Я, кстати, знал одного поэта. Он приходил на стадион «Динамо» с полупрофессиональной «Ямахой» (жена тащила аккумулятор от разбитого соседского «Запорожца»). Его уважали за творчество. Было это давно, дело прошлое, но стихи остались:

Гуслями Баяна заливалась «Ямаха», стадион скандировал популярные песни «Прети вумен» и «От тайги до британских морей». Но однажды, не выдержав публичного одиночества, славы и упрека супруги по поводу зарплаты в 46 рублей, поэт без паруса и ветрил, вообще без какоголибо киля бросился в мутные объятия Белой реки и сгинул: где он теперь распевает свои гимны — безмолвствует ноздреватое небо. Река вернула только поэтово тело, оболочку былого триумфатора. А тело молчит. Я сижу на берегу — мокрый, запыхавшийся после очередного заплыва. Чудом спасся, но не успеет просохнуть именная фуражка пограничника на горячей голове — Река тянется к пучине, обратно.

Заповедный бор на берегу — медведи, суслики, можжевельник. Мы только что с могилы поэта, пригубить успели шесть бутылок сухого. Видели, как родная сестра великой поэтессы возложила цветы на могилку великого поэта — кто ж такое вытерпит на трезвую голову! Затем, конечно, было теряние в зарослях папоротника, заигрывание с вахтершами Дома творчества, попытка снять майку с целью загара — все это и привело на бережок, усыпанный пластмассовыми пробками, прошлогодними календариками, полиэтиленовое покрытие которых не смогла переварить даже насквозь отравленная подмосковная почва. Мы тогда думали, что сидим себе, говорим о стихах, напеваем песенку, закусываем белым хлебом кровь винограда. Мы заблуждались. Со стороны наше бодрствование выглядело так: Юрец давно уже лежал вниз лицом и тревожно молчал; Толик как ответственный виночерпий медленно сползал по влажной от росы траве к водоему, а я зацепился левой рукой за сук и в этом устойчивом положении единственный из всей компании наблюдал перелет уток в южные широты.

Белая река, белое братство, белое сестринство. Мне ностальгически жаль время, когда сухими выходили из этой Реки, я завидую гребцам на надувныхгалерах, которые без страха минуют пороги и подводные течения, уныривают из водоворотов, плюют на частых в этой местности харонов. Но время ушло, настала пора отваров из трав многолетних растений, время козьего молока и овечьего сыра. Товарищи приносят в дом зелень, жирную рыбу и дополнительные табуретки — стулья ломаются стремительно. По усталым лицам я понимаю, что год прожит не зря, урожай убран богатый, семьи разрослись на одного человека — в каждой. И только я, недавно ступивший на родную землю из дальнего маршрута, не способен не только прорастить зернышко ячменя, но и укрепить семью, доставить удовольствие жене, купить красную машину несостоявшемуся сыну, завязать бантик на пушистой головке зеленоглазой дочки. Но друзья есть друзья, они знают способ: лунным маем, дождавшись, когда рассада помидоров даст первые зеленые побеги, товарищи берут меня в Варшавские бани, кладут на полоки и растирают свежайшим квасом. Потом — в парилку. И после настоящего пара в предбаннике — порция непитьевого, с хреном и медом кваса. Всего несколько глотков — и силы возвращаются. Их хватит на многое, еще на очень многое. В общее отделение входят заботливо припасенные девушки, друзья вежливо покидают баню на трое суток…

Так в грезах происходит возрождение, полная реабилитация. Воды Белой реки омывают только берега ночных кошмаров. Плакучие ивы склоняются к прозрачной воде, лошади пьют из Реки забвения и дико ржут в ответ на заливистые трели соловья. По румяным щекам катятся слезывиноградины, над Рекой встает солнце, и чудится, мерещится очертание иного, второго берега…

Настроение: бодрое. — Время: с утра. — Место: личная постель, в основном Россия. — Полезные сведения: как называется, когда не помнишь, что было накануне; как это наз ы вается у врачей; хорошо, что это не совсем то, о чем речь; как определить, дрался ли ты вчера; как определить, любил ли ты вчера; в любом случае ничего страшного и почему.

