— Четвертый?

— Не прикидывайтесь изумленным, мистер Кэмбер. Если бы вы увлекались почтовыми марками в той же степени, как Ленни увлекается мужчинами, то вас бы считали коллекционером марок. Филателистом. А Ленни коллекционирует мужчин. За некоторых из них, если у неё хватает ума — или глупости, — она выходит замуж. Я считаю, что пусть она лучше заводит любовные интрижки, но замуж не выходит.

Я ошалело уставился на него. Сознание мое отяжелело от поглощенных напитков и яств, и я даже не был уверен, что правильно расслышал Монтеса.

— Я уверен, что вы в неё тоже влюблены, — как ни в чем не бывало, продолжал он. — Я бы вам не поверил, вздумай вы отрицать это. Ни один мужчина не может устоять перед её ангельской наружностью, а я приучил себя относиться к этому философски. К тому же, мистер Кэмбер, секс никогда не занимал серьезного места в моей жизни. Сказать по чести, женщины меня мало интересуют. Я понимаю Ленни. Она тоже понимает меня, и ни один из нас ни в чем не мешает другому. Если через час вы подниметесь по центральной лестнице на третий этаж, то застанете Ленни в её опочивальне. Она будет ждать вас совершенно нагая, распростершись на кровати императрицы Жозефины. Клянусь вам, мистер Кэмбер, я начисто лишен ревности. Впрочем, я, наверное, поспешил с этим разговором. Я подметил, что с американцами вообще становлюсь излишне разговорчив. Я никогда не мог понять вашей морали. У нас все гораздо проще. Хозяин у нас, например, всегда должен быть гостеприимным, чего бы это ему ни стоило. Гость в моем доме автоматически поселяется у меня в сердце. Ну что, поговорим о ключе, мистер Кэмбер?

— Да, — медленно ответил я. — Я предпочел бы эту тему.

— Он ведь у вас, не правда ли?

— Да.

— При себе? Прямо здесь?

Как Монтес ни старался, ему не удалось сдержать нетерпения.

— Нет. Он находится в другом месте.

— Что ж, это мудро. Внешность обманчива, мистер Кэмбер. Вы, например, вполне можете сойти за простака. Я отношу себя к знатокам человеческой натуры. Да, мы поговорим о ключе, но сначала я хочу кое-что прояснить. Я задам вам вопрос, ответ на который уже знаю, но вы все-таки удовлетворите мое любопытство. Вы убили Шлакмана?

— Вы имеете в виду этого старика в подземке?

— Да, именно его.

— Нет! — воскликнул я. — Нет, конечно! С какой стати мне было его убивать? Я его и в глаза прежде не видел.

— Никогда?

— Никогда. Мне показалось, что он болен — он выглядел совершенно больным. Он попросил меня помочь ему. Прижался ко мне. А потом, должно быть, увидел нечто, что его испугало, и, неловко отпрянув, угодил прямо под поезд.

— Он увидел Энджи, — ухмыльнулся толстяк.

— Что?

— Я прекрасно знаю, что вы его не убивали, мистер Кэмбер. Я же сказал вам, что задам вам вопрос, ответ на который уже знаю. В любом случае, должно быть, фарш, оставшийся от Шлакмана, являл собой малоприятное зрелище.

— Я не стал смотреть.

— Разумеется, — улыбнулся Монтес. — Иного я от вас и не ожидал. Ведь тогда вам было бы трудно доказать, что не вы столкнули его. Кстати, вы не задавались вопросом, насколько вы виновны в его смерти? Как-никак, ключ-то он отдал вам.

Я покачал головой.

— Нет. Он упал сам.

— Разумеется. И я не вижу ничего странного в том, что он обратился за помощью к незнакомцу. Интересно, мистер Кэмбер, какое впечатление произвел на вас Шлакман?

— Я же вам сказал — усталый и больной старичок. Безобидный, измученный и напуганный.

Толстяк внезапно разразился смехом. Он хохотал с таким восторгом, что его могучие телеса тряслись, как желе. Да и весь он напомнил мне огромную, расплывшуюся медузу.

— Простите, Бога ради, что меня так разобрало, — забормотал он сквозь приступ душившего его смеха. — Просто мне никогда не доводилось слышать, чтобы Шлакману дали столь удивительную характеристику. Безобидный. Кем, по-вашему, был сей несчастный старичок?

— Понятия не имею, — обиженно процедил я, задетый пренебрежительным смехом Монтеса даже сквозь затуманенное сознание. — Я же говорил вам, что никогда его прежде не видел.

