По мирному договору Фридриху возвращались все земли, занятые в войну русскими полками, Россия и Пруссия заключали между собой союз, обязываясь помогать друг другу при нападении третьей стороны.

Фридрих II находился в самом отчаянном положении, он готов был пожертвовать многим, чтобы спасти хоть что-нибудь из своего королевства, и даже мог отдать России Восточную Пруссию — правда, надеясь при этом поживиться за счет Польши. Ему никогда не снилось, что русский император пренебрежет победами своей армии. Недаром Фридрих после заключения мира так охотно поднимал на торжественных обедах тосты в честь русского императора, приговаривая, что он «не может довольно часто пить столь дражайшее здоровье».

Оценивая этот позорный для России мир, поэт Александр Сумароков писал:

Совершив столь решительный поворот во внешней политике, ставши другом заклятого врага России, новый император занялся политикой внутренней. Он приказал вернуть из ссылки знатных иноземцев, отправленных в Сибирь покойной государыней за политические интриги и корыстолюбие, — Миниха с сыном, семью Лилиенфельда, хирурга Лестока. Им покупали дома, возвращали имения. Только Бестужев, бывший канцлер, высланный Елизаветой, продолжал оставаться в своем поместье — царская милость его не коснулась.

Ближайшими советниками государя стали его родственники — прусский генерал принц Георг, ныне генерал-фельдмаршал и полковник лейб-гвардии Конного полка, и принц Петр-Август-Фридрих Голштейн-Бекский, фельдмаршал и командующий войсками в Петербурге, Ревеле, Нарве, Эстляндии и Финляндии. Составлением указов занимался тайный секретарь Дмитрий Волков, великий дока по письменной части.

Одним из произведений Волкова был манифест о вольности дворянской. Документа этого ждали: русское дворянство давно тяготилось обязательной службой.

«При Петре I, — говорилось в манифесте, — дворян приходилось понуждать служить и учиться, от чего, правда, последовали неисчетные пользы: невежество переменилось в здравый рассудок, увеличилось радение о пользе общей, прилежность к службе умножила число искусных и храбрых генералов, гражданские дела вершат сведущие и годные люди. Благородные мысли вкоренили в сердцах истинных патриотов любовь и верность государю, и поэтому теперь нет причин дальнейшего понуждения к службе. Все дворяне, статские или военные, вольны либо продолжать служить, либо выйти в отставку. Можно ехать на службу и к иностранным государям, возвращаясь, однако, если призовет российское правительство».

В манифесте выражалась надежда на то, что благородное дворянство, чувствуя к себе толикие щедроты, не станет уклоняться от службы и будет учить детей благопристойным наукам в пользу отечества. А тех, кто ни себя, ни детей ни в какие полезные науки употреблять не будет, манифест повелевал презирать и уничтожать, приезд же их ко двору или вход в публичные собрания объявлял нетерпимым.

Дворянство не побоялось презрения верноподданных и толпами стало уходить в отставку. Полки потеряли сотни офицеров, и на порожние места без особого выбора брали иностранцев, благо ехали они в Россию на большое жалованье охотно.

Другое следствие манифеста было совсем неожиданным и принесло популярность этому документу в такой среде, на которую он вовсе рассчитан не был. В народе стали говорить, что вслед за дворянской вольностью будет объявлена вольность для крестьян и бумага-де эта подписана, да только дворяне ее объявлять не хотят и царя придерживают. Вольность — свобода от помещичьей палки, право иметь собственность крестьянину, идти куда хочешь, работать где нравится.

После известия о внезапной смерти государя Петра III у крестьян возникло убеждение, что дворяне погубили царя, чтобы скрыть дарованную народу волю. И как только прошел слух, что Петр Ш жив и идет занимать отнятый у него неверной женой Екатериною престол, под его знамена устремились десятки тысяч бойцов.

Указы Петра III, затронувшие интересы церкви и духовенства, вызывали недовольство в стране. Царь приказал отнимать у монастырей вотчины, брать на военную службу сыновей священников и дьяконов, чего раньше никогда не бывало. Передавали, что государь, призвав первенствующего в Синоде архиерея Димитрия Сеченова, велел ему убрать из церкви все иконы, оставив лишь изображения спасителя и богородицы. Он распорядился также, чтобы священники обрили бороды и ходили одетыми в немецкое платье, как лютеранские пасторы. Все домовые церкви запечатали. Нарушались старые обычаи и порядки, без нужды ломались вековые традиции.

Лейб-компания, привилегированный отряд телохранителей Елизаветы, была распущена. Грехов за ней числилось много, и жалеть о том не стоило, но на место любимцев императрицы, которым дозволялось решительно все, Петр III поставил свою голштинскую гвардию — таких же разбойников и пьяниц, только немецкого происхождения.

Озабоченный больше всего на свете судьбой родной Голштинии, Петр III намеревался отнять у Дании герцогство Шлезвиг, чтобы соединить его с прежним своим владением.

Для новой кампании, затеянной государем, требовались войска. Русская армия, обескровленная Семилетней войной, нуждалась в пополнениях. Военная коллегия приказала явиться в строй всем молодым дворянам, приписанным к полкам, опять набирали рекрутов.

Стон и плач стояли повсюду. Едва избыв одну кровопролитную войну, Россия, подталкиваемая придурковатым царем, должна была начинать другую. Зачем, во имя чего? Этот вопрос был на уме, а часто и на языке у каждого.

Николай Новиков, записанный в Измайловский полк, по именному указу обязан был явиться на службу в Петербург.

Занятия в университетской гимназии, усиленное чтение, знакомство с кружком Хераскова, собственные размышления, жизнь в Авдотьине — все это заставило его задумываться над своим будущим. В мыслях о нем господствовала одна идея, которую Новиков мог бы определить строкой сумароковской притчи: «На пользу общую коль радостно трудиться!»

Вместе с авторами, которых он любил читать, Новиков полагал, что верховная власть вверяется государю для единого блага его подданных, то есть что возникла она из договора между властителем и народом. Обязательства обе стороны принимали взаимные, и, если одна договорившаяся сторона перестает их выполнять, договор разрушается. Но при этом нация без государя существовать может, а он без нее ничто. Правильный государь — подобие бога, преемник его высшей власти на земле, и свойство царской, как и божественной, власти должно проявляться в кротости и правоте.

Сумароков развивал эту мысль в трагедии «Мстислав»:

Если царь ведет себя иначе, значит он деспот, тиран и подданные освобождаются от каких бы то ни было обязательств по отношению к нему.

Такой взгляд на самодержавие позволял определить, дурен или хорош государь, и оправдывал подданных, возмутившихся против несправедливого царя. Теперь Новикову, уезжавшему в Петербург, выпала возможность самому проверить эту книжную теорию — гвардейцы могли вблизи наблюдать монархов.

Новый, 1762 год Новиков встретил в семье, а наутро, получив родительское благословение, простился и поскакал в Москву.

В конторе Измайловского полка за Яузой, у церкви великомученика Никиты, Новиков увидал своих будущих сослуживцев, однолетков-дворян, поспешавших в полк. Начальник команды, унтер-офицер, выправил подорожную и в тот же день повез юношей в Петербург, на полковой двор, к молодцам-измайловцам.