Вернемся к мозгу. Но прежде необходимо уточнить: самые смелые, наиболее мужественные люди на планете — алкоголики. Это какой же нервной системой надо обладать, чтобы наутро появиться в присутственном месте с улыбочкой, раскланяться с начальником, отдать последнюю мятную конфетку машинистке — быть комильфо, а в то же время таить в душе плотную уверенность, что вчера, с десяти вечера до пяти утра, были подожжены два жилых помещения, убиты пять постовых, изнасилованы две подружки и пущен под откос состав с гуманитарной помощью для голодающих младенцев Сомали! Провалы памяти (как я уже докладывал выше, синдром Корсакова), переходящие в абстиненцию, ставили на грань белой горячки не одно поколение; не один толковый повеса, бонвиван и гусар сошел с дорожки, не совладав с мощнейшими угрызениями совести и всепожирающим страхом расплаты за мнимое содеянное. А чаще всего на ровном месте возникают угрызения, частенько гордиться ими приходится в будущем, а не стесняться. На фундаменте сегодняшних переживаний и утренних извинений за испорченную лампочку в туалете и нервно сказанное лишнее слово строятся легенды, слагаются саги и рождаются эпосы, возгорается нимб над головой.

И всетаки относиться к синдрому Корсакова надо осторожно и с уважением. Наука в лице одного знакомого уролога разъяснила, что признаки синдрома Корсакова у алкоголиков — детский лепет по сравнению с настоящей болезнью. Хорошо выпивший, а иногда и закусивший человек просто не помнит, что с ним было. Конечно, в здравом уме, то есть опохмелившись, он переживает потерю некоторой части своего лица, горюет о явно обозначившейся деградации, навязчиво пристает к остальным участникам процесса за разъяснениями (а отнюдь не за утешениями, как думают многие: утреннему человеку не важно, как он сделал, ему важно, что он делал — для восстановления причинноследственной связи, а иногда и просто из любопытства). А больной уже ничего наутро не спрашивает — он додумывает все сам, а додумав, впадает в полнейшую уверенность, что так оно и было — не переубедить. Из чего следует, что тривиальному алкоголику хуже нет звонить поутру обладателю настоящего синдрома Корсакова — можно такое узнать!

Лучше всего заниматься аутотерапией. Ну, например, кажется вам, что вчера, выходя из гостей (осталось в сознании), вы на коротком отрезке в 300 метров (из сознания стерто намертво) избили ветерана войны, и, собственно, поэтому утром вам так плохо. Ничего подобного: плохо потому, что у станции метро «Тульская» вами из ложного ухарства была куплена бутылка «Жигулевского» десятидневной давности и распита на месте. Именно прокисшее пиво стерло ценную информацию. Убедиться же, что в драках вы не участвовали, можно, посмотрев на костяшки пальцев: любая, самая незначительная схватка оставляет на костяшках ссадины. Если ссадин нет, гляньте в зеркало — даже наличие синяка под глазом свидетельствует, что не вы били, а вас, следовательно, беспокоиться нечего, совесть чиста. Разбитые локти и колени красноречиво говорят о степени опьянения — скорее всего, при ходьбе вы припадали то на локоть, то на колено, то задевали плечом фонарные столбы и прочие муниципальные излишества.

Нередко утром возникает и половой вопрос в довольно пикантной постановке: было или не было. Это уж совсем просто, тут действует закон. Он прост и притягателен быстротой разрешения любых сомнений: если вы не помните хотя бы одного момента самого акта, значит акта не было. Кстати, закон этот действителен для любой экстренной ситуации: если вы не помните хотя бы одного фрагмента нештатных событий, значит этих событий не было, а все страхи на совести больного, непохмеленного воображения.