— Как, а учитель? А учитель-то? — воскликнуло сразу несколько голосов.

— Ну и учитель, согласен. Только он тоже, боюсь, прошляпил свои похороны.

Со всех сторон по адресу Анжилена послышались протесты и возмущенные возгласы. Как он смеет так говорить? Учителя похоронят; да еще как! Раз подписали, значит выполнят.

Шум прервал Саверио.

— Бог видит и провидит, — заметил он. — Он видит, кто мы и что мы делаем. Он держит нас в нищете, потому что дай он нам достаток, мы таких чудес натворим, какие ему и не снились!

Все удовлетворились этим признанием своих заслуг, успокоились и мало-помалу забыли о своих бедах.

Несколько часов спустя в переулок въезжал фургон.

Это был тот самый фургон, который в свое время привез мебель для Марии. В нем сидели те же рабочие, которые тогда нашли себе столько добровольных помощников. Однако сейчас эти рабочие приехали забрать мебель обратно, поэтому если в первый раз у них не было недостатка в помощниках, то теперь они встретились с открытой враждебностью.

Не дожидаясь никаких объяснений, на рабочих накинулись с оскорблениями и только потом разобрались в чем дело.

По уверению рабочих, Арнальдо (с некоторого времени он не ночевал дома, и его давно уже никто не видел) обещал фирме возвратить мебель почти новой, вот они и приехали за ней.

— Но как же так? Ведь за мебель платили мы!

— Две трети заплатили!

— Какие две трети? Четыре пятых!

Рабочие пожали плечами и отправились обратно, пообещав рассказать об этом хозяину.

Назавтра фургон возвратился снова.

— Очень жаль, конечно, — заявили рабочие, — но нам приказано грузить.

— Мебель отсюда никуда не уйдет, — ответили все хором. — Скажите хозяину, что если он хочет с нами потолковать, пускай сам приходит.

И фургон снова уехал.

Тогда организовали экспедицию на поиски Арнальдо, но безуспешно. Чтобы распутать хитрости парикмахера и изловить его, потребовалось вмешательство Анжилена, весь его огромный профессиональный опыт.

Арнальдо был приведен домой и встречен яростными криками, но в конце концов ему удалось все объяснить. Да, он возвратил мебель (кому она теперь нужна?), но сделал он это потому, что, во-первых, оставался еще один неоплаченный и опротестованный вексель, а во-вторых, чтобы получить с фирмы компенсацию и расплатиться с долгами.

— А где деньги?

— Как только получу, сейчас же принесу вам.

— Смотри, — проговорила Нунция, вплотную подходя к парикмахеру. — Смотри! Не врать! Деньги-то уже у тебя!

— Да что вы, шутите?

— Хозяин сказал! — наобум ляпнула Нунция.

— Ну… да. Но их больше нет.

Парикмахера выгнали вон, потом опять позвали, чтобы он обещал заплатить свой долг, после чего снова выгнали. Уже на пороге Арнальдо повернулся и спросил:

— Да что вы от этого в конце концов потеряете?

Все замолкли, не зная, что возразить, и только Нунция сразу нашлась.

— Не ты, а учитель! — крикнула она так, что все вздрогнули.

Однако Арнальдо уже ушел.

Учителю обещали заплатить сполна, значит все вместе должны помешать тому, чтобы увезли мебель.

Через несколько дней грузовик снова появился в переулке, и из кабины вылез сам хозяин.

— Если то, что мне говорят, правда, — сказал он, — и этот несчастный обещал возвратить мне мебель, которую раньше уже успел продать вам, то, я думаю, это дело можно уладить. Но вы должны доказать мне, что это так. У вас есть какая-нибудь бумага, ну, расписка, что ли?

В это время спустился учитель и протянул лист бумаги. Хозяин фирмы надел очки и стал читать.

— Вы, должно быть, ошиблись, — пробормотал он. — Это не та бумага. Здесь о каких-то похоронах.

— Вот, вот, — подтвердил учитель. — Это она и есть. Я дал деньги на мебель, и мне их должны возвратить в форме похорон.

Мебельщик снял очки, взглянул на учителя, потом перевел взгляд на Йетту, которая стояла ближе всех, и красноречивым жестом спросил у нее, не сошел ли тот с ума.

— Нет, нет, — живо ответила Йетта. — Он совсем здоров.

Хозяин откашлялся.

