Денис ЯЦУТКО

ИТОГОВЫЙ УРОК ПО ТЕМЕ "СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ"

"Слово о полку Игореве" и его влияние

на дальнейшую русскую культуру

и культуры других народов

Итак, друзья мои, мы с вами изучили величайший памятник древнерусской литературы "Слово о полку Игореве", обсудили его художественные достоинства, поговорили о его композиции, об особенностях языка, о месте "Слова..." в культуре Древней Руси, о различных его переводах на современный русский. Казалось бы, мы рассмотрели это произведение уже со всех сторон и пора бы уж нам оставить его в покое и последовать вслед за Данте и Вергилием в мрачные глубины Ада "Божественной Комедии", но я полагаю, что было бы несправедливо отложить "Слово...", не прочувствовав, какое мощное влияние оно оказало и продолжает оказывать на всю русскую культуру и культуры других народов.

Поэтический мир "Слова", звучность и образность его языка таковы, что врезаются в память каждого внимательно читавшего, особенно, если этот читавший - поэт, т.е. человек с повышенной способностью к восприятию. Т.о., воздействию "Слова о полку Игореве" подвергся язык многих поэтов. Вам уже известен перевод "Слова...", сделанный Василием Андреевичем Жуковским. А теперь послушайте отрывок из его произведения "Певец во стане русских воинов":

...О, радость древних лет, Боян!

Ты, арфой ополченный, Летал пред строями славян,

И гимн гремел священный. Петру возник среди снегов

Певец - податель славы; Честь Задунайскому - Петров;

О камские дубравы, Гордитесь, ваш Державин сын!

Готовь свои перуны, Суворов, чудо-исполин,

Державин грянет в струны. Не тщетной славы пред тобой,

Но мщения дружины; Простерли не к добычам длань,

Бегут не за венками Их подвиг свят: то правых брань

С злодейскими ордами.

К тексту "Слова..." обращался и Александр Пушкин. В нашем с вами учебнике предлагается найти сходство между плачем Ярославны и обращением к Солнцу, Месяцу и Ветру королевича Елисея из "Сказки о мёртвой царевне и о семи богатырях" Пушкина. А я бы порекомендовал вам теперь прочесть по-новому ещё и его "Песнь о вещем Олеге".

Кстати - о плаче Ярославны. В ваших учебниках приведены его поэтические переложения, сделанные Жуковским, Бальмонтом и Заболоцким, а вот ещё одна интерпретация этого отрывка, созданная другом Жуковского, русским поэтом Иваном Ивановичем Козловым, который должен быть вам известен своим переводом одного стихотворения Томаса Мура, положенным на музыку и ставшим уже, практически, народной песней (я имею в виду "Вечерний звон"):

То не кукушка в роще тёмной Кукует рано на заре В Путивле плачет Ярославна, Одна, на городской стене:

"Я покину бор сосновый,

Вдоль Дуная полечу,

И в Каяль-реке бобровый

Я рукав мой обмочу;

Я домчусь к родному стану,

Где кипел кровавый бой,

Князю я обмою рану

На груди его младой". В Путивле плачет Ярославна, Зарей, на городской стене:

"Ветер, ветер, о могучий,

Буйный ветер! что шумишь?

Что ты в небе черны тучи

И вздымаешь и клубишь?

Что ты лёгкими крылами

Возмутил поток реки,

Вея ханскими стрелами

На родимые полки?" В Путивле плачет Ярославна Зарей, на городской стене:

"В облаках ли тесно веять

С гор крутых чужой земли,

Если хочешь ты лелеять

В синем море корабли?

Что же страхом ты усеял

Нашу долю? для чего

По ковыль-траве развеял

Радость сердца моего?" В Путивле плачет Ярославна, Зарей, на городской стене:

"Днепр мой славный! ты волнами

Силы половцев пробил;

Святослав с богатырями

По тебе свой бег стремил,

Не волнуй же, Днепр широкий,

Быстрый ток студёных вод,

Ими князь мой черноокий

В Русь святую поплывёт". В Путивле плачет Яролславна, Зарей, на городской стене:

"О река! отдай мне друга

На волнах его лелей,

Чтобы грустная подруга обняла его скорей;

Чтоб я боле не видала

Вещих ужасов во сне,

Чтоб я слёз к нему не слала

Синим морем на заре". В Путивле плачет Ярославна, Зарей, на городской стене:

"Солнце, солнце, ты сияешь

Всем прекрасно и светло!

