укол разочарования.

– Принесите мне, пожалуйста, кофе.

Грех было сетовать на номер шестьсот шестнадцать. Это была не комната, а довольно шикарные апартаменты, состоящие из прихожей, маленькой, но уютной кухни, гостиной, спальни и ванной. Двери гостиной и спальни выходили на балкон. Я выглянул.

За исключением несносной гигантской, чудовищной неоновой рекламы каких-то, впрочем, безобидных сигарет, феерия разноцветных огней над темнеющими улицами и контурами Амстердама; была совершенно сказочной, но мои работодатели платили мне вовсе не за удовольствие любоваться видом города, пусть даже и самого распрекрасного. Мир, в котором я живу, столь же далек от мира сказок, как и самая дальняя галактика в недосягаемом конце вселенной. Поэтому я предпочел уделить внимание более актуальным проблемам.

Внизу был кратер неумолкаемого уличного шума, заполнявшего все пространство. Широкая транспортная артерия, расположенная прямо подо мной – примерно в семидесяти футах, – казалась безнадежно загроможденной звенящими трамваями, гудящими автомобилями, сотнями мотороллеров и велосипедов, водители которых были решительно настроены на самоубийство, причем немедленное. Невозможно было себе представить, чтобы кто-то из этих двухколесных гладиаторов мог рассчитывать на страховой полис, – предусматривающий продолжительность жизни более пяти минут, но, видимо, они относились к своей безвременной кончине с беззаботной бравадой, которая неизменно изумляет всякого вновь прибывшего в Амстердам. Мне пришло на ум, что если кто-нибудь свалится в этот поток с балкона добровольно либо с чьей-то помощью, то хорошо бы выбор судьбы пал не на меня.

Над кирпичной стенкой, отделяющей мой балкон от соседнего, восседало нечто вроде высеченного из камня грифа на каменной колонне. А над ним, в каких-нибудь тридцати дюймах – бетонный карниз крыши. Я вернулся в комнату. Первым делом достал из чемодана все вещи, обнаружение которых кем-либо чужим могло бы стать для меня слишком хлопотным делом. Приладил под мышкой фетровую кобуру с пистолетом, незаметную под пиджаком, если одеваешься у соответствующего портного, что я и делал, и сунул запасную обойму в задний карман брюк. Вообще-то не следует стрелять из этого пистолета больше одного раза, а тем более – лазить за запасной обоймой, но ведь никогда ничего не известно заранее, дело, бывает, оборачивается гораздо хуже, чем воображалось. Затем я развернул упакованный в брезент набор инструментов взломщика. Этот пояс, благодаря помощи искусного портного, тоже не виден под пиджаком – и выбрал из всех этих сокровищ скромную, но основательную отвертку. Затем, пользуясь ею, снял заднюю стенку маленького переносного холодильника на кухне – удивительное дело, сколько пустого пространства даже в маленьком холодильнике! – и спрятал там все, что считал необходимым спрятать. Потом открыл дверь – коридорный, обслуживающий этаж, был по-прежнему на своем посту.

– Где мой кофе? – Это не был чересчур гневный окрик, но нечто довольно похожее на него.

На сей раз он немедленно сорвался с места:

– Его доставят кухонным лифтом. И я тут же принесу…

– Только поживее, – я захлопнул дверь. Некоторые люди никогда не смогут постигнуть достоинства простоты и опасности переиграть. Его натужные попытки говорить ангельским тоном были в равной мере неэффективны и бесцельны. Вынув из кармана связку ключей довольно странной конфигурации, я по очереди попробовал их изнутри в дверном замке. Третий подошел – я бы очень удивился, если бы ни один не подошел. Я сунул его в карман, направился в ванную и едва успел до предела пустить душ, как раздался звонок в дверь, а затем, судя по звуку, дверь открылась. Прикрутив душ, я крикнул коридорному, чтобы оставил кофе на столе, и снова пустил воду. Где-то во мне теплилась надежда, что сочетание душа и кофе может внушить кому-то, что он имеет дело с человеком, неторопливо готовящимся к приятному вечеру. Я не поручился бы, что это мне удастся. Однако почему бы не попробовать!..

