— О, Папай-громовержец!— воскликнул юноша, пытаясь унять кровь, струящуюся из раны.— Однако, каков подлец!

Видно было, что молодой человек долго находился в одиночестве, в результате чего приобрел привычку разговаривать сам с собой.

— Покойный учитель, пожалуй, нашел бы это забавным. Сказал бы, наверное, что волк поцеловал меня на память. Что ж, так оно и есть. След от поцелуя, похоже, мне суждено сохранить до самой смерти. И столько же я буду помнить зту схватку!

Собственная немудреная шутка так развеселила юношу, что он расхохотался от души. Его заливистый, искренний смех разнесся далеко вокруг, спугнув сусликов-тарбаганов, которые только, было, высунули свои любопытные мордочки из нор. И лишь суровое каменное изваяние осталось безучастным к радости человека, выжившего в отчаянной схватке...

Юноша, сразивший волка, наконец, оправился от потрясения. Немного отдышавшись и уняв кровь, струящуюся из раны, он свистом подозвал напуганного коня и с трудом утихомирил нервно поводившее боками животное. Похлопав коня по лоснящейся гладкой шее, он стреножил его и снял с чересседельника объемистый хурджум. Затем бросил прямо на землю попону и на нее стал выкладывать содержимое сумы.

Очевидно, молодой человек решил устроить привал в этом месте, где едва не нашел свою погибель. Юноша достал из хурджума большой кусок соленого мяса: свежего он не мог себе позволить, в отличие от гирканских купцов, всегда гнавших с караваном десяток-другой овец, ибо они не признавали никакого другого мяса, кроме парной баранины. Однако молодой человек не был столь прихотлив и, разрезав солонину надвое отличным кинжалом из дамастской стали, сразу же впился в больший кусок крепкими белыми зубами, а меньший высоко поднял в руке. Кое-как прожевав мясо, он обратился к каменному исполину:

— Прими мою жертву, древний герой! Твой дух, незримо витающий здесь, не допустил моей смерти от волчьих клыков. Хотя, может статься, этот волк и был твоим стражем? И в нем обитал твой дух? Но даже если и так — все равно благодарю тебя, богатырь! Ведь я одолел хищника, и эта победа сделала меня сильнее. И пусть теперь твой дух вселится в мою плоть и вдохнет в меня твой воинский пыл!

Молодой человек разгорячился, глаза его заблестели. Ему на самом деле показалось, что древняя статуя молчаливо соглашается с его словами. Он направился было к изваянию, дабы возложить к его ногам свой Дар, но вдруг передумал:

— О, я глупец! Какая же это жертва — кусок солонины? Нет, это не пища для богатырей!

Юноша решительно подошел к мертвому волку, продолжавшему щерить клыки в вечном оскале, и, ловко орудуя кинжалом, стал свежевать его тушу. Сноровисто сняв шкуру со своего недавнего противника, он мгновение полюбовался ее жестким седым мехом, лишь кое-где подпорченным проплешинами от шрамов:

— Из этого выйдет отличная накидка!

Затем он вырезал из дымящейся туши сердце и печень.

— Остальное — вам!— обратился он к стервятникам, которые уже начали кружиться в воздухе, чуя поживу.

Собрав в ладонь кровь, вытекавшую из волчьего сердца, он помазал ею каменный рот изваяния.

— Прими мою жертву, древний воин,— прошептал юноша.— Прими сей дар от изгнанного наследника Хрустального Престола Страны Городов. Прими как залог того, что свершится моя месть, и тронный зал царского дворца в Аргаиме окрасится кровью предателей и изменников так же, как сейчас твои каменные уста!

Затем юный изгнанник, не поморщившись, съел волчье сердце и печень — как есть, дымящимися и сырыми. Запив этот ужин, достойный самого дикого из пиктов, несколькими глотками вина, юный принц, видимо, решил устраиваться на ночлег.

Солнце клонилось к западу, где, как слышал юный изгнанник, лежат неизвестные загадочные страны, населенные удивительными народами, где плещется о границы населенного мира Последнее из морей.

