Тесный тамбур понемногу заполнялся людьми. Вот вошли двое геологов. Тыплилык недоумевал, что им искать зимой под снегом. Но начальство не станет посылать зазря людей. Значит, есть такое, что можно найти и под снегом. Гурьбой вошли артисты Магаданского театра. Возглавлял их высокий худой старик — Гурьевский, заслуженный артист. Он дружески кивнул Тыплилыку, а молодая артистка Майя Решетова подошла и задала обычный вопрос:

— Как чувствуют себя наши манто и воротники?

Наконец открылась дверь, и народ хлынул в столовую. Кто-то уронил дюралевый стул. Через минуту маленькая вешалка скрылась под тяжёлыми шубами, меховыми кухлянками. Шапки лежали даже на холодильнике, который использовали как термостат — держали в нём горячий чай, чтобы дольше не остывал. А холода здесь, за стенами, было больше чем достаточно.

Тыплилык занял угловой столик с одним-единственным стулом. Это его постоянное место. Целый стол на одного.

Позже всех пришли лётчики. Их места находились за занавеской, в пилотской половине столовой. Экипажи поздоровались с Иваном Тыплилыком.

Тыплилык взял три стакана чаю, бутерброды с красной икрой. Он долго сидел в раздумье, не начиная чаепития. Ухватив ладонью горячий стакан, он думал о корме, о голодных песцах, грызущих самолёт, о том, что, если погибнет хоть один из этих вонючих зверей, придётся держать ответ перед самим Михненко…

Иван Тыплилык никогда так тяжело не чувствовал груз ответственности, как во время этой командировки. А поездил он немало и знал свой Чукотский район, как посёлок Кытрын — районный центр и место постоянной работы.

Иван Тыплилык происходил из дальнего села на северном побережье Ледовитого океана, но уже давно жил в Кытрыне, с того памятного года, когда его выдвинули на руководящую работу.

Это произошло в сорок восьмом году. До этого Тыплилык закончил семилетку и два года проучился в Анадырском педагогическом училище. Училища ему закончить не удалось — заболел, пришлось возвращаться домой.

Некоторое время после возвращения Тыплилык работал секретарём сельсовета и одновременно секретарём колхозной комсомольской организации. Осенью сорок восьмого года, перед забоем моржей, понадобилось выбрать делегата на районную конференцию. Долго спорили, кого послать. С одной стороны, надо, чтобы колхоз представлял достойный человек, но с другой — как в такую горячую пору ослаблять комсомольско-молодёжную бригаду?.. Кто-то подал мысль: а не послать ли делегатом Ивана Тыплилыка. Человек он грамотный, молодой, к тому же секретарь. Иван Тыплилык сидел в сторонке и молчал. Во время голосования у него не хватило духу вычеркнуть самого себя. Так он стал делегатом районной комсомольской конференции.

А потом, уже в Кытрыне, его вызвали в райком партии, и там с ним разговаривал сам Филипп Игнатьевич, первый секретарь, в присутствии русской молодой женщины — представителя крайкома. Когда Тыплилык услышал, что ему предлагают ни много, ни мало, как пост второго секретаря райкома комсомола, он поначалу испугался и даже нашёл силы, чтобы произнести слова отказа. Но они были восприняты как признак скромности. Филипп Игнатьевич сказал:

— Мы должны выдвигать национальные кадры. Такая установка. Не бойся, будем помогать. А что скромен — это хорошо. Скромность украшает большевика.

Иван Тыплилык получил стол в настоящем кабинете. Новый стол с двумя тумбочками и большим ящиком посредине. У окна стоял ещё один стол — первого секретаря. Но Дима Глотов мало бывал на месте, больше разъезжал по району. В минуту откровенности он даже признался Тыплилыку, что, будь его воля, он давно удрал бы отсюда в тундру. Дима Глотов был зоотехником.

Ивану Тыплилыку нравилось в кабинете.

Утром, подходя к длинному со светлыми, ещё не успевшими потемнеть стенами зданию райкома и райисполкома, он испытывал восторженное чувство собственной значительности.