Дверь шумно захлопнулась, но я не прикрутил душа – на тот случай, если бы коридорный стоял, припав ухом к двери. У него был вид человека, проводящего немало времени за подслушиванием под дверью и подглядыванием в замочную скважину. Я подошел к входной двери и наклонился – в замочную скважину он сейчас не заглядывал, резко распахнул дверь, но никто не влетел в прихожую, а это означало, что либо ни у кого не было по отношению ко мне серьезных намерений, либо таковых было так много, что решили не рисковать по пустякам. И то и другое стоило размышлений. Я закрыл дверь, спрятал в карман массивный ключ от номера, вылил кофе в кухонную раковину, закрутил душ и вышел на балкон. Балконные двери надо было оставить открытыми, – и пришлось пододвинуть тяжелое кресло: по понятным причинам, не так уж часто эти двери в отелях снабжены наружными ручками.

Осмотр улицы и окон дома напротив ничего не дал, и достаточно было перегнуться через перила и поглядеть направо и налево, чтобы убедиться, что в соседних номерах никого нет. Тогда я вскарабкался на парапет, дотянулся до декоративного грифа, вырезанного так замысловато, что в опорах для рук тут недостатка не было, потом, подтянувшись на бетонном карнизе, выбрался на крышу. Не скажу, что все это было приятно, но другого пути не было. Плоская, поросшая травой крыша была пуста. Я встал и перешел на другую ее сторону, минуя телевизионные антенны, вентиляционные отверстия, и осторожно глянул вниз. Там была очень узкая и очень темная улочка, совершенно пустая, по крайней мери в этот миг. Несколькими ярдами левее я обнаружил пожарную лестницу и спустился на второй этаж. Дверь, ведущая с лестницы, была заперта изнутри на двойной замок, который, впрочем, не мог противиться тем изощренным скобяным изделиям, какие были у меня с собой. Коридор был пуст. Незаметно выбраться из лифта, распахивающегося посредине регистрационного холла, довольно трудно, поэтому я спустился главной лестницей. Напрасный труд! Холл был буквально забит новой партией прибывших самолетами гостей, которые плотно осадили конторку. Я углубился в толпу перед конторкой, вежливо коснулся нескольких плеч, просунул между ними руку, положил на барьер ключ от моего номера и неторопливо направился к бару, так же неторопливо пересек его и боковым ходом выбрался на улицу. После полудня прошел сильный дождь и улицы еще не просохли, однако надевать плащ не было нужды, я перебросил его через руку и двинулся по улице, праздно глазея по сторонам, приостанавливаясь, когда охота, и надеялся, что выгляжу совершенно как турист, впервые вышедший, чтобы насладиться ночными видами и звуками Амстердама.

И вот когда я шествовал по Херенграхт, подобающим образом удивляясь фасадам купеческих домов семнадцатого века, вдруг почувствовал эти странные мурашки по шее. Никакая тренировка ни за что не выработает подобного чувства. Человек либо рождается с этим, либо нет. Я с этим родился. Кто-то шел за мной. Жители Амстердама, такие гостеприимные с любой другой точки зрения, удивительно небрежны, если говорить о том, чтобы обеспечить утомленным туристам, а также и собственным уставшим согражданам – скамейки вдоль каналов. Если кому-то охота спокойно и мечтательно поглазеть на темные, чуть лоснящиеся ночной порой воды каналов, лучше всего опереться о дерево, так что я выбрал какое-то подходящее дерево и закурил.

Несколько минут, изображая погруженного в себя мечтателя, я простоял там совершенно неподвижно, если не считать руки, подносящей сигарету к губам. Никто не стрелял в меня из пистолета с глушителем. Никто не подошел с мешочком песка, чтобы с почестями опустить меня на дно канала. Я дал кому-то все шансы, но он ими не воспользовался. Смуглый мужчина в аэропорту – он ведь тоже держал меня на мушке, но не нажал на спуск. Никто не собирался меня ликвидировать. Поправка: до поры до времени. Это несколько утешало.