Все согласно кивают. Я подхожу к бруску масла.

– Прощу прощения, мадам...

У нее толстые губы и щеки, свисающие до корсажа.

– Месье?

– Тот человек, который вызывал лифт...

– Да?

– Вы видели его раньше?

– Нет...

Журналисты очень заинтересовались вопросом и образуют круг.

– Вы сказали, что, посмотрев на труп, он выругался?

– Да, – отвечает соседка, крестясь. – Это было такое грубое выражение...

– Вам не показалось, что он узнал погибшего? Она колеблется. Мысли медленно прокладывают путь через ее жиры. Пока мои вопросы дойдут по назначению и из этой студенистой массы выйдут ответы, можно успеть посмотреть «Граф Монте-Кристо» в двух сериях. Я ловлю реакции дамы.

– Да, – говорит она, – раньше я об этом не подумала, но он наверняка знал его.

– И он ушел?

– Убежал... Я думала, он побежал за помощью.

– Конечно...

Новая пауза. Слышен скрип ручек журналистов.

Под носилками расплывается красное пятно.

– Как выглядел этот человек, дорогая мадам? Новая пауза. Наконец она рожает:

– Высокий, плотный, в плаще, в серой круглой шляпе... И еще, мне кажется, у него были светлые усы...

– А!

Я скромно прощаюсь и выхожу на улицу. За моей спиной кто-то спрашивает, кто я такой. Другой голос уверенно заявляет, что я из полиции. Меня просто бесит, что у меня вид полицейского. Сколько бы я ни острил, а моя профессия написана у меня на лбу.

Легавый! Это будет всегда преследовать меня. Хотя лучше выглядеть легавым, чем лопухом!

При всем уважении к моим читателям, должен сказать, что у меня начинает ворчать в желудке. Марсель Претр, знаменитый исследователь из Швейцарии (это чуть правее НЕшателя), рассказывал мне, что в Африке охотник узнает о присутствии слонов по урчанию у них в желудках. Должно быть, среди моих предков есть слон, потому что люди оглядываются, когда я прохожу мимо. Тогда я замечаю, что уже около двух часов дня и мое брюхо требует пищи.

Я направляюсь в маленький ресторанчик, где мне подают котлеты в томатном соусе. Здесь это основное блюдо, так что надо с этим смириться.

Съедаю две порции, потом выпиваю большой стакан сока и начинаю размышлять.

Дела приняли оборот, не позволяющий мне покинуть Бельгию. Теперь, когда Ван Борен дал дуба, брильянты, отправленные им жене, очень даже могут не дойти до адресата. Это мне подсказывает мой палец. Я не богат, но отдал бы сокровища Ага-хана, чтобы узнать, чем в последнее время занимался Джеф. По-моему, не только немецкими фотоаппаратами. У этого парня была другая, гораздо более прибыльная деятельность. Возможно, я ошибаюсь, но мне так хочется раскрыть эту тайну, что я вмиг воспылал страстной любовью к Льежу.

В этот момент где-то на городской почте лежит необычная коробка с засахаренными фруктами, которой я очень интересуюсь. Не удивлюсь, если Ван Борен умер из-за нее.

Я мысленно вижу разбитый труп в шахте лифта, снова слышу жуткий крик... Я могу гордиться тем, что являюсь последним, кто видел этого парня живым. Видел я его недолго, но тем не менее уверен, что он был жив.

Кто его убил? Жена? Любовник? Оба? Или кто-то другой?

В таком случае этот другой не выходил из дома! Да, ну и задачка! Эркюль Пуаро, Мегрэ, помогайте, ребята!

Я откладываю салфетку, расплачиваюсь за пир и иду на почту, которую хорошо знаю и где телефонистка – блондинка, приближающаяся к сорока, адресует мне томные улыбки.

Заказываю номер шефа.

– Занято, – отвечает она через некоторое время.

– Я подожду.

Мы начинаем разговор о погоде, которая наконец-то выдалась хорошей. Я говорю, что в такую погоду хочется съездить на романтический пикник на берег МЕзы, и она уже готова согласиться, но тут меня соединяют с Парижем.

Старик раздражен.

– А, это вы, – говорит он. – Вы в Париже? – Э-э... Нет. Появилось кое-что новое, и я задержался в Льеже...

– Что вы называете новым? – спрашивает он ворчливым тоном.

– В соседнем с моим номере жил один тип, развлекавшийся посылкой по почте миллионов в брильянтах, запрятанных в засахаренные фрукты. Его только что убили. Что вы на это скажете, патрон?

– Очень интересное дело...

– Правда?

– Да, для бельгийской полиции. Но нас оно не касается. Вы мне нужны, возвращайтесь как можно скорее.

Старый садист выдирает у меня сердце. Это все равно что разбудить вас в тот момент, когда вам снится, что вы развлекаетесь с первоклассной красоткой!

– Но, патрон...

Я слышу, как он обрушивает бронзовый нож для разрезания бумаг на медную чернильницу.

– Кто вам платит, – спрашивает он, – Французское государство или Бельгийское?

– Я это прекрасно знаю, босс, но подумал, что если нет ничего срочного... Вы же меня знаете... Сунуть нос в такое дело и...

Он прочищает горло, что не предвещает ничего хорошего.

– Послушайте, Сан-Антонио, – заявляет он, – мне в высшей степени наплевать на то, что происходит в Бельгии. Вы находитесь под моим началом, так что извольте подчиняться приказам или подавайте в отставку.

Тут мне в голову ударяет горчица, причем очень крепкая.

Посудите сами: быть суперменом нашей полиции, столько лет получать дырки в шкуру за нищенскую зарплату, помногу месяцев не знать ни выходных, ни отпусков, и все это ради того, чтобы тебя отчитывали, как описавшегося мальчишку!

– Хорошо, шеф, – говорю, – я немедленно посылаю вам письмо с просьбой об отставке.

Тишина. У него захватило дух. Наконец он бормочет добродушным тоном:

– Сан-Антонио...

– Шеф?

– Не ребячьтесь. С вами стало невозможно разговаривать!

– Но, шеф...

– У вас с годами портится характер, мой мальчик! «Мой мальчик»! Вот как заговорил!

– Вы слушаете? – спрашивает он.

– И даже внимательно! – отвечаю я. Он кашляет.

– Вы мне действительно нужны. Жду вас в моем кабинете послезавтра. Выкручивайтесь как знаете. Старик берет верх.

– Хорошо. Спасибо за отсрочку... Я довольно резко вешаю трубку на рычаг и выхожу из кабины.

– Сколько я вам должен?

Я расплачиваюсь с телефонисткой и отваливаю, не заикнувшись больше ни словом о нашей совместной прогулке на берег МЕзы.

У нее душа опустошена, как от землетрясения, глаза туманятся слезами, как у Манон.