Как глазной врач я знал, что ощущения света далеко недостаточно для ориентации в пространстве. Я понимал, что Сидоров, щупая стены, дошел до выхода из нашего глазного Центра и оказался на улице, залитой белым светом… и ему опять пришлось кричать: «Люди добрые! Люди добрые!» и осознать, что присутствие вокруг «людей добрых» даже оказывается важнее, чем белый свет.

Я хотел было начать представлять то, как Сидоров покупал билет, как ехал в поезде и многое тому подобное, но не стал делать этого, я испугался, что из меня «попрет» энергия жалости, которая была так не нужна ему — Сидорову.

Я позвал секретарей и сказал им:

— Девочки! Найдите историю болезни Сидорова, выпишите оттуда его адрес и пошлите ему в виде посылки те продукты, которые мы купили ему в дорогу. Проверьте только, точно ли колбаса копченая, а то протухнет. Если она слабокопченая — купите «Салями».

Секретари ушли выполнять указание. А я радовался тому, что Сидоров начал видеть свет. И тут… я вспомнил «Храм Счастья», который видел в Японии.

Однажды мы с моим другом Юрием Ивановичем Васильевым (которого Вы, дорогой читатель, наверняка помните по первому тому этой книги) поехали в Японию по приглашению фирмы «Такаги», которая хотела изготовить… японскими руками(!)… аппарат, изобретенный нами с Юрием Ивановичем, которого они уважительно называли Васильев-сан.

Это было в 1988 году. Васильев-сан, конечно же, до безобразия разволновался, впервые в жизни увидев чужую страну, да еще и такую как Япония, где все беспрестанно кланяются друг другу, когда каждый кланяющийся старается поклониться кланяющемуся последним и ни за что не допустить того, чтобы тебе, кланяющемуся, поклонились, а ты ушел, не поклонившись. Васильев-сан, округлив глаза, смотрел на то, как японцы, напоминая «Ванек-встанек», кланялись друг другу, и улыбка растягивала его щербатый русский рот, наводя благость на его чистую душу. Васильев-сан «балдел» в этой доброй стране. Ему было хорошо. Да и словосочетание «Васильев-сан» нравилось ему.

Васильев-сан курил сигареты «Вега» одну за другой и ничего не мог поделать с собой, — курить хотелось… от волнения-то. На предложения японцев покурить сигареты «Mild Seven» Васильев-сан мотал головой и, достав из мягкой пачки сигарету «Вега», гордо выпускал в лица японцев непривычный для них «навозоподобный» дым. А японцы, несмотря на это, обожали Васильева-сан и восклицали «У-у-у!», когда он выдавал свои технические идеи и… даже, вроде как, привыкли к запаху вонючих сигарет «Вега». Они, японцы, однажды даже предложили Васильеву-сан филиппинскую проститутку, но Васильев-сан гордо отказался, не желая нарушать советские принципы жизни и считая, что КГБ даже в Японии может засечь его, Васильева-сан.

В общем, повезли нас в Японии в город Нагано. Когда мы с Васильевым-сан пошли по улицам этого города, я обратил внимание на то, что плитки на тротуарах неровные, из-за чего идти было не очень удобно.

— Почему у вас плитки на тротуарах неровные? — спросил я у японцев.

— А у нас в городе один процент составляют слепые люди, — ответили японцы. — Поэтому мэр города Нагано и позаботился о них.

— Как так?

На тротуарных плитках на расстоянии шага друг от друга мы сделали продолговатые выпуклости, чтобы слепые люди, осязая их через подошву, могли знать направление хода. А на перекрестках мы положили плитки с круглыми выпуклостями, чтобы слепой человек мог… через подошву… понять, что здесь поворот. Да и звуковые светофоры сделали. — Ничего себе! Какая забота о слепых! — удивились мы с Васильевым-сан.

— Но их ведь, слепых-то, целый один процент от всего населения города! — тоже удивились японцы.

— Но ведь зато зрячим ходить неудобно! Неровности везде под ногами!

— Зрячие люди потерпят, — ответил один из японцев, — они и так счастливы, — они видят свет.

— Да уж, — только и ответили мы.

А потом японцы хитро переглянулись и предложили нам с Юрием Ивановичем Васильевым посетить Храм Счастья.

— Что это такое? — спросил я.

— Увидите, — ответили они.

Мы по неровным тротуарам подошли к довольно обычного вида храму буддистского типа.

— Это Храм Счастья, — сказал один из японцев.

