- Что ж, вероломного преступника, чье коварное измышление тяготело надо мной, больше нет в живых. Его только что повесили по моему приказу, когда я еще не знал, как решили вы его и мою судьбу. Да погибнут так все враги нашего достославного султана!

Тут же обо всем случившимся был составлен протокол, и, воспользовавшись этим документом, Али без особого труда всучил капиджи-баши пятьдесят кошелей. Он также постарался завоевать расположение влиятельнейших членов дивана, отправив им немалые дары, и султан, поддавшись на уговоры советников, казалось, вновь поверил ему.

Но Али знал, что это благорасположение - только видимость и что Селим притворяется, будто верит в его невиновность: все это лишь до тех пор, пока он не сможет наверняка покарать Али за вероломство. Али постарался опередить султана, свергнув его с трона, и поспешил столкнуться с его внешними и внутренними врагами. Заговор, составленный из обиженных и обойденных приближенных паши и сторонников Англии, не замедлил возыметь свое действие. И вот однажды, когда Али присутствовал на стрельбах, проводившихся французскими канонирами, присланными в Албанию губернатором Иллирии[28], некий татарин принес ему весть о низложении Селима, преемником которого стал его же племянник Мустафа. Али радостно вскочил и публично возблагодарил Аллаха за выпавшую удачу. В самом деле, переворот оказался для него весьма выгодным, однако все же менее выгодным, чем народное движение, одновременно погубившее и Селима, которому сторонники его стремились вернуть трон, и Мустафу, которого хотели с этого трона свергнуть. Махмуд II, принявший тогда меч Османа, пришел к власти в трудные времена: после кровавых волнений, в разгар политических потрясений у него не хватало ни воли, ни влияния, чтобы померяться силами с могущественнейшими из вассалов. Он милостиво принял миллион, который Али поспешил поднести ему по случаю его воцарения как свидетельство преданности, послал ему уверения в своей милости и утвердил его с сыновьями в занимаемых должностях. Эта счастливая перемена судьбы преисполнила пашу гордыней и отвагой. И тогда, отринув все иные помыслы, он решился исполнить наконец план, который был заветнейшей мечтой его жизни.

Овладев Гирокастрой, на которую давно точил зубы, Али повел победоносные войска к городу Кардице, жители которого когда-то вместе с жителями Хормово обесчестили его мать и сестру. Понимая, что у них нет ни малейшей надежды на пощаду, осажденные сражались с отвагой обреченных, но голод одержал над ними верх. После месяца жесточайшей блокады простой люд, у которого не осталось ни пропитания для себя, ни корма для скота, возроптал, требуя открыть ворота. Вожди, испугавшись общей обескураженности и понимая, что они не в силах что-либо изменить, решили капитулировать. Али, бесповоротно решивший для себя судьбу города, подписался под всеми требованиями жителей. Заключив соглашение, обе стороны скрепили его клятвой на коране. По условиям договора семидесяти двум беям - главам крупнейших албанских родов надлежало свободно и в полном вооружении прибыть в Янину, где им будет оказан прием, приличествующий рангу великих сподвижников султана. Жизнь их родичей тем временем будет в безопасности. Ведь в Кардице проживают мусульмане - братья Али по вере, и потому он готов отнестись к ним как к друзьям, сохранив их свободу и достояние. Но один квартал будет занят войсками победителя.

Когда по условиям договора войска паши занимали указанный квартал, один из главных вождей Кардицы, некий Салех-бей вместе с женой покончил с собою, предвидя ужасную участь, уготованную их неосторожным согражданам.

Когда семьдесят два бея прибыли в Янину, паша встретил их чрезвычайно любезно, не скупясь на заверения в дружеских чувствах. Их разместили в Озерном замке, личной резиденции паши, и несколько дней он осыпал их всевозможными почестями и милостями. Но вскоре, под каким-то предлогом отобрав у них оружие, он приказал заковать их в цепи и отправить в греческий монастырь, стоящий на острове среди озера и превращенный в тюрьму. Поскольку день казни еще не настал, он объяснил арест заложников попыткой побега.

