— Это какой-нибудь кухонный рассказ? — спросила белая мышка.

— В некотором роде, да, — ответил писатель. — Пожалуй, его можно назвать кухонным романом. Хотя и это не совсем подходит. Ни одно название не годилось, и тогда я придумал нужное слово сам. Это эпикническое произведение.

— Что-что? — прорычал Джип.

— Эпическое произведение, — объяснил Габ-Габ, — это поэма, длинная поэма или историческое повествование, написанное поэтическим языком. История Елены Прекрасной Гомера, например, — эпическое произведение. Свою же работу, чтобы сделать ее вкуснее, можно сказать, аппетитнее, я назвал эпикнической — смесь эпического с пикником. Это история короля Глотина II, Короля пикников.

Любопытно, как мне пришла в голову такая идея. Многие воображают, что мы думаем только о еде. Это не совсем верно. Когда перед вами стайка юных поросят с мечтательным выражением на свежих мордашках, не всегда обязательно предполагать, что они грезят о картошке. Однажды прелестным вечером я любовался дивным летним пейзажем, залитым малиновым светом августовского заката. Я задумчиво пожевывал редис, но голова моя была полна поэзии — до отказа.

В конце концов, сказал я себе, — я — деревенский поросенок, селянин. Городская жизнь, конечно, очень хороша — на короткое время, так сказать, для разнообразия. И, однако, ничего нет лучше деревни. Вообразите, какой прелестный вид открывается моим глазам: круглятся зеленые холмы; сочные луга обрамляют зеркало вод — видите, вот она, поэзия: просто «сочные луга» почти ничего вам не говорят, а стоит добавить «обрамляют зеркало вод», и тотчас же представляется яркая картина. «Зеркало вод» — это озеро, «сочные» значит зеленые, хорошо политые и пышные — но без луж и грязи — восхитительное место, где в изобилии сладкие луковицы лилий и тому подобное.

Однако продолжим: впереди раскинулась тенистая дубрава; прохладная тихая река петляет и вьется по широкой долине; под кряжистыми дубами во множестве лежат мясистые, с ореховым привкусом желуди, а среди них кое-где выглядывают круглые шляпки грибов; в кустиках утесника шныряют жизнерадостные кролики; высокий клевер в полном цвету покачивается в такт легкому ветерку; спелые ягоды ежевики застенчиво прячутся в листве; повсюду дичится дикая яблоня. Картина, радующая сердце любого поэта, как сказал один из них: «Здесь все ласкает взоры, Лишь человек…»

«Но чу! — остановил я себя. — Не аромат ли то трюфелей? Да, так и есть, мой пятачок не обманул меня. Но я не стану их откапывать. Я не поддамся искусу. Земные помыслы да не нарушат моего возвышенного расположения духа». Понимаете, чем дальше я шел, тем более и более поэтическим становился. Я прилег на траву среди первоцвета и прикрыл глаза. Из-за поэзии я мог запросто умереть от голода. Такое случалось — с истинно великими писателями.

Прилетела пчела и ужалила меня в нос. Я думаю, она унюхала запах клевера, который я жевал. Но таково было владевшее мной чувство любви ко всей Природе, что я не позволил этому происшествию нарушить плавное течение моих мыслей. К тому же у меня твердый пятачок, и даже злой черный шершень не может нанести мне большого вреда, когда я полон идей и образов. Я просто взял прохладный лист щавеля и приложил к укусу. Впоследствии я его съел — даже поэтам нужно иногда подкрепиться.

«Сей сладостный вид, — сказал я себе, — нуждается лишь в прикосновении моего мастерского воображения, чтобы стать местом действия грандиозной пьесы, кухонной оперы, поэмы о хорошем вкусе — чего угодно, — что будут читать и декламировать истинные лакомки, поколение за поколением. Вот он передо мной. Первый акт. Ибо разве это не само Королевство пикников?»

Я вскочил, снедаемый огнем вдохновения. Меня ужалили еще две пчелы — оказывается, я расположился рядом с их гнездом. Но мне было не до них. Схватив записную книжку, я принялся за дело. Я писал, писал, писал. Заполнив последнюю страничку, я перешел на листья щавеля. Когда кончился щавель, я работал на том, что попадалось под руку. Я даже с ног до головы покрыл записями корову, которая паслась неподалеку. Мысли переполняли меня.

И постепенно король Глотин II вставал перед моими глазами как живой посреди чудесного окружения, как бы созданного для него. Спустилась ночь, но я ее не заметил. А на рассвете сын фермера пришел доить корову. Я попытался делать наброски и на нем, ибо я испытывал прилив вдохновения. Но он не позволил. Поэтому последние строки мне пришлось запечатлеть на стволе дерева.

Когда солнце поднялось во всем своем блеске, я наконец закончил, усталый, измученный, испытывающий жажду и голод, но счастливый — как только может быть счастлив писатель, который знает, что сделал свое дело и сделал его хорошо. Я крепко уснул, а корова тем временем съела весь мой щавель и стерла с себя все записи, валяясь в траве.

Но это уже было неважно. Великое эпикническое произведение надежно хранилось в моей голове. Я пошел домой и записал его на оберточной бумаге. И завтра с вашего позволения, прочту его вам.

Род Глотинов, прежде даже чем они стали королями, принадлежал к самой высшей знати, выше не бывает. Старика Глотина, который все дни свои проводил в баталиях и сражениях, люди знали и боялись как могущественнейшего властителя. Позже, когда он был коронован под именем Глотина I, он сделал свою страну очень богатой, присоединив к ней земли, которые завоевал. О его боевых доблестях ходили легенды и после его смерти. Годы, когда королем был Глотин I, и вельможи, и простолюдины вспоминали как век рыцарства: кавалеры тогда были отважны, дамы — прекрасны, а солдаты гордились тем, что служат в его армии.

Поэтому, когда на трон взошел его сын, Глотин II, было много пересудов о том, как станет вести себя новый король. Имея столь достойный пример для подражания, он — это было ясно с самого начала — должен был быть поистине великим человеком, чтобы не обмануть ожидания людей.

Почти все думали, что молодой монарх затеет для начала войну покрупнее, чтобы произвести на подданных хорошее впечатление многочисленными победами, которые принесут новые земли Глотонскому королевству.

Но, к их удивлению, он не сделал ничего подобного. Вместо того чтобы созвать своих рыцарей в доспехах и приказать трубачам трубить во все трубы, король послал за своим Главным казначеем и его помощниками, он хотел знать, сколько денег в Глотонских банках и как обстоят дела в Королевской казне. Глотин понимал, что его отец оставил страну в неплохом состоянии, но даже он был поражен, когда хорошенько изучил все банковские книги. Оказалось, что в наследство ему досталось богатейшее на свете королевство. Старый Глотин I был очень экономный король, и ни одна кухарка даже передника нового не могла себе купить без специального распоряжения Главного казначея, скрепленного Королевской печатью.

«Зачем, — спросил себя новый король, — зачем затевать новые войны, когда в Королевской казне денег больше, чем она может потратить?» Ну не глупо ли покупать порох, чтобы тут же его расстрелять, или новые доспехи, которые будут немедленно расколоты? И король велел всем кухаркам купить по новому переднику и по чепчику в придачу, а всем королевским садовникам — по новому костюму; для Королевской столовой следовало приобрести новую посуду из золота и серебра, для свиней — построить новый хлев, для коров — новый коровник с подойниками из чистого олова и многое, многое другое.