Земляки смотрели на Тыплилыка уважительно и предпочитали обращаться к нему, нежели к другим работникам: как-никак свой человек и язык понимает. Но Тыплилык твёрдо знал дело и посылал людей куда надо. На всех торжественных собраниях и заседаниях Тыплилыка неизменно выбирали в президиум, и каждый раз председательствующий не забывал при этом вспомнить о национальной принадлежности Тыплилыка.

Тыплилык настолько привык к своему положению, что не мыслил себя где-нибудь в другом месте, и когда на очередной комсомольской конференции его, что называется, прокатили, он воспринял это как личную катастрофу. С ужасом он думал о том, что ему придётся возвращаться в родное селение, где его считали большим начальником, и охотники, сдерживая себя, молчали со значительным видом, когда Тыплилык поучал их, как надо бить моржей и китов, ставить капканы на пушного зверя.

Но оказалось, что районное начальство позаботилось о нём. Через несколько дней после конференции его вызвали в райисполком и предложили пост заведующего районным отделом народного образования.

— В школах района сейчас не совсем благополучно, — говорил председатель Иван Иванович Михненко. — Особенно с преподаванием родного языка. А ты всё же учился в педагогическом училище, имеешь опыт работы с молодёжью. Учителя в нашем районе народ молодой, горячий.

Поначалу Тыплилык взялся за дело крепко. Он ездил по школам, просиживал дни на уроках, ночами корпел над учебными планами. Действительно, во многих школах дела обстояли неважно. Учащихся, особенно чукчей и эскимосов, переводили из класса в класс с явно завышенными оценками. Как-то Тыплилык попробовал откровенно сказать об этом одному директору, бывшему своему однокурснику по училищу.

— Так всегда было, — ответил тот и многозначительно добавил: — Национальная политика…

С поста заведующего районо Тыплилык уходил с едва скрываемой радостью. Это работа была не для него. Он чувствовал себя первоклассником, которого по ошибке посадили в пятый класс.

В пятьдесят пятом году, когда праздновалось двадцатипятилетие Чукотского национального округа, Ивана Тыплилыка наградили орденом и перевели работать в сельскохозяйственный отдел. Потом он занимался коммунальным хозяйством… Однажды кто-то высказал мысль о том, что Тыплилыку неплохо бы подучиться…

Тыплилык уже не был единственным представителем местного населения среди районного начальства. Появились новые люди, которые разбирались в делах не только лучше него, но и некоторых русских. А об образованности нечего и говорить. Были даже с высшим партийным!

В райзагсе Тыплилык обосновался прочно. Здесь было уютно и тихо. Регистрация рождений, смертей и браков доставляла ему одинаково большое удовольствие. Бланки были такие внушительные, вопросы значительные и важные. Он каждый раз испытывал священный трепет, заполняя красивую, украшенную цветными линиями бумагу. Одно ему не нравилось — выдавать справки о расторжении брака. Это неприятное дело он обычно поручал своему заместителю — смешливой и курносой девчушке Кате Омриной.

Только после ухода с комсомольской работы Иван Тыплилык задумался об устройстве личной жизни. Раньше было недосуг. Кроме того, как комсомольский работник, он строго оберегал свой моральный облик и позволял себе думать о девушках только как об идейных товарищах.

С женитьбой получилось не совсем ладно. Правда, эта мысль пришла в голову Тыплилыку поздно, когда его семейное положение было собственноручно зарегистрировано в толстой книге записей актов гражданского состояния, закреплено брачным свидетельством и большим чёрным штампом в паспорте.

Матрёна Ермиловна работала в магазине и до замужества выглядела достаточно привлекательной. Она была чуванка, говорила только по-русски и не любила, когда к Тыплилыку заходили в гости его земляки.

Постепенно жена забрала полную власть в доме и даже установила правила, как должен себя вести муж, кого приглашать в гости.

Каждый вечер, вернувшись с работы, Тыплилык рассказывал Матрёне Ермиловне районные новости.

Однажды, вызванный в кабинет председателя исполкома, он оказался невольным свидетелем интересного разговора.