В знойном поле что сжигаешь

Войско друга моего?

Жажда луки с тетивами

Иссушила в их руках,

И печаль колчан с стрелами

Заложила на плечах". И тихо в терем Ярославна Уходит с городской стены.

А вот стихотворение "Стрибожьи внуки" из цикла "В степи" ещё одного известного русского поэта XIX века Аполлона Николаевича Майкова (здесь и название, и эпиграф взяты непосредственно из "Слова", текст же стихотворения, опираясь на поэтическую реальность древнего памятника, отражает лирические переживания самого поэта.

СТРИБОЖЬИ ВНУКИ Се ветри, Стрибожьи внуци, веют с моря... На силы Дажьбожья внука, храбрых русичей... "Слово о полку Игореве".

Стрибожьи чада! это вы Несетесь с шумом над степями, Почти касаяся крылами Под ними гнущейся травы? Чего вам надо? Эти степи Уже не те, что в дни когда Здесь за ордою шла орда, Неся на Русь пожар и цепи! Ушёл далёко Черный Див Перед Дажьбожьими сынами, Им, чадам света, уступив Свое господство над степями! И Солнца русые сыны Пришли - и степь глядит уж садом... Там зреют жатвы; убраны Там хoлмы синим виноградом; За весью весь стоит; косцов Несется песня удалая, И льётся звон колоколов В степи от края и до края... И слух пропал о временах, Когда, столь грозное бывало, Здесь царство темное стояло; И путник мчится в сих местах, Стада овец порой пугая, Нигде засад не ожидая; Спокойно тянутся волы; И падших ратей ищут тщетно В степи, на клёкт их безответной, С высот лазуревых орлы...

Это патриотическая лирика. Вы чувствуете, что Майков здесь радуется торжеству Дажьбожьих внуков (т.е. русских) и спокойствию родной страны? Настроение этого стихотворения, хотя оно и опирается на реалии "Слова...", прямо противоположно настроению последнего: там - тревожность и тьма; здесь - спокойствие, свет и радость.

Не только рyсская литература XIX века испытала на себе влияние "Слова..."; в 1803 году Йозеф Рихтер переводит его на немецкий язык, который тогда был в Европе фактически международным языком науки, а в следующем, 1804 году, Циприан Годебский переводит "Слово..." с немецкого на польский. Правда, Годебский не верит в подлинную древность "Слова...", считая его фальсификатом (подделкой) Мусина-Пушкина. Дело в том, что тогда же чехи Вацлав Ганка, Алоис Ирасек и другие публиковали якобы старинные чешские рукописи, сочинённые на самом деле ими самими, пытаясь таким образом доказать самобытность и древность чешской нации и культуры. Они ложно полагали, что свидетельствовать о самостоятельности и величии культуры и языка могут только такие грандиозные эпические сказания, как "Песнь о Роланде или, например, "Сказание о Нибелунгах". Но уже первый ученый-славист, поляк Йозеф Добровский, получивший в 1809 году из России печатное издание "Слова...", включавшее в себя древнерусский текст и вольный перевод на совр. русский, сделанный издателем Шишковым, подтвердил подлинность "Слова...", объявив при этом "Краледворскую" и "Зеленогорскую" рукописи Ганки подделками, чем навлёк на себя недовольство многих чешских патриотов, включая своего ученика Йозефа Юнгмана. Получив русское издание "Слова...", Добровский предпринял беспрецедентную акцию: он собрал своих учеников и поручил им сделать сразу три перевода: перевод на немецкий язык был поручен Йозефу Мюллеру, на чешский - Йозефу Юнгману, а на словацкий С. Рожнаю. Немецкий перевод Мюллера был опубликован уже в 1811 году, а вот два славянских перевода постигла иная судьба: словацкий перевод Рожная был утерян, а перевод Юнгмана очень долго пролежал в рукописи и был опубликован лишь в 32-м году нашего (хх) столетия. Однако - важно начало - уже упомянутый Вацлав Ганка, использовал "Слово..." при создании своих фальсификатов и позже перевёл его на чешский язык. Этот перевод вышел в Праге в 1821 г. Интересно, что Ганка, переводя "Слово...", старался максимально щадить древний текст, изменяя лишь некоторые наиболее непонятные слова. Т.о. "Слово о полку Игореве" вошло в чешский язык практически без изменений, обогатив его своими словами и выражениями. Вот короткий отрывок ганковского перевода - чтобы вы поняли, о чём идёт речь.