Еврипид

Вакханки

Перевод Ф. Ф. Зелинского

ПРОЛОГ

Действие происходит на площади перед царским дворцом в фиванском кремле. Фасад дворца виден под косым углом с левой стороны сцены; он состоит из центральной колоннады, посередине которой находятся большие ворота, ведущие во двор, и выступающей пристройки с левой стороны, в которой предполагается терем Агавы. Соответствовавшая ей некогда пристройка с правой стороны представляет собой груду развалин, окруженную изгородью; камни обросли зеленью, но через промежутки заметно багровое пламя тлеющих балок, от которого подымаются густые облака дыма; это - бывший терем Семелы. Над ним открывается вид на равнину Исмена; вдали виднеются строгие контуры

Киферона. Время предрассветное, ворота и двери глухо заперты. Перед развалинами терема стоит, опершись на свой тирс и погруженный в раздумье, Дионис. Он является юношей с румяным лицом и томными глазами, одетым в длиннополый плащ восточного покроя и украшенным митрой поверх распущенных роскошных кудрей; кроме плаща он носит в виде накидки небриду, т. е. пятнистую шкуру чубарного оленя. Свою речь он произносит отчасти как монолог, отчасти обращаясь к

зрителям.

Дионис

Я пришел сюда, в фиванскую страну - я, Дионис, сын Зевса, которого родила некогда Кадмова дочь Семела, пламенем молнии освобожденная от бремени; променяв свой божественный образ на вид человека, я пришел к струям Дирки и к волнам Исмена. И вот передо мною, вблизи дворца, могила моей пораженной перуном матери, дымящиеся развалины ее терема, живое еще пламя Зевсова огня - это вечное клеймо позора, наложенное Герой на память моей матери. Я благодарен Кадму за то, что он объявил недоступным это место, сделав его святыней [10] своей дочери; сам же я отовсюду окружил его плодоносной зеленью виноградной лозы.

Оставив золотые земли лидийцев и фригийцев, облитые лучами солнца плоскогорья персов, твердыни Бактрии, проследовав через суровую страну мидян, через счастливую Аравию и всю Азию, омываемую солеными волнами моря, в укрепленных городах которой ютится смешанное, полуэллинское-полуварварское племя, я этот город навестил первым [20] между эллинскими, установив там свои хороводы и учредив свои таинства, чтобы засвидетельствовать перед смертными свою божественность.

А потому огласил я Фивы раньше прочей Эллады звуками моих песен, облачив жителей в небриды и дав им в руки тирс, обвитое плющом оружие - что сестры моей матери, которым это менее всех приличествовало, не признавали меня, Диониса, сыном Зевса, утверждая, что Семела, отдавшись смертному, прикрывала именем Зевса свою грешную любовь, согласно придуманной Кадмом уловке; вследствие этого, клеветали [30] они, Зевс и убил ее - в наказание за лживую похвальбу о браке с ним. За это я их самих изгнал жалом бешенства из дворца - они обитают в горах, лишенные разума, - и заставил их носить символы моих таинств. С ними изгнал я из домов все женское племя, сколько было у кадмейцев жен и дев; теперь они вместе с дочерьми Кадма сидят без крова на скалах, под сенью зеленых елей. Нужно, чтобы этот город даже против своей воли узнал, каково быть не посвященным в мои таинства; нужно также, чтобы я восстановил честь своей [40] матери Семелы, явившись перед смертными тем богом, которого она родила Зевсу.

Правда, Кадм... но Кадм передал свой сан и свою власть сыну своей дочери Пенфею; а Пенфей богоборствует в отношении меня, отказывая мне в возлияниях и нигде не упоминая меня в своих молитвах. За это я докажу и ему, и всем кадмейцам, что я бог; а затем, если мне удастся устроить к лучшему здешние дела, отправлюсь в другую страну, открывая людям, кто я; если же фиванский народ дерзнет, [50] в своем раздражении, с оружием в руках уводить вакханок с гор, - тогда я, став во главе менад, поведу их на бой. Ради всего этого я и принял смертный вид, превратившись в человека. (Первые лучи солнца освещают дворец; внутри слышатся шаги и говор людей. Дионис, оставив могилу Семелы, подходит к правому краю сцены и, возвышая голос, обращается к скрытому за сценой хору.)

Внимайте вы, дружина моя - вы, покинувшие Тмол, оплот Лидии, женщины, которых я привел из варварской страны, чтобы иметь в вас участниц во власти и спутниц: подымите родные для обитателей Фригии тимпаны, изобретение мое и Матери-Реи, и, окружив царские хоромы Пенфея, шумите перед всем народом Кадма; а я, удалившись в ущелья [60] Киферона, к вакханкам, приму участие в их хороводах. (Уходит направо.)

