И вот, в последнюю минуту на перроне показалась сильно закутанная женская фигура под густой вуалью. Она шла к моему вагону. Все невольно расступились. Незнакомка подошла ко мне вплотную и вздрагивающим шепотом быстро проговорила:

— Вы увидите его, о, конечно, вы увидите… Ради бога, скажите ему, что я люблю его по-прежнему…

Она взяла мою руку, что-то вложила в нее и быстро отошла.

Я едва успел вскочить на подножку.

В вагоне разомкнул крепко сжатую руку: из золотого медальона на меня смотрела Таня Люлюкова.

Я долго стоял у темного окна, прижавшись лбом к холодному стеклу.

Потом вынул из чемодана журнальные страницы и при дрожащем свете запыленного фонаря принялся опять их перечитывать. Но не в объявлениях же искать разгадку, не в генерале Ренненкампфе и не в идиотической выдумке о геройстве Козьмы Крючкова. Еще раз окинул взглядом четвертую страницу. И тут я заметил то, на что раньше не обратил внимания: заголовок «Девушки Эльзаса» был слабо подчеркнут ногтем.

В очерке восторженно рассказывалось о высоком патриотизме эльзасских девушек на протяжении веков. «После занятия Мюлузы прусскими войсками, — говорилось в последних строках, — молодые девушки собрались и, сняв перчатку с правой руки, поклялись расстаться со своими возлюбленными, если они останутся равнодушны к нарушению целостности границ родины. Многие девушки умерли, не сумев победить в себе любовь, но клятву сдержали».

Если бы я знал, где Роман, я бы выскочил из вагона на ходу поезда и побежал к нему. Может быть, слова Тани и этот медальон смягчили бы его горе, так мужественно скрытое им в глубине души.

Поезд все ускорял ход. Я взобрался на самую верхнюю, единственно свободную полку. Но еще долго ворочался, потрясенный трагедией этих двух сердец.

В Харькове мы долго стояли: все пути были забиты теплушками с солдатами и лошадьми, санитарными поездами, платформами с укутанными з брезент пушками… Проклятая война!.. Проклятый строй, заставляющий миллионы ни в чем не повинных людей убивать друг друга!

Наконец поезд опять тронулся. Постепенно мои мысли вернулись к моей собственной судьбе. Итак, Зойкин наказ «превзойти все науки» я не выполнил. И когда Зойка узнает, как это получилось, что все мои усилия вдруг пошли прахом, у нее не найдется ни слова осуждения. Нет, не найдется. Разве сама она не поступила бы так на моем месте!

Но первый редут науки, самой важной из всех, науки, которая не только объясняет несправедливый мир, но и учит, как перестроить его, я взял. И возвращаюсь теперь в свой родной город, став на голову выше. Я не знаю, как сложится моя судьба, встречусь ли я снова с Зойкой, Илькой, Тарасом Ивановичем и новым своим другом — Романом, знаю лишь, что та «путеводная звезда», которой они неизменно следуют, не даст и мне сбиться с пути.

Задремал я лишь под утро, с облегченной душой, под неумолчный перестук колес:

«В до-брый путь! В до-брый путь!»