Конан возблагодарил богов за то, что благоразумно разжал руку и дал зверюге утащить острогу. Правда, теперь он остался без весла и без стилета, но зато был жив. Прояви он хоть чуточку больше упрямства — и очутился бы в воде, где неминуемо погиб бы под ударами хвоста или от клыков взбесившегося быка.

«Странно, что этот бык охотится на алпачей. Не слыхал я, чтоб они жрали кого-нибудь крупнее рыбы. Эдак, он и меня бы слопал. Так что пусть плывет подобру-поздорову, Нергалово отродье...»

Морской бык, действительно, стремительно удалялся от ялика, продолжая издавать ужасные вопли. И неожиданно на его жалобы откликнулся кто-то — и от его рева задрожали все прибрежные скалы, На поверхность всплыли оглушенные рыбы, а сам Конан едва не свалился за борт.

Похоже, что мысль о Нергаловом отродье не зря пришла Конану в голову. Ибо загарпуненный бык — огромный, размерами с матерого самца,— оказался всего лишь детенышем. Да, именно детенышем — и хоть и не самого Нергала, но существа явно близкого к нему.

Вода, примерно в нескольких кабельтовых от ялика Конана, внезапно забурлила и заклокотала, и на поверхности показалась чудовищная голова, размерами сравнимая с добрым утесом. Это была башка страшного монстра, выходца из отдаленных эпох, когда природа играла с формами жизни и, одержимая безумием, порождала самые невероятные создания.

Киммерийцу доводилось слышать легенды гипербореев и ваниров, ходивших на своих судах далеко по Северному морю. По их словам, там еще можно было встретить подобных чудовищ, которым поклоняются дикие племена поедателей ворвани. Но киммериец во время своих странствий, хоть и забирался довольно далеко на север, ни разу не встречал подобных существ и потому считал истории о них пустыми байками. Так что здесь, на Вилайете, он ожидал увидеть что угодно, но только не колоссальную тушу, свирепо вращавшую огромными кровавыми глазами и ощерившую страшную пасть, в которой красовались целых шесть бивней,— самые большие толщиной, длиной и остротой не уступали носовому тарану боевой стигийской триремы, а маленькие были подобны бивням крупного зембабвийского слона. И это необъятных размеров чудовище, рассекая толщу вод огромными ластами, которым позавидовал бы и кит, решительно направилось к челну Конана.

— Кром!— воскликнул ошеломленный варвар, непроизвольно хватаясь за меч. Однако уже в следующее мгновение он со всего маху сиганул за борт и поплыл к берегу что было мочи, благо что волны подогнали ялик довольно близко к суше. Пожалуй, это было наиболее здравым решением. Останься Конан в ялике — он был бы обречен. Вплавь же у него еще оставался шанс спастись. Оставалось лишь уповать на силу рук и ног.

Положение, однако, усугублялось тем, что чудовищный морской бык, который мог тягаться размерами со средней величины китом, в отличие от последнего, был вполне приспособлен к передвижению на суше.

Однако Конан не стал размышлять над этои проблемой и яростными гребками устремился к берегу. На мгновение оглянувшись, он увидел, как монстр со страшным ревом набросился на его несчастный ялик, круша его в щепы ужасными бивнями. Под конец он полностью потопил остатки суденышка ударом могучего хвоста. Огромная волна от чудовищного всплеска накрыла киммерийца с головой, но он, ослепленный и наполовину захлебнувшийся, продолжал отчаянно грести.

Расправа над яликом несколько задержала морского гиганта, и Конан получил выигрыш во времени. Вскоре его, отчаянно загребавшего руками и ногами, и подталкиваемого невольным союзником — прибоем, вынесло на скалистый берег. Его изрядно ободрало о камни, но, невзирая на это, киммериец встал и, жадно глотая воздух раскрытым ртом, пустился вскачь — вверх, по скалам, подобно козе в горах его заснеженной родины. Уже в который раз навыки опытного скалолаза, приобретенные еще в детстве, выручали его из беды.

