Наконец, она и Пат настояли на том, что им пора идти домой. Девушки остановились в благопристойном пансионате прямо на главной улице, чтобы провести уик-энд за созерцанием водопада, и Крис подумал: "Отлично, теперь, наконец, мы отделаемся от них". Дежурство в карауле всегда изматывало его: он никак не мог приспособиться к сменам по два часа, и поэтому уставал. Но Минелли не сдавал позиций и после того, как они добрались до пансионата, и вскоре девушки согласились пойти поужинать. Минелли и Крис поджидали у подъезда, пока они вошли внутрь и приводили себя в порядок. Когда же они вновь появились, Лаура подошла прямиком к Крису и взяла его за руку.

На мгновение его охватила тревога, но он быстро пришел в себя, и вскоре он и Лаура уже вместе шли вдоль улицы. Минелли и Пат пристроились следом за ними. - Все в порядке, верно? - прошептала Лаура ему на ухо. - Я предпочла пойти с тобой.

- Конечно, - ответил он, - это чудесно.

И это действительно так и было. Усталости он больше не чувствовал, и его будто пронизывала приятная теплота. Глядя сбоку на ее профиль, он заметил, что ее лицо на самом деле не такое худое, как ему показалось вначале, и что ее нос был вздернут ровно настолько, чтобы придать ее чертам пикантный оттенок.

Закончив ужин, все четверо решили вновь навестить водопад. Сумерки все больше сгущались, наполняясь темнотой, и появились первые звезды. Крис и Лаура нашли уединенную скамейку и уселись в темноте, плечом к плечу, прислушиваясь к ровному гулу падающей воды. Воздух был прохладным, с леденящими частицами водяной пыли. Он обнял ее рукой, желая знать, так ли ей холодно, как и ему; несомненно, что ей тоже было холодно, потому что она потеснее прижалась к нему. А затем он повернулся и поцеловал ее, осторожно, нежно, прямо в губы; это не был долгий поцелуй, но он почему-то знал, что никогда не забудет его. Он поцеловал ее еще раз, когда они расставались у подъезда пансионата. Она оставила ему свой адрес.

- Да, - прошептал он. - Я напишу.

- И я тоже буду писать, - прошептала она в холодную и сырую ночную темноту. - Я буду писать тебе каждый день.

Каждый день, повторила равнина.

Каждый день, замигали звезды.

Я буду писать тебе каждый день...

И она действительно писала, вспомнил он, решительно вышагивая по пятам за гигантом. Он получил великое множество ее писем, и она получила столько же от него. Они поженились за неделю до того, как он уехал за океан, и она ждала все эти годы его возвращения, и все это время они писали, писали, писали... Горячо любимый Крис, Горячо любимая Лаура, и слова, слова, слова. Выходя из автобуса в маленьком городке, где она жила, он вскрикнул, когда увидел ее, стоящую в дверях станции, и она вскрикнула тоже; и годы надежды и ожидания сплелись в прекрасное мгновенье... которое теперь превратилось в пыль.

Пыль, сказала равнина.

Пыль, замигали звезды.

Прекрасное мгновенье всего лишь пыль...

Прошлое -это улица, изборожденная временем, подумалось ему, и я иду по этой улице и могу открыть дверь в любое время, какое захочу, и войти внутрь. Это привилегия мертвеца, или, может быть, его проклятие, потому что, что хорошего теперь может быть для меня во времени?

Следующая дверь, открытая им, вела к Эрни, и он прошел в нее и выпил пива, которое заказывал четырнадцать лет назад.

- Как Лаура? - поинтересовался Эрни.

- Прекрасно, - ответил он.

- А маленький Крис?

- О, с ним тоже все хорошо. В следующем месяце он станет взрослее на целый год.

Он открыл другую дверь и вошел туда, где перед кухонной плитой стояла Лаура, и поцеловал ее в шею. - Осторожней! - воскликнула она в притворном раздражении. - Я из-за тебя едва не пролила подливку.