Молодой принц много слышал об этом, но никогда не видел своими глазами. А разве стоят чего-нибудь пустые слова? Для юноши страны Запада всегда были красивой легендой. Большую часть жизни он провел в краю Восходящего Солнца — на берегах могучих желтых рек, несущих свои воды к Лемурийскому океану, где среди бамбуковых зарослей таятся чудесные города, за нефритовыми стенами которых тоненько звенят на ветру взметнувшиеся к самым облакам пагоды из хрусталя и фарфора.

Там, в этой удивительной стране, напоенной ароматами благовоний и терпкого чая, взрастил юного изгнанника великий кудесник и маг, учитель Тан У. Еще в молодости Тан У пошел в ученики к аколитам Алого Кольца. Вместе со своим сводным братом Це Чжоу они приняли постриг в Замке Голубых Орхидей и прошли в нем Семьдесят Семь Великих Испытаний. Выйдя из стен Замка через двадцать лет и получив звание Младших Алых Братьев, Це и Тан отправились в далекое путешествие на запад — через безводье пустыни Арим, через горные перевалы Талакмы, по Великому Пути Шелка и Нефрита. Туран и Замора, Шем и Стигия были целью их странствий.

Но разными были помыслы братьев. Тан У влекла жажда познания, и он, исколесив почти весь Запад, добрался до крайних пределов Хайбории, где в Тарантии, в подвалах королевской библиотеки, был допущен до лицезрения Великой Скрижали Митры. А Це Чжоу, добравшись до Стигии, надолго задержался в ней. Здесь — в Кеми, Луксуре и Птейоне, Городе Мертвых,— познал Це страшные тайны Учения Сета и в подземелье древнего храма, окутанный парами желтого лотоса, принял он посвящение в жрецы Черного Круга — прямо из рук зловещего Тот-Амона, чью благосклонность снискал своим неутомимым желанием приобщиться к Силам Тьмы.

Так что в Кхитай маги возвращались разными путями. Обоим было явлено знамение в пути. Проезжая через Хауранскую пустыню, Це Чжоу обнаружил брошенную в песках плачущую девочку, грудь которой украшал странный знак — алое пятно в форме полумесяца. Расценив этот знак как предзнаменование удачи на пути служения Мировому Злу, Це забрал девочку с собой в Пайканг, Град Пурпурных Пагод, где поселил ее в башне из слоновой кости, обучая самым страшным своим секретам.

Попался найденыш и на пути Тан У. В Кхитай он возвращался через море Вилайет, и корабль, на котором он плыл, угодил в страшный шторм. Прогневались ли боги морских пучин, или то была черная волшба коварного Це Чжоу, люто ненавидевшего своего сводного брата? Как бы то ни было, но с помощью заклинаний Тан У мореплавателям удалось уйти невредимыми от буйства стихий, и их корабль вынесло на дикий скалистый берег. И здесь, среди угрюмых скал, нашли они одичавшего ребенка, который жил среди диких зверей, вместе с ними охотился и ловил рыбу. Кхитайский маг сжалился над дитятей и взял его к себе. Он нарек мальчика Дуэн Ки, что означало чудесное спасение…

В Кхитае Тан У вырастил малолетнего Дуэн Ки, но когда найденышу минуло пятнадцать весен и настала пора приобщить его к тайным знаниям старого кудесника, грянула беда. В сны волшебника прокрался злобный демон — тело его было соткано из зеленого огня, а глаза горели желтым адским пламенем. Тан У узнал эти глаза. Разве мог он забыть пронзительный взгляд бесноватого Це Чжоу?

Злой дух, насланный колдуном, каждую ночь высасывал из несчастного Тан У его жизненную энергию ци, и кудесник угасал с каждым днем. И в один мрачный вечер, когда штормовой ветер с Лемурийского океана бушевал в саду, срывая орхидеи и акации и заставляя замолкнуть сладкоголосых соловьев, маг подозвал воспитанника к своему золотому ложу, украшенному резными львами, и прошептал слабеющим голосом:

— Дуэн Ки, мальчик мой! Я скоро покину эту бренную оболочку, и дух мой воспарит к фарфоровым садам Императора Неба в ожидании новых воплощений. Злой демон, насланный моим безумным братом, нынче ночью выпьет у меня последние капли ци, и я умру. Взглянув сегодня в зеркало Магической Яшмы, я увидел, что аура моя почти угасла. Но я собрал последние силы — и узрел главное.