Ну конечно, это они были любимцами, а вовсе не толстая певица! Они были лучше всех, и громкие, дружные аплодисменты не смолкали до тех пор, пока испанский танец не был повторён.

После этого началось кино. Запрокинув голову и вытянув шею, смотрела Галя на высокий экран, по которому двигались огромные фигуры. Она знала, что после этого опять будут выступать и любимица публики и папа с мамой, и терпеливо сидела на своём ящике, стараясь разобрать что-нибудь в непрерывном мелькании казавшихся ей гигантскими фигур.

Она смотрела на них так долго, что шея у неё заныла и ей неудержимо захотелось спать.

Она не заметила, как закрылись её глаза и как, вдруг отяжелев, она сползла с ящика на пол, откуда её и поднял папа.

И вот уже в полной темноте, под снегом, бившим в лицо, шли они втроём обратно — с Васильевского острова к Покрову.

Теперь папа привязал Галю к себе длинным шарфом, и она, припав к его плечам, сквозь дремоту слышит и посвист ветра над пустынными площадями, и незнакомое слово «интернат», произносимое много раз знакомыми голосами.

— А в школе-то интернат! — говорит, вздыхая, мама и поправляет у Гали шапку, съехавшую на затылок.

— В том-то и дело, — говорит папа. — Начнутся сильные морозы — ну что нам с девочкой делать? Как быть? А в интернате за ней будет уход…

— Да, — повторяет папа, подходя к их дому, — придётся нам, Машенька, подумать об интернате.

И папа тоже вздохнул.

Но этого уже не слыхала Галя, крепко заснувшая на его плече.

Были ранние сумерки осеннего дня. Галя сидела у окна на нянином сундуке (удивительно, что сундук остался всё таким же!) и смотрела на высокий тополь, с которого давно облетели последние листья. Вокруг него озабоченно кружили птицы, и Галя вспомнила, как они с няней кормили воробьев хлебными крошками.

Мама уже давно разговаривала о чём-то с папой, закрыв дверь столовой. Галя понимала, что они закрыли дверь от неё, хотя тётя Лидия Петровна была с ними. Может быть, папа опять хочет взять её в театр, а мама не соглашается…

— Галёк! — закричал наконец папа, открывая дверь. — Беги скорее сюда!

Галя соскочила с сундука и, подпрыгивая, чтобы согреть застывшие ноги, вбежала в комнату. Она увидела сразу, что у мамы заплаканные глаза, что тётя Лидия Петровна обнимает маму за плечи, точно стараясь её утешить, а папа был такой, как всегда, и быстро ходил по комнате, потирая озябшие руки.

— Галенька, ты теперь уже большая, — говорит мама, подождав, пока Галя устроилась у неё на коленях. — Ты должна всё понимать. Ты видишь, что время теперь трудное и няни у нас больше нет.

Галя печально кивнула головой: к слову «нет» она уже привыкла и знала, что время бывает трудным и не трудным.

— Оставаться тебе дома не с кем… — продолжает мама.

Но папа неожиданно перебивает её и особенно громко и весело заканчивает вместо мамы:

— Одним словом, Галек, ты ведь помнишь, как мы однажды с тобой были в театре и как тебе там понравилось?

Сердце Гали радостно вздрагивает.

— Ты опять меня туда возьмёшь? — Она уже соскакивает с маминых колен и бежит весело к папе, чтобы повиснуть на нём и, уцепившись, взобраться к нему на плечи.

Но папа не сказал «да».

— Ты пойдёшь не в театр, Галек, а в театральную школу, туда, где занимается и мама, — решительно говорит он. — Пойдёшь с мамой и будешь учиться так же хорошо танцевать, как она. И тогда тебе сошьют такую же сиреневую юбочку или, если хочешь, розовую, и мы все пойдём на тебя смотреть. Ну что, рада?

Галя переводит глаза с папы на маму, с мамы — на Лидию Петровну и не может произнести ни слова.

