— Такие оба хорошие, такие молодые! — говорила она. — И ведь могли бы быть счастливы, самая для них пора, а вот поди ж ты! Бедность. Изглодала им сердце. Ведь сколько раз его увольняли! Ой-ой! Хлебнул он этой прелести. Вот и не верит теперь, что можно найти работу на фабрике или на заводе. Ему и кажется, что лучше уж слоняться так, вроде цыгана — авось повезет. А ей, конечно, хочется, чтобы у него что-нибудь постоянное в руках было, да чтобы и сам он остепенился малость. И она права. Смотрю вот я, как оба они бьются, ни покоя не видят, ни радости, и думаю: какую все-таки ерунду пишут в книжках, что вот, мол, в двадцать лет люди беззаботные! Нет, какая уж у бедняков юность!

Однажды вечером, проходя мимо кафе, Рыжая увидела, что Ренато нет на обычном месте. Оказалось, что он ушел немного раньше, надев новый костюм и во всеуслышание заявив, что отправляется на танцы.

А на следующий день Рыжая уже щеголяла в новом платье, с медной браслеткой на руке, предупреждая всех и каждого, что сегодня вечером вместе с подругой и несколькими юношами уезжает на автомобиле за город.

В этот вечер жильцы заметили, что Анжилен в плохом настроении. Он что есть мочи хлопал дверью и ожесточенно выколачивал о стену свою трубку, которая не хотела разжигаться.

Из своих окон все наблюдали за его действиями, недоумевая, какая муха его укусила. И только когда Анжилен во всеуслышание объявил: «Пусть только появятся завтра, обоим всыплю!», всем стало ясно.

В этот вечер почти все жильцы думали о Ренато и Рыжей, и каждый, засыпая, решил, что нужно вмешаться и не позволять им больше вытворять глупости и портить себе кровь.

Для многих жителей дома номер одиннадцать эта мысль была последней.

На конце балки неожиданно появилась Биджа. Луна отбросила ее гигантскую тень на полуобвалившуюся стену, где над раковиной сияли кастрюли Нунции. Шерсть у Биджи встала дыбом, она осторожно двинулась медленно дальше, готовая каждую минуту пуститься наутек.

Внимательно оглядев красный фонарь, повешенный на балку, торчащую из развалин, она мяукнула и пошла обратно. Немного спустя серая тень кошки появилась этажом ниже, Биджа сделала прыжок, прошла еще немного, остановилась перед каким-то углублением между камнями и обломками дерева и, наконец, свернулась на облюбованном местечке, где нашла что-то мягкое. Теперь можно было видеть только светящиеся щелочки ее полузажмуренных глаз,

Тут и нашла ее Грациелла.

Возвращаясь на заре домой, Рыжая еще издали услышала вой сирен и увидела, что весь переулок залит светом фар. Она остановилась и словно оцепенела, пораженная страшным предчувствием.

На пустыре возле канала, где она стояла, лежали еще густые тени. Мимо, не замечая ее, проходили люди, рассказывая друг другу о катастрофе в Переулке Солнца. Белая как мел, словно деревянная, Рыжая безучастно слушала обрывки разговоров о трагическом событии.

В доме номер одиннадцать четверо были убиты и трое ранены.

Все утро Рыжая бесцельно, как автомат, бродила по городу и только около полудня пришла в больницу, чтобы навестить своих друзей — мертвых и раненых.

У нее не хватило духу поднять простыни, закрывавшие трупы. Она и так их узнала. Учитель, Нерина, Саверио, Зораида.

Охваченная отчаянием, девушка побежала искать среди раненых Нунцию, уверенная, что только она способна ее утешить. Всегда, что бы ни случилось, у Нунции голова была на месте, и она не падала духом даже в самые трудные минуты. Но та Нунция, которую она увидела, была совсем другая — суровая, неподвижная и кажущаяся очень длинной на маленькой белой кроватке. У ее изголовья рыдала Вьоланте. Из бинтов, закрывавших все лицо старой прачки, виден был только один глаз. Было страшно смотреть на него — огромный, остекленевший, полный ужаса.

Зато Йетта, поминутно охая, оживленно болтала- с соседками по палате. Когда Рыжая тихо остановилась на пороге, она услышала ее голос.

