Олег называл имена, фамилии, должности товарищей по экспедиции, но это не произвело никакого впечатления. Тогда, отчаявшись, он начал говорить все, что приходило на ум и могло иметь хоть какое-то отношение к Миронову:

— Пойдем на корт, косолапый? Я достал новую книгу Рейка. Хочешь мороженое? Эй, перевернешь лодку, баловень! Помнишь прогулку на Памир? Ты зарос так, что Вика тебя не узнает. А помнишь Роланда, Рольку, который всегда пользовался твоими конспектами?

Он говорил еще долго и уже отчаялся, — не потому, что устал, а потому, что дошел до воспоминаний детства и не знал, о чем говорить дальше. Вспомнив о дворовой футбольной команде, на всякий случай выпалил:

— Пас!

Нога существа лягнула невидимый мяч.

— Еще пас!

Нога дернулась еще раз.

«Неужели попал в точку?»

«Кажется, ты нащупал контакт, — обратился к нему сигом. — Воспоминания детства».

— Ванька-циклоп, циклопчик, Ваня, мама зовет!..

Существо повернуло голову, прислушалось. Слабая улыбка тронула его серые губы. Глаз не было видно, но у них собрались морщины.

— Кожа Миронова приобрела защитный цвет, и по той же причине запали глаза, — сказал сигом.

Но Олег это уже понял. Теперь он поверил в то, что перед ним — Миронов. Боясь потерять контакт, быстро говорил:

— Около вашего дома был луг, а за ним — река. Мы ловили карасей. Карась — земная рыба. Хорошо клюет на зорьке. Помнишь рыбачью зорьку, циклопчик?

Губы существа шевельнулись. Олег угадал слово, которое они прошептали: «Помню…»

Он положил руку на плечо Миронова, привлек его к себе.

— А помнишь меня, Олега, твоего друга? Посмотри на меня. Помнишь?

Миронов начал оседать, валиться на бок.

— Пусть отдохнет, — проговорил Олег. — Слишком сильное потрясение.

Он уложил Миронова в кресло.

Десять часов беспробудного сна. Затем несколько часов горячечного бреда. Миронов метался, кричал, вопил, плакал. Он грозил неизвестным врагам:

— Вы так — и мы так! Негодяи! Палачи! Подлецы! Убийцы! Вы так — и мы так! Тогда не жалуйтесь!

Олег, с помощью сигома залечивавший свои раны, прислушивался к горячечным словам, пытаясь уловить хоть какой-то намек на события, развернувшиеся на этой планете. Наконец он развел руками и сказал Анту:

— Типичный бессистемный бред.

— В нем есть система. Бред подчинен одной идее.

Олег вслушивался…

— Вы еще пожалеете! Без команды не стрелять! Огонь! Гады! Вы так — и мы так! Каков привет — таков ответ. Око за око и зуб за зуб! Вот вам! Что, довольно?

Олег повернулся к Анту:

— Ты прав. Ясно, что враг, с которым они воевали, был подлым и жестоким. Но кто он, каковы его приметы?

— Говоришь не о том, — сказал сигом. — Бред подчинен одной идее. Слышишь: «Вы так — и мы так». Это опыт земной истории, земная логика. А тут — космос, иной мир, иной угол преломления света… А жители планеты лишь мхи и кустарник…

— Но тогда с кем же они воевали? — А в памяти назойливо звенело: «Иной угол преломления света, иной угол… И этого достаточно, чтобы человек превратился в зверя? Ты смешон, сигом…»

— Погоди, — сказал Ант. — Он, кажется, очнулся.

Миронов раскрыл глаза, удивленно посмотрел на Олега:

— Ты?

— Иван, вспомнил? Циклопчик, старый друг… напугал меня, — обрадованно заговорил Олег.

— Откуда ты здесь?

— Меня послали разыскивать вас. И вторую экспедицию — ту, что вылетела вслед за вами.

Белые полоски над глазницами, которые, вероятно, были бровями, удивленно поднялись:

— Вторую экспедицию? Мы ничего не знали о ней…

И мгновенно выражение лица изменилось:

— Они могут ворваться сюда!

— Кто они?

— Враги. Космонавты. Не знаю, с какой планеты они прибыли. Те, с кем мы воевали. Увидели их, как только прилетели. Пробовали установить контакт. Но они убегали, исчезали. А потом начали стрелять в нас. Расставляли ловушки. Сергей погиб…

Олег думал: «Пробовали установить контакт… Ловушки… Стреляли… Почти то же, что было с нами, со мной…»

«Вот именно, ты напал на верный след, — подсказал сигом. — А помнишь, как ты испугался существа, которое было твоим отражением?»

«Ты хочешь сказать, что они увидели такие же отражения и пробовали установить контакт с ними? Не может быть…»

«Может, — твердо ответил сигом. — Они преследовали их. Им казалось, что те хитрят, и они начали хитрить. И чем больше прибегали к уловкам они, тем больше ловчили и те, их отражения… Началось искажение психики…»

«Стреляли участники второй экспедиции. Они ведь не могли узнать в них людей. Ни по внешности, ни по поведению. Вначале и те, и другие преследовали свои отражения. Люди изменились, озверели. Затем экспедиции обнаружили одна другую и приняли друзей за коварных врагов, которых преследовали. Началась ожесточенная борьба, постепенно возрождался старый принцип: вы так — и мы так. Помнишь, к чему он приводил на Земле?..»

«Преломление света, — вспомнил Олег. — Но он ошибся. Все было иначе. Я еще не знаю как. Но иначе». Спросил мысленно: «Но я-то не сошел с ума. С кем я воевал? Кто стрелял в меня?»

Во взгляде сигома появилась жалость, и Олег понял, что Ант подтвердил страшную догадку. И, чтобы испробовать последний шанс, спросил у Миронова:

— А мой брат? Ты ничего не сказал о нем. А остальные?

Судорога прошла по лицу Миронова, заволокла белесой мутью глаза. Он бормотал:

— Твой брат, твой брат… Ну да, твой брат…

Муть начала оседать куда-то на дно глаз, взгляд прояснился…

— Мы обнаружили корабль. В нем был враг. Один. Он стрелял в нас…

Олегу показалось, что волосы на голове становятся жесткими, как иглы, и пытаются поднять шлем. Он знал, что обязан спросить, никак не может не спросить, все равно придется спросить… И он спросил, читая на лице сигома сострадание:

— Мой брат был среди вас?

— Да.

«Теперь я знаю, с кем воевал и кого, может быть, убил или ранил, — думал Олег, чувствуя, как судорога сводит руку, — ту, которой он стрелял. — Иной угол преломления света…»

А Миронов все бормотал:

— Твой брат… Где он сейчас?.. Странно…

«Иной угол преломления света… И все? Достаточно, чтобы раздавить нас? Кто же мы такие?»

Олег услышал мысленный ответ сигома:

«Нет, не угол, а логика. Земной опыт, земная логика».

Скафандр его стал необыкновенно жестким, сдавил, сковал Олега, превратил в куколку, внутри которой замурована личинка жука. И в таком оцепенении он думал: «Никогда мы не будем свободны от памяти или от логики. Потому что главное в нас — память. И отрешиться от нее отрешиться от себя. Я понимаю, сигом, ты не желаешь мне плохого, не хочешь утяжелить ни мою вину, ни горе. А я не хочу облегчить их. Но случилось то, что должно было случиться. Чтобы оно не случилось, мне нужно было прыгнуть выше себя. Вот именно, выше себя… Но ты не поймешь этого, сигом. Чтоб понять до конца человека, надо быть им».

Он посмотрел на сигома, и в его взгляде были горечь и отчаяние, но был и вызов. И тогда сигом сказал:

— Дело в том, Олег, что я был человеком. Не удивляйся. Меня звали Антоном, и в той человеческой жизни у меня были жена Ксана и дочка Вита. Когда я погиб, меня начали воссоздавать. Сначала — как модель мозга в памяти кибернетической машины. У меня спросили, хочу ли я быть прежним…

— Но почему ты отказался? — спросил Олег.

Миронов весь встрепенулся и переводил взгляд с одного на другого, силясь понять их спор.

Ант задумался, совсем по-человечески потирая переносицу.

— Можно рассказать об опасностях, которых я не мог одолеть в прежней жизни; о друзьях, которых не мог спасти; о целях, которых не мог достичь. Но я скажу о другом. Когда-то в юности я долго размышлял и пытался понять, в чем же величие человека? Может быть, его нет, и человек никогда не выйдет из предопределенного круга? Я тогда не ответил на свой вопрос…