Стоит сфокусироваться — мне сразу делается тоскливо… Ощущение — словно меня все бросили и я остался один… Или всех бросил я и тоже остался один… Забывается даже то, что вы рядом… Так иногда со мною бывает: согнешься над чертежами, сосредоточишься, углубишься, потеряешь как бы слух, зрение и… такое, вдруг, одиночество!.. Я тут же стараюсь распрямиться, поднять голову, повертеться по сторонам, кому-то слово сказать, улыбнуться кому-то, почувствовать людей, что ты не один такой… вот такой… какой-то человек… (Потирает ногу.) Это, наверно, зависит от устройства души: кому-то хочется побыть одному, кому-то — наоборот… (Трет другую ногу, трет обе сразу.) Я отчего бегом заинтересовался — представил, как я бегу, а навстречу мне люди, люди… А я бегу, бегу, тяжести никакой, одна легкость… В этом что-то есть… Вообще в людях что-то есть — черт побери, да что у меня с ногами!.. (Подпрыгивает, скачет, изо всех сил кулаками колошматит себя по ногам — замлели, видимо. Уносится.)

Женщина неподвижна.

(Выбегает, бежит как-то полубоком на полугнущихся ногах и оправдывается.) Судорога как цепями сковала!.. (Уносится.)

На покойном лице Маргариты тихо отразилась восходящая луна.

Вновь возникает бегущий Максимилиан. Он бежит резвее, и это уже не трусца, и он уже не пытается объясниться, а только оглядывается на недавнюю советчицу и партнершу. Ах, сколько покоя в Маргарите!.. И опять бежит.

Мужчина. Бежит скоро, мощно, как спринтер. И не оглядываясь — бегом, бегом…

^1980.