Легковерный народ удовлетворился этим, и ни у кого не возникло сомнений относительно чистосердечности паши, когда он сообщил, что едет в Кардицу, чтобы учредить там полицию и гарантировать жителям исполнение обещанного. Никто не удивился даже тому, что он ведет с собой большое войско, так как он обычно путешествовал с большой свитой.

На четвертый день путешествия он остановился в Либокове, куда уединилась сестра его после смерти младшего сына Аден-бея, недавно унесенного болезнью. Никто не знал, что произошло, зато все заметили, что Хайница, заливавшаяся слезами до этой встречи, как по волшебству перестала плакать, а ее приближенным женщинам, не снимавшим траура, было приказано надеть праздничные одежды. Танцы и празднества, начавшись с приездом Али, не прекращались и после его отъезда.

Али отправился на ночлег в Хендерию, замок, стоявший на вершине скалы, откуда было видно Кардицу. На рассвете следующего дня он послал в город пристава, которому надлежало сообщить жителям, что все они, за исключением женщин, должны явиться к замку Хендерия, чтобы получить от визиря Али-паши залог его прощения и дружбы.

Жители Кардицы усмотрели в этом призыве предзнаменованье великих горестей; город огласился стонами и рыданиями; толпы людей устремились в мечети, взывая к милости Аллаха. Наконец, назначенный час настал; при прощании все целовались, как перед вечной разлукой. И вот шестьсот семьдесят безоружных мужчин пустились в путь к Хендерии. У городских ворот они встретились с отрядом албанцев, который двинулся вслед за ними, якобы для сопровождения, по мере того как жители продвигались к замку, число албанцев все росло и росло. Вскоре все они предстали перед Али-пашой.

Он стоял посреди многотысячного войска, выстроенного внушительным каре. Эта демонстрация силы окончательно повергла в ужас несчастных жителей Кардицы: и сами они, и семьи их оказались в полной власти врага, слывшего дотоле безжалостным. Все они простерлись ниц перед пашой и стали молить его о пощаде и милосердии с тем пылом и красноречием, которые появляются у людей в минуты великой опасности.

Несколько минут Али молча наслаждался сладостным зрелищем: давние враги пресмыкались в пыли у его ног. Затем велел поднять их и ободрил, называя братьями и сыновьями, любезными его сердцу. Углядев среди них старых знакомцев, он призвал их к себе, запросто заговорил о днях юности, об общих играх, о первых любовных приключениях и, указав на юношей, промолвил со слезами на глазах:

- Рознь, поселившаяся меж нами, длилась столько лет, что дети, которых еще и на свете не было в те времена, когда мы повздорили, успели вырасти и стать мужчинами. И мне не довелось радоваться, глядя; как подрастают дети соседей, старинных друзей моей молодости, не довелось мне и осыпать их благодеяниями. Но я надеюсь в скором времени поправить последствия нашей печальной распри.

Осыпав всех щедрыми обещаниями, он предложил спуститься в соседний караван-сарай, где в знак примирения был приготовлен великолепный пир. Пережив жесточайший страх, жители Кардицы предались ликованию и бодро направились в караван-сарай, благословляя Али-пашу и упрекая себя за то, что усомнились в его добрых намерениях.

Усевшись в паланкин, Али спустился со скалы Хендерия в сопровождении приближенных и придворных, славивших его милосердие в самых выспренных выражениях. Сам же паша лишь милостиво улыбался в ответ на восхваления. Достигнув подножия скалы, Али пересел на коня, двинулся к караван-сараю и приказал войску следовать за ним. Пустив скакуна в галоп, Али дважды молча объехал караван-сарай, затем, внезапно остановившись у ворот, знаком указал своим телохранителям на ворота и громовым голосом вскричал: "Смерть им!"

Телохранители окаменели от неожиданности и ужаса. Затем, когда паша в ярости повторил приказ, с негодованием побросали оружие. Тщетно Али-паша увещевал, запугивал и улещивал их: одни замкнулись в гордом молчании, другие осмелились просить пощады для несчастных. Тогда, отослав их, паша обратился к служившим в его войске христианам-мирдитам: