- Погоди, погоди, - Крекшин был знаком с удивительной памятью своего друга, равно как и с его осведомлённостью в технических новинках, однако такая подробность изложения навела его на мысль, - армированный алюминий... А у тебя - патент на новый металл. За этим держишь?

Остензон улыбнулся.

- А ведь Урманцев-то тебе торговать патентом не даст, - заключил Крекшин. - Разве только представить ему дело в разрезе российских государственных интересов... но это ж как повернуть-то надо?

Урманцев, министр воздухоплавания Российской Империи, был человеком предрассудков - среди всего прочего, очень не любил во вверенной ему сфере частный произвол, и однажды даже выдвинул прожект, предполагающий отчуждение всех воздухоплавательных средств с последующею передачею таковых в полное ведение министерства. Прожект, разумеется, благополучно положили под сукно, а сам Урманцев едва не лишился места. При всём том был он честен, прям, и в своём деле разбирался как никто другой. В любом случае, решать с ним деловые вопросы было мукой мученической. К тому же, "русско-американскую акулу" Остензона Урманцев за что-то недолюбливал, и даже, по слухам, выражал в частном порядке мнение, что сердце у этой акулы, если оно вообще есть, целиком американское. Прослышавший про то Остензон, искренне считающий себя патриотом обоих отечеств, очень на эти слова обиделся.

К несчастью, министр имел полную возможность запретить торг патентом, если последний имеет важное воздухоплавательное значение.

- Чего тут думать, - Остензон покрутил в пальцах тяжёлую серебряную ложку. Немедленно появился половой, лихо щёлкнув каблуками, искательно заглянул в глаза важному гостю, но не прочёл там ничего для себя, и столь же стремительно исчез.

- Интерес очевиден. Россия получит доступ к дирижаблям "Монгольфье". Наши "Витязи" хороши, конечно, - в безветренную погоду да в жаркий день. А "Монгольфье" - это будущее. Не отстать бы от прогресса - вот и весь интерес. Этого, с государственной точки зрения, и должно быть достаточно. Или старик всё бредит военными маршами?

- Но ведь была же аэровойна, - Крекшин звякнул крышкой портсигара, достал длинную греческую пахитосу. - Одолжайся, пожалуйста, - протянул он серебряную коробочку другу.

Тот с удовольствием взял пахитосу, размял в пальцах.

- А молодые сейчас не говорят "одолжайся", - заметил он. - Вот уже и язык меняется. Стареем, брат. А прогресс мимо идёт. Как бы не отстать... Всем разумным людям ясно, что война между цивилизованными державами совершенно невозможно, тем более воздушная.

- Но ведь было же, - Крекшин подвинулся чуть ближе к собеседнику, было... У меня дед с немецкого фронта в четырнадцатом году без ноги пришёл. И кашлял всё время вот этак... газов. А, между прочим, бомбы с "Цепеллинов" ихних очень даже сбрасывали.

- За что и поплатились, - Остензон нервно дёрнул уголком рта, что было верным признаком подступающего раздражения. - Хотя я всё же понимаю немцев. Стамбульский мир был унизительным. Но всё же - война была похабная, но короткая. Четыре месяца всего. А раньше по сто лет воевали.

- Так что с того? Всё равно все государства военные аэростаты содержат. Известное ж дело, - огрызнулся Крекшин. - А против кого, спрашивается?

- Суеверие, дикость... - Лев Генрихович снова поморщился. - Есть такая вещь, как военный бюджет. Как он наполняется свыше положенного, так они, понимаешь, новый дирижабль строить начинают. И ведь знают, что зенитная электропушка сбивает любой пузырь за одно попадание, а всё туда же...

Крекшин промолчал, потому что довод был отчасти справедливый.

- Кстати сказать, - Крекшин немедленно напрягся, зная, что за этим последует, - что вышло с английским делом?

Ипполит Мокиевич вздохнул, стараясь выглядеть натурально.

- Пока тёмная водица. Крутят они что-то...

Английский интерес Крекшина был связан с недавним изобретением профессора Рейли, о котором в последнее время ходило столько разговоров. В принципе, идея получения электрической энергии путём разложения атомного ядра была теоретически доказана ещё в сороковые годы. Однако, практического применения эти построения не имели: радий стоил дороже золота, а более дешёвый уран содержал нужный изотоп в ничтожном количестве, причём получить его химическим путём не представлялось возможным. Исследование же иных способов его производства требовало огромных финансовых вложений, на которые никак не находилось охотников. Профессор Рейли, однако, во вспомоществованиях к исследованиям не нуждался, располагая капиталами своей жены, эксцентричной богачки Джулии Виндельбанд. По слухам, на свои опыты он истратил почти всё её состояние, однако добился-таки успеха, создав некий "хроматографический метод разделения изотопов". В заинтересованных кругах поговаривали даже о перспективах "атомной энергетики", имеющих виды стать третьим альтернативным источником энергии, помимо воды и угля...

Крекшин ездил в Лондон, разговаривал с Рейли, и остался при следующем мнении: что-то в этом есть, но участие в этих делах надо обозначать с осторожностью. С Остензоном на эту тему он говорить пока не решался, понимая, что энергичный Лев Генрихович, предпочитающий в денежных делах американский принцип "Yes or No", не одобрит его топтания на месте и долгих раздумий.

- Ну, дорогой, что за слово - "крутят"? - Остензон махнул рукой, и Крекшин понял, что в прогнозе своём не ошибся, - или у них есть что-то предложить, или нет. Если нет, надо кончать разговор. Если есть, спрашивать цену и условия участия. Иначе дела не будет... Но я вижу, ты молчишь. Значит, сам не определился. Так?

- Так, - подтвердил Крекшин, и, желая скрыть смущение, ещё выпил. Хороша... - он утёр пястью усы и бороду. - Прямого смысла в изобретении Рейли я пока не вижу. Даже если он построит этот свой "атомный реактор", уголёк-то всё равно дешевле выйдет. А вот военное значение...

- Опять про военное! Ты же знаешь, как я смотрю на эти вещи. Остензон поёрзал, усаживаясь поудобнее, сплёл пальцы, и начал рассуждать. По всему видно было, что говорит он не по первому разу, и хорошо обдуманное.