ПАРОД

Лидийские вакханки вступают на сцену. Все они, поверх своей длиннополой одежды, наряжены в небриды: некоторые несут в руках тирсы, остальные тимпаны, т. е. тамбурины, игрой на которых сопровождаются их песни, начиная с третьей строфы. В то же время двери дворца раскрываются, выходит стража, с левой стороны начинают появляться группы любопытных; но после первой

антистрофы все посторонние снова удаляются.

Строфа 1.

Пришедши с азиатской земли, покинув святой Тмол, мы несем приятное бремя в честь бога Бромия, служим сладкую службу, провозглашая Вакха.

Антистрофа 1.

Кто на улице? Кто на улице? Кто в хоромах? Пусть он удалится; а присутствующие пусть соблюдают чистыми свои благоговейные уста: мы вещаем слова установленной на века веры, прославляя Диониса. [70]

Строфа 2.

Блажен, кто, милостью богов удостоенный их таинств, соблюдает чистоту в жизни и душой приобщается к сонму посвященных, справляя в горах вакхические празднества среди благочестивых очищений; блажен, кто, подымая символы великой Матери-Кибелы, потрясая тирсом и увенчанный плющом, служит Дионису. - Вперед, вакханки! Вперед, [80] вакханки! Сопровождайте Бромия, богом рожденного бога Диониса, возвращающегося с фригийских гор к просторным и веселым улицам Эллады, - сопровождайте Бромия!

Антистрофа 2.

Его, которого некогда беременная им мать, в муках родильных потуг, вызванных окрыленной молнией Зевса, преждевременно произвела [90] на свет, расставаясь с жизнью под ударом перуна. И тотчас Зевс-Кронид принял его в родильную полость, уложив его в своем бедре; он застегнул покровы золотыми пряжками тайно от Геры. И он родил его, когда волею Мойр исполнилось время, его, рогоносного бога, и увенчал его венками из змей, - вследствие чего и ныне вакханки [100] вплетают себе в кудри эту дикую добычу.

После этой строфы движения вакханок становятся все оживленнее, достигая крайних пределов страстности в эподе; все чаще и чаще раздаются удары в тимпаны. Площадь снова наполняется народом - стражей, челядью и гражданами.

Строфа 3.

О Фивы, вскормившие Семелу, венчайтесь плющом, украшайтесь зеленью плодоносного тиса, посвящайте себя Вакху ветвями дубов или елей! покрывая грудь пестрыми небридами, обвязывайте их клочьями белой [НО] шерсти и с шаловливыми тирсами в руках чествуйте бога! Скоро вся земля огласится хороводами, когда Бромий поведет свои дружины в горы, да, в горы! где его ждет толпа женщин, в неистовстве покинувшая кросна и челноки по воле Диониса.

Антистрофа 3.

О терем Куретов! о божественное ущелье Крита, давшее жизнь [120] Зевсу! В твоих пещерах трехшлемные Корибанты нашли для нас этот кожей обтянутый обруч, присоединили его строгий звук к сладким напевам фригийских флейт и дали его в руки Матери-Pee, чтобы некогда его шум сопровождал славословия вакханок. А бешеные сатиры выпросили его у Матери-богини и приобщили его к хороводам триетерид, [130] любимых Дионисом.

Эпод.

Любо нам в святой поляне, когда бежишь со всей дружиной, стремясь во фригийские или лидийские горы, и вдруг - погнавшись за козленком, [140] чтобы отведать его крови и испытать сладость сырой пищи - упадешь наземь, защищенная святым покровом небриды. А вождь наш взывает: "Благословен будь, Бромий!" И из земли льется молоко, льется вино, льется пчелиный нектар, эвое! И вот сам Вакх, подымая на своем тирсе горящий багровый пламенем светоч, дымящийся подобно сирийскому ладану, стремится к нам, побуждая нас, изумленных, к бегу и пляске, подстрекая нас к восторженным кликам, закидывая к эфиру роскошные кудри - и среди наших ликований восклицает: "Вперед, [150] вакханки! вперед, вакханки, краса золотого Тмола! Под звуки гудящих тимпанов пойте Диониса, чествуя славословиями благословенного бога и фригийскими возгласами и кликами!" - Любо нам, когда сладкозвучная священная флейта поет святые напевы, сопровождающие наш бег [160] в горы, да, в горы! - и веселая, подобно жеребице, оставленной при пасущейся матке, резвится быстроногая вакханка.