Тем временем морской бык добрался до мелководья и стал огромными скачками выбираться на сушу. Вскоре он весь вышел из воды и полностью предстал перед изумленным взглядом киммерийца. Размеры этого чудовищного тела поистине впечатляли,— казалось, одна из многочисленных скал ожила и с ревом карабкается вверх, попирая своих неподвижных товарок. Конан успел заметить гигантские соски, болтавшиеся на груди чудовища, и понял, что прогневал любящую мать, случайно поранив ее здоровенное чадо.

«Не хватало еще, чтобы к этой мамаше еще какой-нибудь папаша прискакал на подмогу. Если только это не сам Нергал»,— зло подумал Конан, подтягиваясь на руках, чтобы добраться до очередного выступа в скале.

Тем временем, чудовище, ничтоже сумняшеся, упорно двигалось вверх, вслед за Конаном, огромными скачками преодолевая большие расстояния. Громко шлепавшие ласты при каждом скачке безжалостно давили зазевавшихся алпачей, густо усеивавших путь наверх,— только кровь и камни брызгали во все стороны.

Конан уже чувствовал спиной зловонное дыхание жуткого зверя. И в этот момент, неожиданно, из расщелины в скале, вынырнула смуглая человеческая рука и устремилась к варвару, как бы предлагая: «Держись!» Конан, не раздумывая, ухватился за нее. Кто бы ни пришел ему на помощь, все было лучше, чем оказаться растерзанным монстром, который лязгал бивнями почти за самой спиной. В тот же миг к Конану протянулось еще несколько рук, которые ловко подняли его наверх и молниеносно втянули в щель, которую сам Конан впопыхах и не заметил бы.

Он не успел опомниться, как очутился в довольно большой пещере с узким входом, в окружении смуглых, суровых воинов в одеяниях из дубленых шкур, с черными, как смоль, волосами, заплетенными в косы. Киммериец еще не знал — считать ли ему себя в безопасности, но, во всяком случае, чудовищу теперь было не добраться до него. Он услышал ее возмущенный рев совсем рядом с потаенной пещерой и ухмыльнулся. Близок локоток, да не ухватишь! В тот же миг он увидел, как откуда-то сверху на голову чудовища посыпался град камней. Очевидно, другая группа воинов, заняв позиции на вершине скалы, решила обстрелять монстра. Обломки скал рушились сверху, смачно ударяясь о блестящую от воды шкуру.

Поначалу самка не обращала внимания на камнепад и продолжала карабкаться вверх, но людей, обстреливавших ее, было много, и они были упорны и метки. И вот, наконец, раздраженно ревя, исполинская тварь остановилась, попятилась и, грузно развернувшись, пошлепала назад. Добравшись до берега, чудовище шумно плюхнулось в воду и, продолжая сотрясать все вокруг недовольным ревом, погрузилось в морскую пучину...

Наконец-то можно было перевести дух. Конан вытер пот со лба и внимательно огляделся. Он видел, что его со всех сторон окружают люди неизвестного племени, но в случае, если они задумали сделать его своим пленником, он вряд ли мог помешать им исполнить этот план, даже несмотря на свою богатырскую силу. Рука привычно потянулась к поясу и нащупала пустоту — увы, верный меч, похоже, канул на хранение в оружейные палаты подводных богов Вилайета...

Впрочем, похоже, что воины, так вовремя протянувшие ему руку помощи, не проявляли признаков враждебности и не посягали на свободу киммерийца. Они лишь с любопытством разглядывали Конана с ног до головы с откровенностью, свойственной дикарям. И в их колючих черных глазах можно было прочесть одобрение, и даже восхищение внешностью могучего варвара. Конан не придал этому значения,— за годы своих странствий он редко встречал людей, которые могли бы сравниться с ним по росту, стати и силе. А изумление, которое он неминуемо вызывал своим появлением в незнакомых местах, порой даже надоедало.

«Хвала Крому, что здесь нет хотя бы баб,— подумалось Конану,— и что они все так пялятся на меня? В конце концов, отправлялись бы в Киммерию — там бы досыта нагляделись на таких, как я. А я бы показал дорогу, не боясь последствий. Все равно — как пришли бы — так и вернулись бы восвояси. Только уже далеко не все». На миг Конану вспомнился штурм Венариума, когда он и его свирепые родичи задали перцу кичливым аквилонцам, закованным в стальные латы, и про себя ухмыльнулся,