— Охотно верю. Большего доказательства, чем ваши удивительные слова, не сыскать. Безобидный. Это — выдумка века. Я человек терпеливый, мистер Кэмбер. И — незлобивый. Я против того, чтобы на людей вешали ярлыки. Окажись сам дьявол гурманом, я счел бы за честь отужинать вместе с ним. Но вот Шлакман… Видите ли, Шлакман служил полковником СС у Гитлера. Потом был комендантом концентрационного лагеря. За один только месяц он умертвил в газовых печах триста двенадцать тысяч стариков, женщин и детей, за что получил почетную награду Третьего рейха. Истый тевтонский рыцарь. Человек с фантастическими организаторскими способностями. Я далеко не моралист, но мне становится страшно от одной мысли о его подвигах. Но, вернемся к нашим баранам, мистер Кэмбер. Будучи гражданином, взращенным в американском обществе, вы, вероятно, должны были сразу после случившегося обратиться в полицию. По очевидным для нас обоих причинам, вы так не поступили. Вместо этого вы — что, на мой взгляд, весьма похвально и благоразумно, — позволили Ленни привезти вас сюда.

— У меня не было повода для обращения в полицию, — пробормотал я. — Мне не нужен был этот ключ. Он достался мне по ошибке.

— Что ж, вполне логично. Значит, вручив ключ мне, вы избавляете себя от всех страхов и обязательств.

— Да, но мне кое-что известно, — пробормотал я, выдавливая пьяную улыбку. — Я ведь знаю, что это вовсе не простой ключ.

— Разумеется, — согласился Монтес.

— Вы поступили не очень любезно, назвав меня простаком. Могу я попросить ещё немного этого… Как вы его назвали?

— «Штреги»?

— Да. Замечательная вещь. Очень высокий класс.

Монтес наполнил мой бокал.

— Вспомните мои слова, мистер Кэмбер — это ведь не я назвал вас простаком. Это мнение других людей. Я им возражал в самой резкой форме.

— Каких ещё людей?

— Моих коллег — скажем так.

— Что ж, они заблуждаются, — высокомерно сказал я, несколько раз кивая для пущей убедительности. — Совершенно заблуждаются. Я не отношу себя к гениям — я такой же, как все. Но я вовсе не простофиля. Я прекрасно понимаю, что ключ представляет большую ценность. Он ведь от какого-то сейфа, да?

— Да.

— Вот видите. Но мне известно и другое — обычно таких ключей бывает два. А где второй? Почему именно этот так важен для вас?

— Я вам отвечу, мистер Кэмбер — обстоятельно и откровенно. Вы задали умный вопрос и заслуживаете, чтобы вам ответили со всей прямотой и искренностью. Однако позвольте предварить мой ответ следующим заявлением: оба ключа принадлежали мне. Вы вполне справедливо заметили, что ключей должно быть два. Так вот, оба они находились у Шлакмана, который обязался сохранить их для меня. Однако Шлакман, помимо всего прочего, оказался вором.

Я покачал головой.

— Не похож он был на вора.

— Если позволите, я напомню, что и похожим на убийцу он вам также не показался. Внешность обманчива, мистер Кэмбер — это непреложная истина. Что вы можете сказать, глядя на меня — жизнерадостного и веселого толстяка? Что я терпеливый, гостеприимный, понимающий. Да? Остроумный, образованный, не лишенный обаяния. Все это верно, но не дает даже приблизительного представления о моей внутренней сущности. Да, не скрою, для нас со Шлакманом содержимое сейфа представляло весьма существенный интерес. Однако он решил обмануть меня и попытался умыкнуть ключи. В последний миг, осознав, что его ждет неминуемое фиаско, он передал один из ключей вам. Второй, вне всякого сомнения, остался при нем. Логика подсказывает, что он уже давно находится в руках полиции.

— Значит, они разыщут и вскроют этот сейф? — предположил я, хитро прищурившись.

— Да. Но не так скоро, мистер Кэмбер. Если бы ключ не был помечен, они бы никогда не нашли сейф. Увы, в верхней части этого ключа, как вы несомненно заметили, выгравирована крохотная буковка «ф». Это отличительный знак Городского национального банка, у которого в одном лишь Нью-Йорке пятьдесят два филиала. Так что быстро они до сейфа не доберутся, хотя, следует воздать им должное, нью-йоркские полицейские весьма изобретательны. Чтобы найти наш сейф, им для начала придется получить судебный ордер. Потом — проверить все сейфы в пятидесяти двух отделениях банка. Сколько в них сейфов — тысяч двадцать пять? Может быть, даже больше. Это займет некоторое время. Какое именно — я точно не знаю. Вот почему мне так нужен этот ключ, мистер Кэмбер. И вот почему я должен получить его не послезавтра и даже не завтра, а сегодня. Сейчас. Немедленно.