— Боюсь, что перебраться вплавь нам и впрямь не удастся, друг варвар,— заметил нааг, вновь читая его мысли.— Впрочем, нам было бы не легче, даже если бы твое суденышко не разбили в щепки бивни исполинской морской коровы. Признаюсь, я и не ожидал, что эти твари выжили в Катастрофе. Подумать только, они были гордостью моего королевского зверинца. Видать, нашли способ выплыть, когда волны потопа захлестнули бассейн. Какая ирония судьбы!

— Уж лучше бы им потонуть!— возразил Конан.— Эти чудища житья не дают племени Морского Льва!

— А, ты о прибрежных дикарях?— небрежно откликнулся Кахха,— Надеюсь, ты не очень скучаешь по их обществу?

— И все же они были люди!— сделав упор на последнее слово, произнес Конан.— И довольно приятные. Полная противоположность пиктам. Но я не жалею, что не остался с ними. Уж больно мрачное у них житье! Спать в пещере и питаться рыбой — не для меня! Мне нужно хорошее мясо, вино и красивые женщины!

— Скоро всего этого у тебя будет в избытке, Конан,— пообещал Каxxa.— Но сначала нам надо как-то переправиться на другой берег, а это будет непросто: как раз в месте слияния Рангхи и Джаиха прежде обитало грозное речное божество. Местные дикари приносили ему человеческие жертвы, если хотели переправиться через его владения.

— Может, оно давно издохло?— выразил надежду Конан.

— Сомневаюсь, друг мой,— покачал головой нааг.— Во всяком случае, не будем пытаться переправиться вплавь. Это очень утомительно.

С этими словами Кахха взметнул вверх свои длинные руки. Тонкие сухие губы беззвучно зашевелились. Конан уже заметил, что нааг, творя свою волшбу, никогда не произносит вслух — нараспев, с завываниями, как это делают обычные колдуны,— никаких заклинаний, взятых из забытых древних наречий. Тем не менее, колдовство наага было куда более эффективным и потрясающим, чем у его собратьев-людей.

Так случилось и на этот раз. Конан едва не открыл рот, как мальчишка-зевака, когда с тонких пальцев Каххи сорвался сноп искр, метнувшихся в небо, уже подернутое розоватой закатной дымкой. Искры прочертили небосклон, и — о чудо! — над рекой взметнулся волшебный мерцающий мост, на постройку которого не было потрачено ни одного куска древесины или камня.

— Да это же Биврест!— прошептал в изумлении киммериец.— Мне рассказывали о нем в Асгарде. Чудесный мост небожителей!

— Ну, Биврест, не Биврест,— усмехнулся нааг, довольный произведенным впечатлением.— Но свою службу он нам сослужит. Милости прошу, Конан!

И киммериец сделал первый шаг в воздух. Вначале Конан опасался, что мост — всего лишь фантом, и сейчас он полетит прямо в реку. Однако призрачная конструкция была столь же прочна и так же легко выдерживала мощного варвара, как если бы это был каменный арочный мост, какие строят в Немедии, Аквилонии и Зингаре. И вскоре Конан смело зашагал по невесомой переправе, а за ним следовал ухмыляющийся нааг. Если бы кто-нибудь наблюдал это зрелище снизу, то счел бы его за явление богов — две фигуры уверенно ступали по воздуху, высоко над водной гладью.

Конан уже вполне освоился со своим положением и смело заглядывал вниз, взирая на простирающуюся под ним беспокойную воду с головокружительной высоты.

— Поторопись, Конан,— заметил ему Кахха.— На наше счастье, поблизости нет птиц. Любая глупая птаха может нарушить магическое поле, и тогда мы полетим вниз.

Нааг занервничал: очевидно, сверхъестественная интуиция подсказывала ему, что что-то неладно. И действительно, в очередной раз кинув взгляд на восток, Кахха вдруг резко переменился в лице. Стигийские черты его перекосились, и сквозь них на миг проглянула змеиная морда. Кое-как совладав с собой, нааг схватил Конана за плечо.

— Во имя Сета!— в ярости воскликнул он.— Торопись — или мы погибли!

— Кром!— воскликнул пораженный киммериец.— Что это?!

