Но когда он изложил этот план своей матери, лицо Элен Пенденнис исказилось от тревоги и страха. Пусть другие с ней не согласны, сказала она, но, по ее мнению, стать профессиональным военным - это не по-христиански. Мистер Пенденнис никогда, никогда не разрешил бы сыну вступить в армию. Да и для нее это было бы страшным несчастьем. Пен скорее отрезал бы себе нос и уши, нежели преднамеренно сделал свою мать несчастной; по великодушию своему, он готов был подарить что угодно и кому угодно, а посему немедля преподнес в подарок матери свою мечту о красном мундире и эполетах.

Она решила, что благороднее его нет никого на свете. Зато майор Пенденнис, узнав, что от его предложения с благодарностью отказываются, ответил вдове коротким и несколько раздраженным письмом, а про себя подумал, что племянник его - порядочный слюнтяй.

Однако, приехав, как обычно, погостить в Фэрокс на Рождестве, майор остался вполне доволен, увидев мальчика на охоте. У Пена была превосходная кобыла, и верхом он ездил очень смело и ловко. Он брал барьеры бесстрашно, но с умом. В письмах к школьным товарищам расписывал свои высокие сапоги и свои охотничьи подвиги. Он серьезно подумывал о красном охотничьем кафтане, и мать его не могла не признать, что этот наряд будет ему очень к лицу; когда же он уезжал на охоту, она, конечно, терзалась тревогой и со дня на день ждала, что его доставят домой на носилках.

Не следует полагать, что при обилии таких развлечений Пен совсем забросил более серьезные занятия. Его с детства влекли любые книжки, кроме тех, что входили в курс школьного обучения. Лишь когда его насильно окунали головой в воды знаний, он наотрез отказывался пить. Он проглотил все книги, какие нашлись в доме - от "Театра" миссис Инчболд до Уайтовой "Ветеринарии", перерыл книжные шкафы у всех соседей. В Клеверинге он обнаружил старый склад французских романов и с жадностью на них набросился; и часами просиживал в библиотеке пастора Портмена, забравшись на верхнюю ступеньку лесенки и держа на коленях какой-нибудь фолиант - "Путешествия" Гаклуйта, "Левиафан" Гоббса, Augustini opera {Труды святого Августина (лат.).} или стихи Чосера. С пастором они были добрыми друзьями, и ни у кого другого, как у его преподобия, Пен перенял вкус к портвейну, который сохранил на всю жизнь. Что касается до миссис Портмен, то она ни чуточки не ревновала, - хотя ее супруг и уверял, что влюблен в миссис Пенденнис, самую утонченную леди во всем графстве, - и, ласково поглядывая на Пена, забравшегося под потолок, жалела лишь об одном: что он слишком молод для ее дочки Минни. (И правда, мисс Майра Портмен была всего на два года моложе матери Пена, а весила в то время столько же, сколько Пен и миссис Пенденнис вместе взятые.)

Может быть, эти подробности скучны? Добрый друг, оглянись на собственную юность, вспомни, как оно было. Мне приятна мысль о мальчике, взращенном заботливой рукой, храбром и ласковом, мягкосердечном и любящем и глядящем жизни в лицо добрыми, честными глазами. А какими яркими красками сверкала тогда жизнь, и как ты ею наслаждался! На долю человеку выпадает не много таких лет. Пока они длятся, он их не ценит. Лишь когда они давно миновали, он вспоминает о том, какие они были лучезарные и счастливые.

Мистер Сморк, помощник пастора Портмена, согласился за щедрое вознаграждение прибывать ежедневно из Клеверинга верхом или пешком и проводить несколько часов с юным Пеном. Манеры Сморка за столом были безупречны, на чистый его лоб ниспадала кудря, а шейный платок повязан бывал с изящной небрежностью. Он неплохо знал классическую литературу и математику и обучил Пена всему, что тот расположен был воспринять, а это было не так уж много, ибо Пен живо раскусил своего наставника: ведь он, въезжая верхом во двор, так нелепо выворачивал носки и держал колени так далеко от седла, что уважать такого наездника не мог бы ни один молодой человек, обладающий хоть мало-мальским чувством юмора. Однажды Сморк по его милости чуть не умер от страха: Пен посадил его на свою кобылу и поскакал с ним на поляну, где собрались перед выездом на травлю лисы доезжачие с собаками (то была свора известного старого охотника мистера Хардхеда из Дамплингбэра). Мистер Сморкана Неновой кобыле Ребекке (названной в честь любимой героини Пена, дочери Исаака Йоркского) вызвал смятение вреди собак и негодование выжлятника: упорно въезжая в самую гущу своры, он отдавил лапу одной из гончих, а от выжлятника выслушал монолог, по силе выражений превосходивший даже речи грузчиков, которые он в студенческие годы слыхивал на Темзе.

Сморк читал со своим учеником античных поэтов, и дело это шло у них быстро, не то что в школе, где францисканцы одолевали классическую премудрость медлительно и тяжко, обнюхивая каждое слово и выкапывая каждый корень, попадавшийся им на пути. Пен вообще не любил задержек; когда он чего-нибудь не знал, то просто требовал объяснений, и так они галопом промчались по "Илиаде" и "Одиссее", по творениям трагиков и прелестного озорного Аристофана (по мнению Пена - величайшего из всех поэтов). Но, обскакав на такой скорости изрядную часть древнего мира, он впоследствии начисто все забыл, сохранив от своих классических занятий воспоминания столь же смутные, как иной член парламента, снова и снова пускающий в ход две-три цитаты, или критик, который приличия ради нет-нет да и ввернет в свою статью греческое слово.

Наряду с поэтами древности Пен, разумеется, с увлечением читал и английских. Сморк, когда речь заходила о Байроне или Муре, вздыхал и сокрушенно качал головой. Пен же был заядлым огнепоклонником и корсаром; он знал этих поэтов наизусть и, отведя маленькую Лору в нишу окна, таким трагическим тоном произносил: "Зулейка, я не брат твой!" - что большие, серьезные глаза девочки раскрывались еще шире. Вечерами, пока ее не отсылали спать, она сидела с рукоделием возле миссис Пенденнис и, слушала, как Пен читает вслух, не понимая ни единого слова.

Он читал матери Шекспира (которого она не любила, хотя уверяла, что любит), читал Байрона и Попа и свою любимую "Лалла Рук", которая не очень ей нравилась. Зато, слушая стихи епископа Хибера, а тем более миссис Хименс, эта леди неизменно таяла и, пока Пен читал ей этих авторов своим звучным молодым голосом, не отнимала от лица платочек. Незадолго до того вышла в свет книга "Христианский год". Мать и сын читали ее друг другу благоговейным шепотом, - в дальнейшей жизни Пенденнис лишь редко слышал слабые, очень слабые отзвуки этой торжественной музыки, но ему навсегда осталось дорого воспоминание о ней, как и о тех днях, когда она впервые поразила его сердце и он, бывало, бродил по полям, полный надежд и не ведая сомнений, а колокольный звон славил воскресное утро.