— Если бы не собака, — говорила Йетта, — мы бы там все остались. Она все время скулила, прямо никому спать не давала. Не выдержала я, вышла, стучусь к Анжилену. «Это хорошо, — говорю, — что вы можете спать как убитый. Не слышите, что у вас собака делает? Покормить вы ее забыли, что ли?»

Прислонившись к дверному косяку, Грациелла слушала затаив дыхание.

— «Нет», — говорит. «Тогда, — говорю, — пустите ее погулять, значит ей нужно». Тут и Зораида вышла, говорит, тоже спать не может. Ну, Анжилен открыл дверь, а собака как выскочит!

Сквозь слезы, застилавшие глаза, Грациелла видела двор в неверном свете зари, Зораиду в ее ночной рубашке, Анжилена, который, не переставая, брюзжит, Йетту, бесстыдно щеголявшую в черной сорочке.

— …Выскочил и ну выть, долго так, жалобно, как перед покойником! — продолжала между тем Йетта. — У меня мурашки по спине, как вспомню. Боже, думаю, неужто умер кто? Смотрю, Анжилен бросился за собакой, я за ним, почему — и сама не знаю. Только под ворота вбежали, как загремит! Знаете вроде как кто-нибудь с грохотом по деревянной лестнице сбегает. Только гораздо сильнее. Поворачиваюсь, смотрю: Зораида стоит у двери и смотрит наверх. Потом, ка-ак грохнет! Мне что-то вот сюда, в грудь стукнуло, и я отлетела. Только успела заметить, как на Зораиду что-то черное валится. Камни полетели, несколько попало Анжилену по голове, а мне по ноге, вот по этой, хорошо еще, что мы под воротами стояли. Ну, вместе со всеми и нас сюда. Говорят, обрушилась самая высокая часть дома. А больше ничего не знаю. Что там с остальными, главное, с Зораидой? Может, кто придет, скажет…

Грациелла повернулась и раньше, чем Йетта успела ее заметить, на цыпочках вышла в коридор. Она как помешанная бродила по бесконечным коридорам больницы, пока не наткнулась на палату, где лежал Анжилен, которого не сразу узнала, потому что он был весь забинтован. Но старик, не спускавший глаз с двери, словно поджидая кого-то, сейчас же позвал ее.

— Рыжая! — крикнул он и заплакал.

Когда девушка подошла к его кровати, он схватил ее за руки и впился в нее испуганными глазами, в которых застыл вопрос.

— Что с остальными? — прошептал он. — А собака? Где собака?

Он всхлипывал, как ребенок. Наконец вмешалась дежурившая в палате санитарка.

— Вам нужен покой, — сказала она с мягким упреком. — Если вы будете так волноваться, мы никого больше к вам не пустим.

Вошла сестра и попросила Грациеллу уйти, чтобы не волновать больного.

— Поищи Томмазо, Рыжая! — говорил старик. — Найди и позаботься о нем несколько дней. Я очень тебя прошу. И куда он мог деваться? Ведь он был уже на улице, когда обвалилось…

— Да, да, конечно, — повторяла сестра, подталкивая Рыжую к двери. — Будьте спокойны и не думайте о собаке.

— Сколько погибло? — вдруг спросил Анжилен.

— Четверо умерли, а трое ранены, — проговорила Грациелла. — Остальные живы — кого дома не было, и кто спал в той части, которая уцелела.

— Известно, почему обвалился дом? — сама не замечая того, что говорит громко, спросила сестра.

Анжилен услышал.

— Ветхость, — быстро ответил он, с удовольствием произнося это слово. — Ветхий был, вот и завалился.

Рыжая невольно улыбнулась, радуясь, что Анжилен пришел в себя после нервного потрясения.

В переулок Грациелла пришла уже под вечер. Толпа любопытных плотным кольцом окружала место происшествия, а в воздухе еще стояла пыль. Всегда темные дома были словно напудрены, и весь переулок наполнил какой-то необычный свет, свет, которого никогда раньше не видели, как будто солнце вдруг отыскало проход среди стен старых домов.

Рыжая бросилась в самую давку, и ей удалось пробиться до солдат и полицейских, оцепивших место происшествия и никого не пропускавших.

— Я тут живу, мне нужно домой, — говорила она.

— Сейчас невозможно, — ответил полицейский. — Есть ненадежные стены, их обрушивают.

— Но мне необходимо пройти. Я потеряла собаку.

— Скажи на милость! Нашла время искать собаку.