— А-а, — ответил я.

— Вы здесь поймете, что такое Счастье.

— Как?

— Увидите.

— Нас подвели к входу в храм и сказали, что сейчас мы спустимся в подземный лабиринт, по которому будем долго идти в темноте, нащупывая на правой стороне стены лабиринта дверь. Если мы нащупаем эту дверь и откроем ее, то увидим, что такое Счастье. Страшновато что-то, шеф, счастье в темноте-то нащупывать! — сказал Юрий Иванович Васильев.

— Ничего, Юра, пойдем!

Мы спустились в лабиринт. Кромешная тьма окутала нас. Мы пошли вдоль правой стены, тщательно прощупывая каждый сантиметр.

— Эх, шеф, надо было спички втихаря с собой взять! — послышался сзади голос Васильева-сан. — Отобрали ведь спички и сигареты при входе в храм. А втихаря оставить мы не догадались.

— Да-а… уж! Как в могилу спустились… в этот лабиринт… Храма… м… м… Счастья!

— Да уж.

Мы все шли и шли вперед, все щупали и щупали правую стену. Было такое ощущение, что время остановилось. Сзади послышался голос Юрия Ивановича:

— Шеф, а может назад повернем, а?!

— Давай, Юра… м… м… лучше вперед. Где наша не пропадала! Авось и счастье найдем. Щупай лучше правую стену!

Через какое-то время сзади опять послышался голос Юрия Ивановича:

— Как бабу щупаю эту стену-то! А двери Счастья все нет! Шеф, а может они все это выдумали, японцы-то?!

— Щупай, Юра! Как бы не пропустить!

Еще через какое-то время Юрий Иванович снова прокряхтел сзади:

— Ни зги не видно, а! Кромешная тьма! Черным-черно вокруг! Ужас какой-то! Шеф, а мне страшно! Ты где, шеф, а? Ау-у!!!

— Я здесь, — отозвался я спереди.

— Где?

— Здесь.

— Ой! Шеф, я в твою спину вмазался носом! А чо у тебя спина-то такая жесткая?!

— Не знаю.

— В Японии темнота гуще, шеф, точно тебе говорю. В миллиметре ничего не видно! А нос-то у меня, шеф, длиннее, чем миллиметр

— Да вообще-то.

— Ты чо-нибудь нащупал, шеф? Ничего пока.

— Я тоже.

— А-а.

Еще через некоторое время голос Юрия Ивановича, раздававшийся сзади, приобрел совсем уж тревожные нотки:

— Шеф, что это за Храм Счастья такой, а?! Это не Храм Счастья — это Храм Темноты какой-то.

— Да уж.

— Шеф! Я совсем охренел от темноты. Мне видеть хочется, шеф!

— Мне тоже.

— Ты чо-нибудь видишь, шеф?

— Нет.

— Я тоже, шеф! Ты хоть насвистывай, шеф, чтоб хоть какая-нибудь жизнь пробивалась!

— Не хочется.

— Мне тоже… не до этого.

— А-а.

Еще через некоторое время Юрий Иванович уже застонал:

— Шеф! Извращенцы они, японцы-то!

— Почему?

— Чо они, темноту за счастье воспринимают что ли?

— Вряд ли.

— Шеф, ты чо-нибудь все-таки нащупал на правой стене?

— Ничего, Юра.

— Я тоже. Показалось мне один раз, правда, но, по-моему, я кусок штукатурки отколупал… не дверь к Счастью это была.

— А-а.

Мы продолжали шагать в полной темноте, жуткой кромешной темноте. Сзади снова раздался голос Юрия Ивановича Васильева, имеющий уже панические оттенки:

— Шеф! А тебе не кажется, что мы к центру Земли спускаемся?!

— Это вряд ли.

— А там ведь ад! Точно, шеф, ад там.

— А-а.

— Может, повернем обратно, а?

— А вдруг нащупаем, Юра?!

— Ничего мы не нащупаем, шеф… а в ад спустимся. Вот счастье-то будет… там оказаться! Ну пошли обратно, шеф, а!

— Еще немного пройдем, Юра!

— Какого хрена спички не взял с собой, а?! И ты, шеф, об этом не подумал!

— Да уж.

Еще через какое-то время Юрий Иванович совершенно обреченно сказал:

— Все, шеф, мы кажется уже в аду!

И в этот момент впереди мы увидели лучик света. От удивления мы опешили и остановились, не веря своим глазам.