— Тогда сделаем так, — сказал он примирительно. — Я возвращаю векселя синьору Арнальдо и забираю мебель. Хорошо? Когда же синьор, присутствующий здесь, умрет, вы можете взыскать необходимую на похороны сумму с Арнальдо. Ясно?

— Ну, что я говорил? — торжествующе закричал Анжилен. — Похороны-то учителя — тю-тю! Не завидую я ему, бедняге, если он думает получить денежки с Арнальдо. Этот пройдоха скорее взвалит покойника на плечи да бросит в канал.

Между тем мебельщик пытался вежливо протиснуться к своей машине, но живая стенка стала еще плотнее. Йоле, которая уже имела столкновения со всеми хозяевами всех фирм на свете, угрожающе выступила вперед и влепила мебельщику здоровенную оплеуху, которая явилась сигналом к действию. Тотчас же посыпались удары, оскорбления, угрозы.

Грузовик был быстренько заведен и, подталкиваемый множеством рук, покатил из переулка. Прижимая к рассеченной губе платок, мебельщик высунулся из кабины и крикнул:

— Мы еще увидимся в суде!

— О конечно, синьор! — насмешливо отозвался хор женских голосов.

— Правда, в суде? — спросила Йетта.

Вероятно, — вздохнул Саверио.

Йетта блаженно улыбнулась.

В конце лета Зораида вытащила из сундука свое подвенечное платье. Она повесила его на веревку «проветриться», и Грациелла, войдя утром в комнату, зацепилась за него головой. С некоторого времени Рыжую не интересовали больше похождения гладильщицы. Целиком занятая своей личной жизнью, она сторонилась людей, часами о чем-то думала и ни с кем не делилась своими мыслями. Она отказывалась от маленьких ежедневных расходов и копила деньги, чтобы купить кое-что из белья или пару сандалий, и даже заменила обрывок бечевки настоящим поясом. Никто не видел ее теперь в неподшитой юбке, болтающейся сзади словно бахрома, и булавки уже не заменяли на ее блузке недостающие пуговицы. Заметили, что она стала следить за своей внешностью и очень посерьезнела.

Она оставалась Грациеллой, живой, колючей, насмешливой, но в то же время она стала Грациеллой, которая размышляла, строила планы, которая не могла уже жить только сегодняшним днем, а смотрела вперед.

Рыжая совсем перестала интересоваться гладильщицей и ее воздушными замками, тем более она была поражена, увидев над головой похожий на липкую бумагу от мух подвенечный наряд.

— Уж не собираетесь ли вы замуж? — спросила девушка.

— А почему бы и нет? Почему я не могу выйти замуж?

— Да разве он вас не бросил?

— Кто? Кто меня бросил?

— Ну… многие.

— Глупая деревенщина! — в сердцах проговорила гладильщица. — У него самые серьезные намерения, и он влюблен по уши. И если хочешь знать, ждет не дождется, когда мы повенчаемся. Подожди, как только он получит разрешение, сама увидишь.

— А! Так дело в разрешении! Надеюсь, тот, кто его должен дать, не уедет?

— У, завистница!

— Я завистница? Мне просто жалко на вас смотреть.

— Ах так! Тебе жалко на меня смотреть! А ты, сама-то ты что делаешь? Все знают, что ты каждый вечер трешься по парадным или шляешься на канал с этим молокососом. Нечего сказать, очень прилично, особенно в твоем возрасте!

— Уж лучше в моем, чем в вашем.

— Я всегда говорила, что пригрела на своей груди змею.

— Да будет вам, Зораида] Вы выходите замуж? Поздравляю! Дай бог, чтобы тот, кто должен дать разрешение, вдруг не умер, это было бы страшным несчастьем. А знаете, иной раз случается и такое. И обновите, наконец, свое платье. Я была бы просто счастлива, если бы вы хоть раз его надели.

Гнев у Зораиды уже прошел, теперь она сидела и, покачивая головой, думала, что Грациелла еще слишком молода, чтобы понять некоторые вещи.

На этот раз я действительно выхожу замуж, — тихо сказала она. — Пеппи не шутит.

— Как его зовут?

— Пеппи. Очень достойный человек.

— В этом я уверена, — заметила Рыжая. — Если бы он не был достойным, вы бы его не выбрали. И… он вас берет? И… его зовут Пеппи? Здорово! Может быть, человек с таким именем и на самом деле женится на вас.