Он открыл еще одну дверь, это вновь было заведение Эрни. Он быстро закрыл ее. И затем открыл другую... Там он обнаружил себя в баре, полном громко выкрикивавших людей. Вокруг него носились и падали длинные ленты серпантина, ленты и разноцветные шары. Он взорвал один шар, ткнув в него сигаретой, и поднял стакан. - С Новым Годом! - закричал он. - С Новым Годом! - За столиком в углу сидела Лаура, лицо ее выражало страдание. Он подошел к ней, схватил за руку, пытаясь поставить на ноги. - Все хорошо, разве ты не видишь? - сказал он. - Это канун Нового Года. И если мужчина не может себе позволить отправиться на встречу Нового Года, тогда куда же еще он может позволить себе пойти?

- Но, дорогой, ты сказал...

- Я сказал, что я бросил... и я действительно брошу... начиная с завтрашнего дня. - Он закружился в каком-то странном маленьком хороводе, который каким-то образом вновь вынес его к ней. - С Новым Годом, малышка... с Новым Годом!

- С Новым Годом, дорогой, - сказала она и поцеловала его в щеку. И тогда он увидел, что она плакала.

Он выбежал из комнаты в непроглядную ночь.

С Новым Годом, сказала равнина.

С Новым Годом, мигнули звезды.

Пусть все старое будет забыто и никогда не вспомнится...

А гигант все упорно шел вперед, и теперь сверкающая вершина заслоняла уже половину неба. В отчаянии, Крис распахнул еще одну дверь.

Теперь он сидел в кабинете. За столом напротив него - седой мужчина в белом халате. - Взгляните на это вот таким образом, - говорил седой. - Вы только что выздоровели после длительного приступа болезни, к которой вы чрезвычайно склонны, и поскольку вы слишком склонны к ней, то должны постоянно избегать любых и всяких контактов с вирусом, который ее вызывает. У вас очень низкий алкогольный порог, Крис, и, следовательно, вы даже в большей степени находитесь во власти "первой рюмки", чем обычный средний алкоголик. Более того, ваша изменчивая личность, ваше "алкогольное второе я"... практически диаметрально противоположно вашей истинной сущности, и, следовательно, несовместимо с реальностью. И оно на практике реагирует так, как ваше настоящее "я" реагировать и не мечтало, и, с этой точки зрения, способно на поведенческие особенности столь противоположные вашему обычному поведению особенностям, что это может разрушить всю вашу жизнь. Поэтому, я прошу вас, Крис, не давать ему воли. А теперь, до свиданья, и удачи вам. Я рад, что наше учреждение смогло оказать вам столь заметную помощь.

Он знал время, поджидавшее его за следующей дверью, и это было время, которое ему не хотелось освежать в своей памяти. Но дверь открылась сама по себе, и против своей воли он переступил темный порог тех самых лет...

В пятницу вечером он и Лаура переносили сделанные покупки из машины в дом. Стояло лето, и звезды спокойно поблескивали в мягком бархатистом небе. Он устал, как и следовало ожидать к концу недели, но он еще и взвинчен... нестерпимо взвинчен после трех месяцев трезвости. А вечера по пятницам были хуже всего; ранее он всегда проводил их в заведении у Эрни, и пока одна половина его разума напоминала, как мучительно будет он жалеть об этом на следующий день, другая настаивала на продлении эйфории, которую эти вечера ему доставляли... несмотря на то, что знала, как знала это и другая часть, что эйфория эта была не более чем просто глубокое и грубое животное расслабление.

Пакет с картошкой, который он нес, лопнул, и картошка рассыпалась по всему дворику.

- Вот черт! - проговорил он и, присев на корточки, начал собирать ее. Одна из картофелин выскользнула из его пальцев и упрямо покатилась со двора, и затем вдоль дорожки, а он в ярости бросился за ней, раздраженный и полный решимости не дать ей укатиться совсем. Она задела по пути одно из колес трехколесного велосипеда маленького Криса и закатилась под крыльцо черного входа. Когда он полез за ней, то его пальцы нащупали холодную изогнутую гладкую поверхность, и он внезапно вспомнил про бутылку виски, которую спрятал прошлой весной, вернувшись домой после субботней попойки... спрятал и забыл.

Он медленно вытащил ее. Свет звезд отразился от ее поверхности, и она мягко сверкнула в темноте. Он, не сводя с нее глаз, опустился на колени и почувствовал, как по ним ползет холодная сырость земли. Что страшного, если сделать всего лишь один глоток? вопрошало не покидавшее его внутреннее напряжение. Один глоток, украдкой выпитый в темноте, и все?