К воздушному мосту стремительно приближалось чудовище, напоминавшее гигантскую летучую мышь. Черные перепончатые крылья со свистом рассекали воздух. Огромный, вытянутый вперед зубастый клюв неожиданно широко раскрылся и издал душераздирающий клекот, от которого у Конана заложило в ушах, и он едва не упал в воду.

— Это Гаруда, поглоти его великая Тиамат!— в явном ужасе воскликнул Кахха.— Он увидел меня! Теперь мне конец!

Конан во все глаза смотрел на неумолимо приближающееся к ним ужасное создание из древних легенд. Предания гласили, что исполинская птица-дракон Гаруда — самый лютый враг змеелюдей. Внимательнее приглядевшись к чудовищу, киммериец вскрикнул от удивления: огромные, узловатые когти цепко держали какую-то добычу. Это был юноша в доспехах и остроконечном шлеме.

— Кром и Имир!— воскликнул Конан, обращаясь к Каххе,— Этот Гаруда схватил человека!

— Спасай свою шкуру, варвар!— ответил нааг, со всех ног устремляясь к противоположному берегу.— Ему ты все равно уже ничем не поможешь, но сам еще можешь спастись, если хватит прыти!

Конан на стал тратить драгоценное время на бесполезные раздумья и, поняв, что правда на стороне наага, помчался что было мочи к противоположному берегу.

Едва Кахха и Конан успели спрыгнуть на твердую землю, как Гаруда, подобно огромному камню, выпущенному из гигантской катапульты, со всего маху врезался в воздушный мост. Раздался торжествующий клекот — и прозрачная переправа распалась потоком сверкающих искр. Резко развернувшись в воздухе и перехватив поудобнее когтями тело своего злополучного пленника, Гаруда нацелился на обратившегося в бегство наага. Но ему не удалось настичь врага, ибо птицу-дракона с истошными воплями атаковала стая гарпий.

— Чего только на свете не увидишь!— пробормотал Конан, затаив дыхание наблюдавший за разворачивающимся в закатном небе воздушным боем.

Между тем Гаруде явно приходилось туго: Девы-Лебеди застали его врасплох и набросились с такой яростью, что он невольно разжал когти, и пленник камнем полетел в воду.

— Кром! Да он же потонет в своих латах!— зарычал Конан и, не раздумывая, бросился в реку.

— О, безумец!— прошипел ему вслед нааг. Увидев, что опасность больше не грозит ему, он остановился и теперь, как зачарованный, следил за битвой Гаруды с гарпиями.

— Этот киммерийский дикарь — такой же болван, как и все людишки! Жертвенное мясо Ceта!— презрительно процедил он.— Ты был нужен мне, чтобы достичь заветной цели, но решил пожертвовать собой до срока. Что же, невелика потеря! Это не остановит меня.

И, вытянувшись во весь свой гигантский рост, потомок Сета издал странный переливчатый клич, отдаленно напоминающий крик крокодила в тростниковых зарослях Стикса.

В ответ бурные воды на месте слияния двух рек еще больше заволновались, заклокотали. И неожиданно из образовавшегося гигантского водоворота вверх, подобно аграпурскому минарету, взметнулась мощная, длинная шея, которую венчала казавшаяся крошечной усатая голова Дракона. Большие выпуклые глаза, между которыми торчал заостренный шип, пристально смотрели на наага холодным хищным взглядом. Казалось, речной демон ждет приказа повелителя.

Змеиное шипение вырвалось из гортани Каххи, на древнем мертвом языке речь его означала: «Покарай моих врагов, о потомок великой Тиамат»!

Речной дракон, изогнув огромную шею, на мгновение приблизил плоскую голову к берегу, где гордо стоял Кахха. Тот сбросил с себя маску стигийца и принял истинный облик наага. И волшебная корона сверкала на его голове.

Водяной ящер медленно прикрыл глаза слюдянистой пленкой век в знак повиновения древнему владыке змеев,— и жуткая башка стремительно метнулась ввысь, туда, где Гаруда продолжал отчаянно сражаться с наседавшими гapпиями.

Птица-дракон довольно успешно билась с крылатыми девами, умело работая своим страшным клювом и когтями, и уже немало демониц кровавыми лохмотьями попадало в реку. Однако гарпии тоже не оставались в долгу, их жуткие когти исполосовали прочную шкуру Гаруды, частью покрытую перьями, а частью — чешуей. Птица-дракон обливалась кровью, но продолжала отчаянный бой со своими извечными врагами.