Глаза у мамы наполняются снова слезами; она подходит к Гале и, стараясь весело засмеяться, крепко её обнимает:

— Ничего, девочка, ты каждое воскресенье будешь приходить домой, и нам тогда будет очень весело. И жить будем мы ещё лучше, чем раньше. Только учись хорошенько! Ты ведь у меня очень, очень способная и музыкальная. Ты, я знаю, быстро пойдёшь вперёд. Только немножко потерпи, моя девочка! — заканчивает мама и так крепко прижимает к себе Галю, точно её отнимают.

Галя ещё окончательно не проснулась и не открывала глаз. Но сон убежал сразу — от громкого звонка. Может быть, это мама вернулась домой и сейчас няня, шаркая туфлями, заторопится в переднюю отпереть ей дверь? Но тут Галя вспомнила, что няни больше нет — не только у них в доме, а нигде нет, — и открыла глаза.

Нет, это не мама звонила, это не вечер и это не их дом!

В огромные окна с высоко поднятыми шторами заглядывало хмурое, холодное утро. Окна освещали большую комнату и множество кроватей. На подушках были видны разного цвета косички, завязанные ленточками, и просто спутанные волосы, закрывавшие лица девочек. И чьи-то очень большие и очень живые глаза пристально смотрели на Галю. Почувствовав на себе этот упорный внимательный взгляд, Галя поскорее закрыла опять глаза и притворилась спящей.

Но в эту минуту звонок прозвенел ещё ближе, и незнакомый голос строго прокричал на всю комнату:

— Acht Uhr! Восемь щасов! Вставайть! Девочки, скоро-скоро! Schneller!

— Девочки, одеваться! — повторяют испуганные детские голоса, и двадцать две пары маленьких ножек быстро спускаются с кроватей на пол.

— В ванну, мыться! — командует громким голосом очень высокая и очень худая дама, строгим взором посматривая вокруг.

Под взглядом этих неприветливых серых глаз Галя стала поспешно одеваться.

— Только халат! — раздаётся команда.

Через минуту девочки, одетые в одинаковые казённые халаты, торопливо бегут за высокой дамой.

Галя с интересом смотрит на огромный медный бассейн с маленькими краниками. Для каждой девочки отдельный краник.

По команде сбрасываются с худеньких плеч халаты, и, поёживаясь от холодного воздуха, девочки отвёртывают блестящие краники.

О, какие ледяные струи брызнули вдруг на посиневшие тела!

Галя невольно отскакивает назад, точно обожжённая. Но громкий голос строгой дамы неумолимо возвращает её к страшному бассейну, и девочка покорно подставляет плечи под обжигающий холод воды.

Она чувствует, что до сих пор не знала, что такое холод. Её руки покраснели, и пальцы перестали сгибаться. Всё тело заныло, и, как утопающий за соломинку, она схватилась за полотенце, поняв, что мучения на сегодня кончились.

Желтоволосая классная дама выстраивает девочек парами и ставит Галю рядом с той самой синеглазой соседкой, которая смотрела на неё в спальне. Девочка продолжает свои наблюдения, и Гале делается неловко. Она старается смотреть в сторону, но здесь взгляд её встречается с холодными глазами классной дамы, и, окончательно растерявшись, она низко опускает голову и начинает внимательно рассматривать пол.

Строгий взгляд немки оглядывает Галю с ног до головы, на что требуется немного времени, потому что Галина фигурка очень мала.

— Нужно ошень лючше учиться. А теперь скоро-скоро! — заканчивает немка свою приветственную речь, и девочки торопливо спускаются по широкой лестнице.

Желтоволосая классная дама вечно торопилась. Ей казалось, что всегда и всё делается слишком медленно.

— На места! — раздаётся её окрик у входа в столовую.

И девочки бегут к высоким резным стульям по великолепному линолеуму к великолепно сервированному столу.

Школьная столовая! Сколько горьких разочарований было пережито в это трудное время за твоим торжественным столом!

Они начались с первой минуты, когда Галя вместе со своей соседкой заняла наконец место у прибора. Увы! На тарелочках из саксонского фарфора лежали только крошечные кусочки хлеба, посыпанные сверху сахарным песком. Галя заглянула в чашку: в ней был… просто кипяток! Тогда она решила сразу съесть свой кусочек хлеба. Но неожиданно её руку схватила другая детская рука, и синеглазая девочка быстро прошептала: