— Ты слышал, Лохматый? — Костя почувствовал, как Сашка крепко взял его за руку. — Дает им жару твой отец… В чем там дело?

— А я откуда знаю? — буркнул Костя.

— Спроси у отца, интересно ведь… Спросишь?

— Если когда-нибудь вернусь домой, — угрюмо сказал Костя, хотя, как никогда, был уверен теперь, что вернется. Недалеко от дома Сапожковых он простился с ними до вечера. Когда у них все улягутся, он проскользнет в их сарайчик. В тот день, когда он случайно встретил на улице Люду и помог ей дотащить до дому картошку, Сапожковы всеми хитростями и неправдами задержали его у себя, накормили, уговаривали одуматься, убеждали, что ничего такого, чтобы рвать с родителями, не случилось, и брались уладить все. Но Костя ни в какую, хотя и согласился переночевать у них в сарайчике. Они обещали, что ничего не скажут своим родителям. Когда стемнело, Костя пробрался в их сарайчик, нашел там накрытую миской тарелку с ужином: три большие холодные картошины, колбасу и кусок пирога с камбалой, да еще лежала на краешке тарелки конфета «Чародейка» — непохоже, чтоб положил ее Сашка… А кто ж тогда?

Костя потрогал руками загоревшиеся щеки. Конфету дали, точно он какая девчонка… Он съел все это с огромным аппетитом; он и забыл, когда у него был такой вкусный ужин! Спал Костя на старой ржавой койке в углу сарайчика — лежал, как всегда, бочком, поджав ноги; ему снились тревожные сны, и он то и дело вздрагивал и вздыхал.

Утром Костя вскочил с койки: вот-вот могли прийти Сашкины родители. Выскользнул из сарайчика и побрел к морю, к памятнику. Там уже собралось довольно много народу — актеров и любопытных из домов отдыха, «дикарей» и местных жителей. Море словно почувствовало, наконец, что от него требуется: было свежо, и небольшая волна с грохотом обрушивалась на берег. Маленький сторожевой катер военных лет — где только раздобыли его? — мотался у берега, и на нем были видны «моряки» в бушлатах без погон, в бескозырках, с устаревшими, давно снятыми с вооружения автоматами — а может, они были ненастоящие? Кое у кого за спиной были громадные военные вещмешки. У кинокамеры на гальке наготове стояли оператор с ассистентом, а около них суетился Турчанский и расхаживал усатый режиссер с серебристым электромегафоном в руках.

— Начнем! — закричал он в мегафон, и с борта катера один за другим, прижимая к груди автоматы, не очень охотно стали прыгать «десантники». Вода им была почти по пояс. Прыгая, они морщились от попадавших в лицо брызг, а может, и оттого, что мокрые брюки неприятно касались тела. Те, у кого за спиной были громадные вещмешки, прыгали так легко и беспечно, будто в мешках был пух. — Энергичней! Быстрей! — подбадривал режиссер «десантников». — Где Андрей? Почему он не прыгает?

С катера что-то ответили, однако шум волн заглушил ответ. Через несколько секунд Костя выведал у одного из всезнающих зевак, что Андрея — так звали главного героя фильма «Черные кипарисы» — укачало на волне, он пластом лежит в кубрике.

Скоро это узнали все, и по праздной толпе наблюдающих пошел непочтительный смешок: бедный командир диверсионно-оперативной группы, он не сможет принять участие в высадке из-за этой небольшой веселой волны!.. Костя оглянулся, внезапно увидел дедушку и сразу же инстинктивно пригнулся, хотя и напрасно: дедушка стоял поодаль, у другого края толпы, и вряд ли заметил бы его. Дедушка, как и все, смотрел на съемку. Не утерпел, пришел!

Народу все прибывало: не так-то часто снимали в Скалистом картины. Слух о съемках с быстротой лесного пожара в сухое лето облетел городок.

Режиссер прокричал в мегафон:

— Начнем снова! Просьба погрузиться на катер!

Актеры, тщательно одетые под военных моряков, стали неуклюже карабкаться по спущенному трапику на борт танцующего на волне суденышка. Команда катера даже кинула кое-кому концы и общими усилиями втаскивала наверх. Актеры, случалось, поскальзывались, обрывались, с тех, кто взобрался на борт, сильно текло, и лица у них были унылые, недовольные, несчастные.

— Моряков с флота не могли позвать! — услышал Костя и отпрянул за какого-то плечистого квадратного дядьку.

Отец стоял у веревочного ограждения недалеко от режиссера и Турчанского. У него был нерабочий день. Он был в летней рубашке — сухощавый, мускулистый; тугие, с синей вспухшей жилой бицепсы знакомо распирали короткие рукавички, и Костя с пристальным интересом рассматривал его, словно и не был он его отцом. В нем появилось что-то незнакомое, даже чужое. Глаза — без прежнего суетливого, лихорадочного блеска.

Вот к отцу подошел Турчанский, и они о чем-то заговорили. Костя напряг слух и услышал:

— Выше надо поднимать оружие: зальет ведь — отказать может.

Турчанский что-то ответил.

— А разве так прыгают? Промедлишь секунду — противник обнаружит. И море было им не по пояс, а кое-кому и по горлышко… Трудно было консультанта пригласить? Из моряков.

— Пригласили.

— Значит, он не участвовал в десантах… А почему не взяли для съемок кадровых моряков? Договорились бы с какой-нибудь частью — дали бы.

— Зачем? У нас почти все актеры, статистов нет. Группа-то десантников была небольшая.

— Тем более надо было взять.

И здесь Костя увидел, как толпа возле отца чуть дрогнула и расступилась; люди, стоявшие возле него, смотрели куда-то вниз… В чем дело?

— Зачем брать? — упрямо не сдавался Турчанский.

— Чтоб прыгали с палубы как моряки, а не пляжники! — раздался громкий, хрипловатый голос, и звучал он откуда-то снизу и поэтому был не совсем четкий. Отец быстро обернулся и тоже, как и все, посмотрел вниз и заулыбался, немножко нагнулся и отступил, что-то делая, кому-то помогая, и перед ним выкатился на своей тележке Коля Маленький.

— Можно помягче? — обиженно спросил Турчанский. — Кто это такой?

— Морская пехота, — внятно, так, что все слышали, ответил отец, — прибыло подкрепление! Очевидцы и участники… Коля, видел, как они ссаживаются? Ты-то сколько раз прыгал под огнем с корабля в воду?

— Хватало. — На Коле была на этот раз довольно чистая фланелевка и тельняшка в разрезе ее, и лицо было чисто выбритое, худощавое и почти без обычных сизоватых отеков и припухлостей… — Что ты с ними собачишься? Хреново снимают?

— Похоже на это… Пошли, Коля, отсюда…

— Подождите, Василий, не уходите… Я сейчас! — забеспокоился Турчанский, подошел к режиссеру, и они стали о чем-то вполголоса переговариваться, потом у них начался спор, а «моряки» на катере терпеливо ждали дальнейших указаний. Затем Турчанский со сверхлюбезной улыбкой подозвал к себе отца, и отец, пожав плечами и кинув Коле Маленькому: «Я сейчас, подожди…» — пролез под веревку — милиционер его не остановил, — подошел к спорящим, и Костя услышал его голос:

— Ну и пусть вымокают! Вы думаете, они двигались к нефтебазе сухенькими?

— Ничего я не думаю! — желчно ответил режиссер. — Мы будем снимать с особыми фильтрами, на пленке будет ночь и зритель не поймет, не догадается, мокрые они по пояс или по горло… Какая разница? Зачем напрасно мочить людей?

— Еще как догадается зритель! — сказал отец. — Мокрый человек да еще с грузом тола, с оружием и боезапасом двигался бы не так, как ваши артисты… Попробуйте на себе.

— Вам что, наши артисты не нравятся? — обернулся к отцу режиссер.

— Нет, почему же… — замялся отец.

— А чтоб так говорить, надо хорошо их знать! Не все получается сразу. И мы не первую картину снимаем…

— Простите, я говорю не об этом… Высадка так не могла проходить…

— Вы правильно, очень правильно говорите! — вдруг горячо поддержал отца Турчанский, однако отец почему-то не принял этой поддержки, махнул рукой и пошел со съемочной площадки. Нырнув под веревку ограждения, он взял за руку Колю Маленького, и они исчезли в толпе. Резко жестикулируя, Турчанский стал что-то быстро и возбужденно говорить режиссеру, но тот сердито махнул рукой и поднял мегафон. Он направил его в сторону катера, приказал отойти подальше от берега, энергичней прыгать в море и выше подымать над водой автоматы. Да, режиссер на словах не соглашался с отцом, а сам приказывал делать все то, о чем говорил отец. Ну и ну! Затем в воздухе прогремело: