— Бог мой, — усмехнулся Джустиниани, — Бельтрамо… подумать только. Нет уж, пусть остаётся Трубочистом. Но, по-моему, он очень мил, — и Винченцо погладил кота, тут же замурлыкавшего и изогнувшего спинку, и выглядевшего, надо признать, и впрямь весьма мило.

Да, сегодня, как и накануне, Трубочист был настроен идиллически. Он снова нежно потёрся о брюки господина, потом развалился на оттоманке возле окна брюшком кверху, помахивая пушистым хвостом, и даже ухом не повёл при виде банкира. Тентуччи удивился, но ужин прошёл спокойно. Расположившись после у камина, мужчины некоторое время сидели молча. Финансист курил и временами поглядывал на Джустиниани: он ждал первого вопроса.

Вопрос оказался неожиданным. Граф задумчиво проронил:

— Из разговора герцогини Поланти с баронессой Леркари я понял, что Марко Альдобрандини продаёт свою библиотеку. Говорят, там первопечатные древние издания и редкие манускрипты двенадцатого века, инкунабула Монстрелле, индульгенция папы Николая V, Бенедиктинская псалтирь и Католикон Иоганна Бальба, «Арифметика» Луки Пачолли венецианского издания тысяча четыреста девяносто четвёртого года, фолио Шекспира и редчайшее первое издание первого тома «Басен» Лафонтена тысяча шестьсот шестьдесят восьмого года. Точно ли так? Он хочет за неё сорок тысяч?

Банкир улыбнулся и кивнул.

— Я видел её год назад. Он потратил целую жизнь на это собрание раритетов, и вот — ослеп. Мне в этом видится кара Господня.

— Да, немного мистично, — бесстрастно заметил Винченцо, — но я не слеп и люблю читать. Он будет продавать через аукцион? Может, поговорите с ним напрямую?

Банкир снова кивнул. Джустиниани задал новый вопрос.

— У кого вы шьёте, Карло?

Тентуччи изумился.

— У Энрико Росси, его ателье на площади Трилусса. Шьёт хорошо и быстро, я доволен.

Джустиниани снова кивнул. Незамедлительно последовал новый вопрос.

— Какое приданое у Катерины Одескальки?

Теперь Карло Тентуччи бросил на него быстрый взгляд. Брови его взлетели.

— О… Ваше сердце пленилось красавицей? — он, казалось, удивился.

— Моё сердце ничем не пленилось. — Тон его сиятельства был всё так же безучастен. — Мне нужно выделить приданое крестнице дяди, я обещал позаботиться о ней. Я дам за ней столько же, сколько дают за Одескальки. Надеюсь, этого будет довольно?

Банкир исподлобья бросил взгляд на Джустиниани. Мерцающий и тёмный.

— Ваши слуги болтали, что покойник заручился вашим обещанием жениться на Джованне, да и Гвидо, как только его парализовало, говорил со мной о такой возможности. Он очень желал этого брака.

Винченцо наклонил голову набок и саркастично осведомился:

— Вы полагаете, дядюшка Гвидо совратил девицу и понимал, что без скандала ей замуж не выйти?

Карло Тентуччи откинулся в кресле, понимающе усмехнулся, но покачал головой, опровергая это суждение.

— Зная вашего дядюшку, — после недолгого молчания заговорил он, — я ничему не удивился бы, но, судя по моим наблюдениям, этого не было. В самом последнем негодяе всегда можно найти что-то человеческое. Габриель Каэтани, — Карло задумчиво выпустил изо рта колечко сигарного дыма, — если Гвидо мог иметь друга — им и был Габриель. После его смерти Гвидо привязался к девчонке как к дочери. Один раз я сам спросил его, не конкубина ли она ему, так он взбесился, клянусь вам. А ведь покойник любил прихвастнуть победами и ничью репутацию никогда не щадил.

Винченцо наклонился к собеседнику, и губы его тронула чуть заметная усмешка. Карло знал, что на этом лице подобная мимика была равнозначна хохоту.

— Тогда зачем же мне на ней жениться?

Карло пожал плечами.

— О вас ходят дурные слухи, но кому, как не Гвидо, было знать, чего они стоили: он сам же их и распускал. Когда же речь зашла о том, что ему дорого, он мог сообразить, что лучшей опоры девчонке не найти. Гвидо не любил вас, Винченцо, но, в известной мере, отдавал вам должное. Любой подлец, не различающий добра и зла, когда речь заходит о значимом для него самого, начинает всё понимать правильно.

Винченцо почесал согнутым пальцем переносицу.

— Я дал слово человеку, который по отношению ко мне не соблюдал элементарной порядочности, однако уподобляться ему не хочу. Девица недурна собой и, если честна, легко найдёт жениха. А чтобы её красота была вдвойне привлекательна — я дам приданое. Что я ещё могу сделать? — он махнул рукой, — будет об этом.

— Извините, Винченцо, но… — банкир смущённо умолк.

— Что «но»? — Глаза Джустиниани насмешливо блеснули. — Если вас интересует, не склонен ли я к тем же забавам, что Рокальмуто, отвечу сразу — нет.

Тентуччи виновато улыбнулся, сделав вид, что имел в виду нечто совсем другое.

— Я просто хотел спросить, почему бы вам и в самом деле не жениться?

— Я подумаю об этом на досуге и, возможно, соглашусь с вами, Карло. Но выберу невесту среди тех, кто не морщится, глядя на меня. Принуждать к браку — баранья глупость: вы ведь рискуете рогами. Но все это меня сегодня не волнует. Есть дела поважнее. — Джустиниани бросил тёмный взгляд на Тентуччи. — Не забудьте же поговорить с Альдобрандини. Я не хочу упустить эту покупку, но пытайтесь сбить цену. При этом я хотел бы вначале обязательно посмотреть коллекцию, договоритесь со стариком — и дайте мне знать. Я не собираюсь покупать кота в мешке. Кстати, — почему-то вспомнил он, — забыл спросить. Я видел на кладбище… мужчина лет пятидесяти в синем сюртуке и странном шарфе персикового цвета, резкий профиль, брови изломаны, глаза чуть навыкате, седина на висках. Кто это?

Банкир с трудом подавил улыбку.

— Андреа Пинелло-Лючиани. Старая знать. Финансовые дела в полном порядке. Поговаривают о его странных постельных склонностях, говорят, он — близкий друг мессира Рокальмуто. Ненавидел вашего дядюшку. Не удивлюсь, если пришёл именно затем, чтобы посмотреть, как врага опускают в могилу.

— Ясно. А белокурый юнец лет двадцати трёх в золотых очках, похож на птенца грифа…

— Элизео, — усмехнулся Тентуччи описанию. — Племянник маркиза ди Чиньоло. Когда-то был без ума от вашего дядюшки, но потом… что-то произошло. А что вам до них?

— Ничего. Просто оба странно на меня смотрели.

Банкир сам тоже напоследок окинул Винченцо Джустиниани задумчивым взглядом. Последние семь лет Тентуччи невольно замечал, как неуклонно тяжелеет его взгляд, как застывает в мраморной неподвижности лицо и суровеет нрав. Сегодня финансист не решился бы ни спорить с этим человеком, ни бросить ему вызов. Нет, Тентуччи не боялся Джустиниани, точнее, не боялся, как боятся разъярённых коней, бешеных собак или выстрела из-за угла. Винченцо Джустиниани был неуправляем, как горные уступы, подпирающие небеса, как воды морской лагуны, колеблемые лишь ветром, как луна на чёрном небосклоне, коей нет дела до этого мира.

Но напоследок Тентуччи задал ещё один вопрос.

— Винченцо, вчера вы были нищим и едва сводили концы с концами. Сегодня вы богач.

— И что?

— Вы… рады этому?

Джустиниани пожал плечами.

— Сытость, несомненно, лучше голода, и в своей постели куда уютнее, чем в гостиничной.

— И всё?

— А что ещё?

Банкир опустил глаза и кивнул.

Кот Трубочист по-прежнему лежал, вальяжно развалясь на оттоманке. Несколько раз он поднимался, меланхолично почёсывал задней лапкой за чёрным ушком и со вкусом зевал. Банкир, первое время настороженно оглядывавшийся на него, к концу беседы совсем забыл о нём, и вспомнил лишь тогда, когда Спазакамино снова запрыгнул на колени Джустиниани и нежно замурлыкал. Банкир оторопел: Винченцо ласково улыбался коту и гладил его, а кот, нежно урча, снова и снова совал голову под ладонь хозяина.

Глава 3. Толки и сплетни в толпе

Обуздывающий язык будет жить мирно, и ненавидящий болтливость уменьшит зло. — Сир. 19.6

Между тем, в расходившейся после похорон толпе не стихали шепотки и разговоры. За семь лет отсутствия в свете молодого Джустиниани успели подзабыть, и сейчас появление Винченцо в роли богатейшего наследника и, соответственно, завидного холостяка, смутило умы многих женщин. До того ходили слухи, что молодой человек несдержан, склонен к блуду и азартным играм, но сейчас об этом никто не вспоминал.